Они помолчали. Тим два раза открывал рот, но не мог решить, что сказать. Наконец он спросил:
– Ты в порядке?
– Не совсем. А ты?
– Не совсем.
– Где я могу тебя найти, если ты мне понадобишься?
– Вот мой новый номер сотового. Запомни его и никому не давай: 3234711213. Я буду на связи двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, Дрей. Я в десяти галактиках от тебя.
Ему показалось, что она прижала трубку к щеке. Интересно, какое у нее сейчас выражение лица.
– Я уже поговорила кое с кем из друзей. Но Медведю мы должны сказать вместе. Я подумала, мы можем пригласить его завтра. Домой. В час нормально?
– Хорошо.
– Тимоти? Я, э-э… я…
– Знаю. Я тоже.
Она повесила трубку. Тим прижал телефон к губам. Он сидел в вялом оцепенении, не меняя позы, почти двадцать минут.
Затем встал и включил телевизор, чтобы прогнать одиночество. Знакомый голос Мелиссы Йюэ наполнил комнату:
«Сегодня освободили Джедедайю Лейна, так называемого газового террориста. Он предстал перед судом по обвинению в распылении нервно-паралитического газа в Бюро переписи населения, унесшем восемьдесят шесть жизней. Нападение на Бюро переписи населения было самым крупным террористическим актом на территории США с 11 сентября и самым крупным террористическим актом, совершенным американским гражданином со времен нападения Тимоти Маквея на правительственное здание в Оклахоме. Несмотря на выходки Лейна в зале суда, присяжные его оправдали. Прокурор заявил, что Лейну повезло потому, что многие из собранных улик были признаны недействительными. Заявление Лейна после процесса вызвало бурю гнева в обществе.»
На экране возник кадр, где Лейна вели через толпу репортеров, протягивающих к нему камеры и микрофоны:
«Я не говорю, что я это сделал, но если бы я это сделал, то только ради того, чтобы утвердить права нации».
На экране снова появилось лицо Йюэ, на котором читалось нескрываемое отвращение:
«Смотрите нас в среду в девять вечера. В это время мы будем транслировать интервью в прямом эфире с этой неоднозначной личностью.
Теперь о связанных с этим событием новостях. Продолжаются работы по возведению памятника жертвам нападения на Бюро переписи населения. Это металлическая скульптура, изображающая дерево, каждая ветка которого символизирует погибшего взрослого, а каждый лист – погибшего ребенка, созданная знаменитым африканским художником Наязом Гарти. Памятник, установленный на Моньюмент-Хилл, будет освещаться ночью».
В кадре возник рисунок архитектора: дерево, возвышающееся над федеральным парком, из ствола льется свет, проникая наружу через мириады дырочек в металлическом корпусе. Рождественское дерево надежды. Очень яркое и броское – в духе Лос-Анджелеса.
«Гарти, во время суда открыто выступавший против смертного приговора, приходится дядей восьмилетнему Дэмиону Латреллу, одному из семнадцати детей, погибших от нервно-паралитического газа».
На экране появилась фотография мальчика в школьной форме, с неестественной улыбкой.
Тим выключил телевизор и взял пистолет с кухонной стойки. Стук закрывшейся двери разнесся по пустому коридору.
Он припарковался на углу возле дома Рейнера. Резные железные ворота скорее создавали видимость безопасности. Тим легко перелез через них, поставив ногу в выемку, которую сделали, чтобы не трогать сук древнего дуба. На задней двери стоял самый обычный замок, который Тим легко открыл при помощи отмычки. Он осторожно спустился вниз по лестнице, не вынимая заткнутый за пояс пистолет. Рядом с лестницей был внушительных размеров конференц-зал с кожаными креслами, какие бывают только у банкиров.
Тим отправился наверх.
Он включил фонарик в массивном металлическом корпусе, и резкий луч света упал на два бугра на кровати Рейнера. Этот фонарь он использовал не столько для того, чтобы осветить, сколько для того, чтобы запугать. Тим бесшумно пододвинул стул и сел на его спинку, поставив ноги на плюшевое сиденье.
