Ей было всего пятнадцать лет, и звалась она Шарлоттой де Семблансе, когда она стала камеристкой королевы Екатерины. Известно, что королева подбирала своих камеристок по внешним данным. Известно, что красота часто сочетается с невысокой добродетелью. Именно таким сочетанием отличалась и Шарлотта, соблазнившая по очереди герцогов Алансонского, д'Эпернонского и будущего короля Наварры. В ее умелых руках будущий Генрих IV долгое время оставался послушной игрушкой. Одновременно, Екатерина Медичи позаботилась о том, чтобы у Шарлотты появилась опора и прикрытие в лице карманного мужа, коим стал некий барон Симон де Сов. Став мадам де Сов, Шарлотта еще более активно принялась служить своей королеве на амурном поприще. Но прошло несколько лет, и ее дорогой муж умер. Тогда возникла необходимость избрать себе нового. На этот раз ее избранником стал маркиз де Нуармутье, Франсуа де ля Тремуй, большой вояка, постоянно находившийся при армии, а потому весьма удобный.

Тем временем по приказу Екатерины она принялась соблазнять Генриха де Гиза, причем проявила в этом деле столько рвения, что это не осталось незамеченным и всерьез обеспокоило королеву-мать. И для беспокойства у нее имелись основания. Ведь впервые в жизни Шарлотта была действительна влюблена. Она совершенно потеряла голову от своей любви к герцогу. Быть может, играло роль то, что она приближалась к сорокалетию и понимала, что ей уже недолго купаться в лучах внимания восхищенных мужчин.

Сейчас она сидела рядом с Генрихом, ее облекало голубое сатиновое платье, усеянное жемчугами, декольте открывало ее восхитительную грудь и шею. Она наслаждалась и собственным триумфом, и торжеством своего возлюбленного. И все же в ее сердце присутствовала неясная тревога.

– Не позволяйте им слишком рано объявлять вас королем, – прошептала она, наклоняясь к нему. – Это может принести несчастье.

Герцог самонадеянно ухмыльнулся.

– А вы, оказывается, суеверны, Шарлотта!

– Нет. Но ведь король еще не мертв и не монах.

– Ха! Что он может сделать? Он у меня в руках. Это простофиля, пустое место…

Шарлотта нахмурилась и слегка покачала головой. Как можно считать простофилей сына Медичи, который в своих ослабленных болезнью руках цепко держит тысячи нитей и продолжает вести свою изощренную игру? Он не даст лишить себя королевства! К тому же он остается победителем при Жарнаке и Монконтуре и лучшим клинком Франции. Порой самонадеянность и неосторожность ее Анри огорчала Шарлотту.

– Никогда нельзя недооценивать противника, монсеньер, – сказала она с глубоким вздохом. – Я хорошо знаю короля. Поверьте, он еще более опасен, когда болен и пассивен…

Говоря это, она пробегала взглядом по лицам сидевших за столом гостей, пока глаза ее не остановились на одном из них. То был веселый выпивоха, производивший не меньше шума, чем десяток других гостей. Он безостановочно произносил победные тосты в честь герцога Гиза. Маленького роста, с живыми глазами и смуглым лицом, он производил впечатление человека совершенно пьяного. Шарлотта указала на него подбородком.

– Кто этот человек? Что он здесь делает? Генрих Гиз пожал своими мощными плечами.

– Это итальянский актер, живущий в доме моего брата. Его зовут Венецианелли. Он прекрасный мим и певец. Может, вы захотите, чтобы он спел для вас что-нибудь?

Шарлотта медленно покачала своей прекрасной белой головкой. Присутствие этого человека усиливало в ней тревогу, хотя она сама не знала, почему. Быть может, лишь потому, что он итальянец. Для нее это означало, что он скорее всего связан с Медичи.

– Будьте осторожны! – с ударением произнесла она. – Ведь вы еще не король Франции!

Если бы маркизе де Нуармутьер пришлось на следующее утро присутствовать при пробуждении короля Генриха, она смогла бы убедиться, что ее подозрения не напрасны. Ведь рядом с королевской кроватью стоял итальянец Венецианелли, доверительно пригнувшись к августейшему уху. Комната была пуста, если не считать личного лакея короля Намбу и многочисленных собак, которые грелись у камина. Все окна были занавешены густыми шторами, и в комнате царила давящая, гнетущая тишина, еле нарушаемая торопливым шепотом итальянца.

