Она спешно оделась и спустилась по лестнице. Увидев жену, Милош отвел ее в сторону и объяснил, что среди вчерашних гостей присутствовал один дипломат, у которого личные связи кое с кем из близкого окружения Гитлера. Через него стало известно, что фюрер в конце мая подписал указ о начале военных действий против Чехословакии. Планируемая дата наступления держится в тайне, но когда бы немцы пи перешли границу, «Фонтаны» находятся как раз на пути их наступления. Милош не стал ждать и решил увезти наиболее ценные вещи. В «Фонтанах» достаточно всего, чтобы жить с комфортом, но фамильные ценности и шедевры искусства необходимо надежно спрятать.

– А как же твои родители?

Милош с несчастным видом пожал плечами.

– Они не возражают против того, чтобы принять меры предосторожности, но я не смог убедить их выехать из страны.

Он оглядел залитые солнечным светом сады.

– Я не могу обвинять их в легкомыслии, ведь они любят эти места и не покинут замок, пока не услышат грохот пушек.

– А ты? Что ты собираешься теперь делать? – спросила Кат.

– Я тоже останусь. Когда бы это ни началось, тут будет проходить линия фронта.

– Значит, и мое место тоже здесь, – проговорила она.

На этот раз Катарина решила не возвращаться на сцену. Все равно публика больше не ходила в театр.

Милош стал протестовать. Даже в Праге, безопаснее, уговаривал он Кат. Кроме того, еще не поздно подумать об отъезде за границу. Неделю назад пришла телеграмма от Пола Браннока, в которой он вновь повторил свое предложение.

Но Кат была непоколебима.

– Как же я могу уехать сейчас? У нас ведь еще не закончился медовый месяц! – возмутилась она.

Как ни странно, по лето было почти счастливым. В мире за пределами спокойных полей, лесов и озер усадьбы «Фонтаны» заявления Адольфа Гитлера с каждым днем становились все более яростными и угрожающими. Однако нацисты запугивали мир уже не первый год, но пока еще ничего не случилось. Появилось убаюкивающее ощущение безопасности.

Кат радовалась этим дням, возможности побродить босыми ногами по пахнувшим ароматным сеном лугам. Она так же, как и все семейство Кирменов, не думала покидать «Фонтаны». Если где-то и раздавались предупреждающие залпы войны, то здесь их заглушало жужжание пчел, мычание коров, звон церковных колоколов, плывущий тихими летними вечерами над пурпурными склонами холмов.

В первые дни осени появился еще один шанс сохранить мир. По предложению Муссолини было созвано совещание глав правительств четырех стран: Германии, Италии, Франции и Великобритании. Вечером тридцатого сентября Кат, Милош и его семья собрались перед радиоприемником, чтобы послушать новости о соглашении, которое было подписано в тот день с целью предотвращения войны. За столом переговоров не оказалось ни одного чешского представителя. Четыре державы заключили договор, по которому районы Чехословакии, в которых, согласно австрийской переписи населения 1910 года, проживает больше пятидесяти процентов немецкоязычного населения, должны быть переданы Германии в течение десяти дней.

Все были потрясены, и после того как Томаш Кирмен поднялся и выключил радио, долго стояла гнетущая тишина.

– Что все это значит? – наконец произнесла Ирина. Милош в задумчивости оглядел стены комнаты и пейзаж за окном: сады, окутанные тьмой, струи воды в фонтанах, едва различимые и сверкавшие серебром.

– Это значит, – тихо произнес он, – что теперь мы живем в Германии.

Ирина Кирмен медленно кивнула и протянула руку Кат, сидевшей рядом с ней на софе.

– Мне кажется, я слышу звуки орудийных залпов… – сказала она.

ГЛАВА 7

Прага, весна 1945 года

Густые сумрачные леса были полны злобных охотников, звероподобных людей, носивших с собой палки с острием на концах. Она и Милош бежали, словно звери, – обнаженные, истощенные от голода, пораненные обледеневшими ветвями. Наконец, утомленные и замерзшие, они решили сдаться и приготовились к смерти.