Один из бугров задвигался. Рейнер закрылся ладонью от света и прищурился. Дорогие простыни сползли с его груди. Он в панике пошарил в тумбочке и дрожащей рукой наставил на Тима пистолет.
Тим выключил фонарик. Несколько секунд они молчали, потом Рейнер протянул руку и включил лампу, осветив тумбочку с телефоном с хитрым прибором для записи телефонных разговоров – до этого Тим видел такие только у секретных агентов.
– Господи, вы меня до смерти напугали. Я думал, вы позвоните.
Тим посмотрел на записывающее устройство, установленное для того, чтобы засечь его звонок, когда он согласится с их условиями. Если бы Тим начал им мешать, Рейнер мог отредактировать запись, как ему вздумается, и подбросить ее кому надо.
При звуке голоса Рейнера фигура на кровати возле него зашевелилась, и из-за простыней показалось еще одно знакомое Тиму лицо – сонное и припухшее, с прямыми темными волосами, нависшими на глаза. Но если Рейнер был красный как рак, она ни в малейшей степени не выглядела ни испуганной, ни смущенной – скорее даже немного довольной, что не удивило Тима, судя по тому, что он о ней знал. Рейнер все еще был в шоке, он сжимал пистолет двумя руками, как садовый шланг.
– Вот мои условия, – сказал Тим. – Первое: если мне что-то не понравится – сделке конец и я ухожу. Второе: я полностью контролирую операцию. Если кто-нибудь начнет гнать волну, я оставляю за собой право поставить его на место. Третье: прекратите целиться мне в голову. – Он подождал, пока Рейнер опустит пистолет. – Четвертое: вы должны уважать мою частную жизнь. Пятое: я взял пистолет, которым вы меня дразнили в тот вечер, и он останется у меня. Шестое: первое собрание Комитета состоится в вашем конференц-зале завтра вечером, в восемь часов. Сообщите остальным.
Он соскользнул со стула.
– Я мог… я мог вас застрелить, – пробормотал Рейнер.
Тим подошел к изножью кровати и разжал кулак. Шесть пуль высыпались на плед.
Идя обратно вниз по лестнице, он не мог сдержать улыбки.
15
Въехать на подъездную дорожку дома было все равно что вернуться в уют и комфорт. Тим припарковал машину и минутку посидел, любуясь черепицей, которую он сам, ряд за рядом, клал на крышу, и брусчаткой без единого изъяна, которую уложил заново после прошлогоднего землетрясения. Его сосед Тед Хартли в фирменной ветровке ФБР, поднял руку в молчаливом приветствии, и Тим, махнув ему в ответ, почувствовал себя законченным лгуном.
Он вышел из машины, прошел по дорожке и позвонил в свою собственную дверь. Странное ощущение.
Голос Дрей прозвучал раньше, чем она открыла дверь:
– Медведь, ты рано. Я хотела…
Она распахнула дверь и попыталась скрыть огорчение:
– Что ты делаешь, Тимоти? Последние восемь лет ты заходил в дом через гараж.
Он не знал, куда деть глаза:
– Извини. Я растерялся.
Она отступила назад. На ней была спортивная форма – скорее всего, она только что закончила послеобеденную тренировку. Это означало, что в три она пойдет на инструктаж:
– Очень хорошо, мистер Рэкли. Не будете ли вы так любезны войти? – Она быстрым шагом отправилась на кухню. Как только она скрылась из вида, он аккуратно сложил в стопку газетные страницы, разбросанные по дивану.
– Я могу предложить вам выпить, мистер Рэкли?
– Дрей. Я все понял. И… да, пожалуйста, воды.
Она внесла стакан на тарелке, которую держала, как поднос для коктейлей; через руку было перекинуто кухонное полотенце, как у заправской официантки. Оба засмеялись, но улыбки быстро потухли. Тим потер руки.
Дрей протянула ему воду и села напротив него в огромное кресло:
– Я получила расшифровки слушаний Кинделла. Они толстенные – я полночи не спала.
– Ну и?
– Ничего интересного, но оба преступления по растлению малолетних он совершил с сообщниками. В какой-то мере это подтверждает твою версию.