За несколько минут Генрих III узнал обо всем, что произошло на приеме у кардинала, однако ничем не выдал своего волнения. Его самообладание было великолепным. Он лишь слегка побледнел…

Когда Венецианелли закончил свой рассказ, король несколько секунд оставался неподвижным. Затем он взял кошелек, лежавший у его изголовья, и протянул его итальянцу. Тот подхватил его ловким жестом.

– Благодарю тебя, – сказал король по-итальянски, делая ему знак удалиться. – Но держи язык за зубами и берегись за свою жизнь.

Отвесив королю глубокий поклон, Венецианелли на цыпочках удалился. Генрих III остался один, а его неподвижный взгляд вперился в огонь камина.

Тем же вечером старинный замок Людовика XII совершенно преобразился. Огни ярко горели во всех его окнах. Королева-мать устроила пышное празднество по случаю бракосочетания своей внучки Кристины Лотарингской и великого герцога Фердинанда Медичи. То был последний праздник, на котором присутствовала престарелая королева, производившая впечатление призрака. В ее фигуре в черном бархатном платье, в похожем на маску мертвеца бледном лице присутствовало нечто трагическое.

Почти столь же бледен был и король Генрих. Одетый, как и мать, во все черное, с узким бесстрастным лицом усталого сфинкса, он нелюдимо бродил среди групп блестящих придворных, явно кого-то разыскивая.

Вдруг в какой-то момент он покинул зал и направился в свой кабинет, куда затем явились маршал д'Омон, маркиз де Рамбуйе, а затем Орнано и Ментенон. В нескольких словах король сообщил им о том, что произошло вчера у кардинала. Когда он кончил говорить, воцарилось молчание. Первым прервал его Рамбуйе.

– Следует арестовать всех Гизов и отдать их под суд, – воскликнул он.

Король пожал плечами.

– Но где мы найдем страну для ареста, свидетелей для суда, судей для вынесения приговора? Гизы – гораздо больше короли, чем я сам!..

С горечью король вспомнил о последнем заседании Генеральных Штатов, созвать которое его принудили Гизы. Сколько он перенес тогда унижений, как смели они отказать ему в деньгах! И это в то время, когда в сокровищницу Гизов деньги текли рекой как из Франции, так и из Испании – их щедрой союзницы и покровительницы, которой они запродали часть королевства. При этом они не дали денег ему, прекрасно понимая, что король без денег обречен потерять власть, королевство, корону… В ответ на его запрос депутаты Штатов открыто издевались.

– Откажитесь от короны! – даже крикнул ему кто-то. Но Генрих вел тайный счет всем полученным им оскорблениям и всем тем, кто их нанес. Он верил, что его час придет.

Голос маршала д'Омона вывел его из задумчивости:

– Сир, – сказал тот. – Надо убить Меченого! Никто не возразил против этих страшных слов.

Взгляд короля остановился поочередно на каждом из тех немногих советников, которые сохранили ему свою верность.

– Убить его? Хорошо… Но как это сделать?

– Именно об этом, сир, нам следует поговорить, – сказал д'Орнано. – И чем раньше мы все решим, тем лучше.

В таком дворце, как Блуа, где собралась самая разномастная публика, трудно было хранить секреты. Герцог Гиз, которому королю под сильнейшим давлением пришлось присвоить звание генерал-лейтенанта королевства, был еще и управителем дворца. Именно ему каждый вечер передавали ключи от его помещений. И каждый вечер герцог получал множество самых разноречивых донесений. Впрочем, как человек крайне самонадеянный, он не придавал большого значения предупреждениям. Он слишком верил в самого себя.

И когда вечером девятнадцатого к нему в объятья бросилась испуганная Шарлотта, он лишь засмеялся.

– Я говорю тебе, что они решили с тобой разделаться, несчастный! – вскричала его возлюбленная, вся в слезах. – Сам король принял это решение. Об этом мне рассказал его личный лакей, которому я щедро плачу. Он присутствовал на последнем совещании в королевском кабинете. Сперва они обсуждали вопрос о твоем аресте…