И тут появились единороги. Они скорее летели, чем скакали галопом. Вокруг нее и Милоша закружился вихрь, поднял их в воздух, словно опавшие листья, опустил на спины этих прекрасных животных и умчал в рай, в вечный покой.

– Кат!

Настойчивый шепот вернул ее обратно из рая. Она поднялась с лежавшего на полу свертка одеял. В слабом свете раннего утра, проникавшем в крошечную комнатку в мансарде, Кат увидела неясные очертания фигуры своей свекрови, стоявшей возле окна.

– Что это такое, Ирина?

– Слушай!..

Теперь Катарина различила непрерывную стрельбу из винтовок, которая эхом отдавалась на улицах. Она вскочила и присоединилась к Ирине. Осторожно открыв одну из оконных створок, Кат стала всматриваться в то, что происходила на улице. Их соседи из близлежащих домов бежали по узким улочкам района Мала-Страна. Она схватила свекровь за руку. Неужели этот кошмар подходил к концу?

– Видимо, русские прорвали линию фронта, – предположила взволнованная Ирина.

– Или американцы. Они ведь тоже…

Ее оборвал грохот разорвавшегося танкового снаряда. Над низкими крышами показался шар пламени, извергавшегося из высокого здания в Новом Городе.

– Там была радиостанция, – сказала Кат. – Немцы, должно быть, взорвали ее.

Она прошла через комнату и включила маленький радиоприемник, который за прошедшие шесть с половиной лет не передавал ничего, кроме немецкой пропаганды и концертов из Берлина. Послышался треск радиопомех. Катарина покрутила ручку настройки, и наконец прорвался чей-то голос:

…мы ждали! Граждане, настало время подниматься, выходить на улицы и сражаться с врагом! Остерегайтесь предателей и наказывайте их за подлость! Защищайте национальное достояние и занимайте все важные здания! Да здравствует славная Прага и чешский народ! Объединяйтесь, граждане, и…

Голос заглушили радиопомехи. В приемнике все смолкло. Кат бросилась к окну. Над городом стояло красное зарево. Стащив через голову фланелевую ночную рубашку, она ринулась в чулан и принялась натягивать на себя одежду.

– Нет, Кат, ты не должна выходить! – умоляла ее Ирина. – Вы же слышали – время настало! – решительно ответила Кат.

– Но ведь у нас нет подробной информации! Как далеко отсюда находятся союзники? Если они не прорвутся сюда в ближайшие часы, чтобы поддержать восстание, немцы устроят бойню и убьют всех, кто выйдет на улицу.

Теперь на Кат были черные брюки, бесформенная коричневая рубашка и крестьянская кепка. Она выглядела как мальчишка. Немецкие солдаты слишком часто останавливали привлекательных молодых женщин и заставляли их составить им компанию. Однажды, несколько лет назад, это случилось и с Кат, когда она впервые осмелилась покинуть свое убежище. Голод и лишения, как ни странно, придали ее внешности большую привлекательность, фигура стала стройнее, черты лица приобрели особую выразительность. Первый же немецкий часовой затащил Кат в переулок. Включив на полную мощь свой актерский талант и припомнив пьесу Ибсена «Призраки», она убедила молодого солдата, что умирает от сифилиса, и если он изнасилует ее, то подхватит заразу и умрет отвратительной смертью. Он отпустил ее, не причинив вреда, но после этого случая Катарина предпочитала одеваться, как мальчик.

Новые звуки начали перекрывать доносившийся с улицы шум. Над крышами соседних домов поплыла мелодия запрещенного национального гимна, которую подхватили сотни голосов. Треск винтовочных выстрелов усилился, а грохот взрывов все чаще сотрясал стекла в окнах.

Кат обняла Ирину. Они подружились за эти годы, когда им приходилось полагаться только друг на друга.

– Я должна идти, – повторила Кат. – Может быть, он там, на улице, ищет меня…

Ирина вцепилась в нее.

– Не пущу, ты рискуешь жизнью!

Потом прибавила так тихо, словно боялась услышать свои собственные слова:

– Возможно, его уже нет в живых.

Нет! Он жив! Я чувствую это так же ясно, как биение собственного сердца!