После обеда они перешли в одну из роскошных гостиных. Слуга зажег в камине огонь, а горничная подала кофе.

– У вас здесь просто изумительная жизнь, Милош, – заметил Джин, отпив маленький глоток кофе из чашечки севрского фарфора с золотым ободком и внимательно осмотрев полированную антикварную мебель и картины старых мастеров. – И все же не могу представить себе, чтобы она полностью вас удовлетворяла. Эта жизнь – не для такого человека, как вы.

– Чего же мне еще не хватает? – спросил Милош.

– Вы столько отдали ради освобождения своей страны! Неужели вы можете спокойно позволить, чтобы ее снова захватили?

Милош в задумчивости уставился в свою чашку.

– Кажется, мои земляки именно этого и хотят. На сей раз полчища головорезов, получающие приказы от сумасшедшего, не вторгаются в нашу страну.

– Неужели вы действительно думаете, что Сталин лучше Гитлера?

– Гитлер, возможно, выиграл бы войну, если бы не русские. Уже одно это для меня достаточно веская причина, чтобы оправдать господина Сталина за недостаточностью улик.

Его взгляд был прикован к Джину.

– Вот почему я и вас, американцев, тоже оправдываю.

– Милош, а какие сомнения могут у тебя быть относительно американцев? – спросила Кат тоном мягкого укора.

Он бросил на жену такой взгляд, словно союз между ней и их гостем раздражал его.

– В прошлом я боролся, чтобы завоевать моей стране право самой решать свою судьбу. Но потом нас предали тс, кто хотел купить себе мир, используя Чехословакию как фишку в игре народов. Возможно, мы и сейчас еще остаемся фишкой, но игроки уже другие. Если дядя Джо – один из них, то я подозреваю, что и дядя Сэм – тоже.

Милош проницательно посмотрел на Джина.

– Неужели вам так дорога наша свобода? Или вы просто надеетесь устроить себе мирную жизнь, используя нас, поссорив с другими странами, которых вы боитесь?

Джин ответил ему без малейших следов обиды:

– Если вы получите свободу, которую желаете, все остальное не должно иметь значения.

– Согласен, – сказал Милош. – Вот почему я могу быть доволен, живя здесь. У меня есть свобода, и у моих соотечественников тоже. Они выберут такое правительство, какое захотят.

Потом он многозначительно прибавил:

– Причем без всякой помощи с моей стороны и, буду надеяться, с вашей тоже.

Кат подумала, что для Джина наступил благоприятный момент сообщить Милошу содержание указа, согласно которому чешский народ вскоре будет лишен возможности свободного выбора. И все же американец промолчал, а Милош встал.

– Если ты не возражаешь, Кат, я оставлю тебя развлекать нашего гостя. Мне нужно просмотреть кое-какие бумаги, которые дал мне Фредди. Он хочет расширяться, построить новую фабрику.

Милош пожелал Джину спокойной ночи, поцеловал Кат в щеку и ушел.

Кат знала, что муж никогда не засиживался допоздна за делами. Очевидно, эти расспросы раздражали его.

– Почему вы не рассказали ему о том, что собираются сделать коммунисты? – спросила она Джина.

– Вы же видели, как он отнесся к моему предложению включиться в общественную жизнь. Вы правы – что бы я ни сказал, это не заставит его передумать. Он весь выгорел.

Не в силах сдержать слезы, хлынувшие у нее из глаз, Кат встала и подошла к камину, пряча лицо от американца. Она рассчитывала, что Ливингстон сможет вернуть ее мужа в мир страстей и принципов, разожжет пожар в его груди. Однако услышав, что Джин считает Милоша человеком, потерявшим интерес к жизни, она загрустила. Все надежды Катарины на то, что ее брак когда-нибудь вновь станет таким же, как прежде, почти угасли.

– Возможно, он счастлив…

Кат вздрогнула. Джин подошел к ней настолько близко, что она ощущала чувственные дуновения его дыхания на своей шее.

– До тех пор, пока вы здесь, – продолжал Джин, – ему лучше оставаться глухим к любым призывам, которые могут заставить его покинуть этот идиллический мир. Вы – великолепная женщина, Кат. С какой стати ему искать призрачного счастья на стороне, когда он имеет здесь, с вами, все?

Страстное желание, которое отчетливо слышалось в тоне его голоса, передалось и ей. Действительно ли она привезла Джина только для того, чтобы вновь пробудить своего мужа к активной жизни? Или же мечтала о том, чтобы пламя страсти вспыхнуло в ней самой? Катарина чуть было не бросилась в его объятия, но потом резко подавила в себе этот порыв. Когда она повернулась и взглянула на Ливингстона, на лице ее застыла маска, выражавшая холодный упрек.

– Возможно, ваши цели вполне заслуженно вызвали у него подозрение.

Но Джин не отступил.

– А у вас?

На секунду Кат оказалась во власти испытующего пристального взгляда его темно-карих глаз. Потом она отвела взгляд и попыталась пройти мимо него. Но он вытянул руку, преградив ей путь.

– Вы не можете не знать о том воздействии, какое оказываете на окружающих. Когда-то, вероятно, вы и были настолько наивны, но только не теперь.

Катарина могла бы оттолкнуть Джина, но вместо этого остановилась рядом с ним, глядя прямо перед собой. Он продолжал:

– Вы самая обаятельная женщина в Европе, как назвал вас мой друг Браннок. И я знал, что он прав. Мне не раз доводилось видеть вас на сцене, и я так же пылко предавался мечтам, как и любой другой молодой человек в зрительном зале.

– Перестаньте, пожалуйста! – резко произнесла она и, вырвавшись, прошла мимо него. – Перестаньте, иначе мне придется попросить вас покинуть этот дом!

– Кат, я не собираюсь ничего добиваться силой. Но неужели вы полагаете, что от меня скрылись сложности ваших взаимоотношений с Милошем? Сегодня, когда мы были с ним вдвоем, я не смог удержаться и заговорил о том, какая вы великая актриса, какое сияние исходит от вас на сцене. И ничего не услышал от него в ответ. Милош не выказал ни гордости, ни любви, ни даже гнева на меня за то…

Кат повернулась к Джину. Глаза ее сверкали.

– Как вы смеете предполагать, будто знаете, что он чувствует? – вскипела она. – Вы, американцы… вы пришли сюда и победили этого дьявола. Поэтому считаете себя всесильными! Достаточно действовать быстро, словно удар молнии, и тогда цель достигнута, враг повержен.

Ливингстон покачал головой.

– Вы не враг, – мягко произнес он. – Вы – женщина, которая заслуживает, чтобы ее любили.

– Я была любима! – гордо ответила Кат, а потом поспешно прибавила – Я и сейчас любима! Спокойной ночи, Джин.

Круто повернувшись, она собрала складки своего длинного платья, со свистом рассекая ими воздух позади себя, как учил ее Петрак, когда нужно было с величественным видом уйти со сцены. Но когда Катарина вышла из комнаты и стана подниматься по лестнице, она поняла, что на этот раз ее драматическое искусство было предназначено для того, чтобы убедить не столько публику, сколько саму себя.

Поднявшись наверх, она застала Милоша за маленьким секретером, стоявшим в углу их просторной спальни. Возле кроватей горели ночники, но лампа в углу секретера была погашена. Он не работал, а смотрел в окно на расстилавшиеся перед ним волны полей, серебристо-голубых в сиянии полной луны.

– Ты отказалась так быстро? – спросил он, когда Кат вошла и направилась в свою туалетную комнату.

Она остановилась и посмотрела на него.

– Отказалась?

– Развлекать своего гостя. Думаю, ты могла бы провести с ним гораздо больше времени. Может быть, даже всю ночь.

– Милош…

Он оборвал ее протест.

– Он хочет тебя, Кат. И в этом нет ничего необычного. Мужчины всегда обожали тебя. Я видел глаза тысяч мужчин, полные желания и вожделения. Но тогда это ничуть не беспокоило меня, я не сомневался в том, что ты принадлежишь только мне. Однако сегодня вечером впервые…

Катарина бросилась к нему.

– Я по-прежнему твоя!

Она упала на колени возле его кресла.

– Ты моя судьба!

Милош холодно посмотрел на нее, а потом его взгляд снова обратился к пейзажу за окном.

– Ты давно с ним знакома?

– Я же говорила тебе. Он пришел ко мне в гримерную на прошлой неделе, когда мы давали последний спектакль.