И все-таки я понимала, что в каком-то смысле мне повезло. Бас повел себя как настоящая сволочь. Поэтому мне и жалеть-то не о чем. Вряд ли я буду ночами терзаться мыслями о нем. Разве что представлять, как его, намазанного медом, приковывают наручниками к улью. Или как он пытается переплыть Атлантический океан в яичной скорлупе. Еще можно вообразить, как Баса, словно крошечную креветку, поджаривают в тесте до хрустящей корочки… Подумав об этом, я почувствовала себя немного лучше. Первым признаком возвращения к нормальной жизни стало чувство голода.
Идти в какое-нибудь маленькое кафе я не хотела, потому что там, скорее всего, кредитные карты не принимают. А мне теперь придется считать каждый пенни. Поэтому я попросила официанта убрать со стола и принести мне пару сандвичей с беконом, помидором и салатом-латуком, а также большую чашку кофе. Но он сказал, что сандвичи подают только в баре. Басу он вряд ли осмелился бы возразить.
– А я не стану платить, пока не наемся.
Я взяла счет, помахала им и выразительно посмотрела на официанта. Он одарил меня ледяной улыбкой – именно так улыбаются киношные злодеи, когда кого-нибудь собираются пристрелить. Вообще-то, счет был на несколько сот долларов. Известно, что работники дорогих ресторанов просто ненавидят женщин, которые сидят в одиночестве за столом и ничего не заказывают. Поэтому я и не думала торопиться.
Я достала салфетку из сумочки от Гуччи. На мне был костюм от Армани. Сейчас из-за всех этих побрякушек я чувствовала себя второсортной актрисой, которую хорошо экипировали в костюмерной. Как будто все это – мишура, которая исчезнет, когда в последнем акте упадет занавес. Хотя, наверное, так можно сказать и обо всей нашей жизни – только выступаем мы на самой грандиозной сцене, которую только можно себе представить. Нужно было решить, что делать дальше. Во-первых, мне надо где-то жить. Ну, это понятно: я перееду в Лондон, в свой родной город, который хорошо знала и где была счастлива. Кроме того, там Басу будет труднее помешать мне найти работу.
Во-вторых, мне нужны деньги. Одежду я, естественно, увезу с собой. Жаль, что я никогда особо не любила ювелирные украшения – мне всегда казалось, что, надевая их, превращаешься в ходячую доску для объявлений. Поэтому Бас в основном дарил мне картины или какие-нибудь безделушки для дома, которые я теперь не могла считать своими. Пентхаус на Пятой авеню принадлежит компании. А компания принадлежит Басу. Помню, я пыталась с этим поспорить, но мой любимый объяснил, что новую компанию лучше присоединить к тем, которыми он уже владеет, – для того чтобы меньше платить налогов. И поскольку я отвечала за финансовую сторону дела, мне было нечего возразить. Это означало бы, что я не доверяю Басу.
Мне пришло в голову изречение, которое я выучила наизусть, когда училась в школе: «Самый важный урок, который я извлек из жизненного опыта, – никогда не доверяйте экспертам. Если верить докторам, то окажется, что здоровых людей просто не бывает. Богословы утверждают, что каждый виноват. Военные считают, что никто не может чувствовать себя в безопасности». Лорд Солсбери[3] умер до рождения Баса, и, видимо, поэтому он не добавил: «А если верите Басу Блекману, то вам нужно мозги пропылесосить».
Мы держали небольшую сумму наличными в офисе, который находился в нашей, пардон, в его квартире. Я могла бы взять эти деньги, но затем вспомнила, что мне надо уйти оттуда, прежде чем секретарша придет утром на работу. Еще у меня были кредитные карты, но там также было не очень много денег. Билет в Лондон можно, как обычно, заказать в туристическом агентстве за счет компании.
Мне нужно было действовать осторожно. У Баса на руках были все козыри. И я не хотела, чтобы меня обвинили в воровстве. Этот человек совсем заморочил мне голову. Я полностью ему доверяла и была уверена, что компания принадлежит нам обоим. Поэтому, когда он предложил постоянно вкладывать всю прибыль в дело, вычитая только деньги на расходы, я сразу согласилась. В результате у меня вообще не было зарплаты, и я не могла откладывать деньги или делать крупные покупки.
Даже контракта не было. Но я отправила от своего имени такое количество писем, что не представляло никакого труда доказать, что я была сотрудником компании. А ведь все работники имеют какие-то права. Я могла подписывать чеки до пяти тысяч долларов. Так что решила сама себя официально уволить и выплатить небольшую сумму за то, что мой контракт преждевременно расторгли. Для этого нужно произвести всего одну операцию на компьютере.
Учитывая то, как тяжело я работала (иногда по восемнадцать часов в день!), это было жалкое вознаграждение. Мне нужно было начинать с нуля, имея всего несколько тысяч фунтов да авиабилет. Если повезет, сниму в Лондоне симпатичный шалаш с соседями. Я считала бы себя богачкой, будь это несколько лет тому назад, но по сравнению с долей в компании и огромным долгом по невыплаченной зарплате эти несколько тысяч фунтов выглядели как пара соленых орешков. Покончив с сандвичами и кофе, я взглянула на новый счет, который принес официант. На этот раз – никаких серебряных подносов, просто бумажка у тарелки. Я подписала счет – разумеется, никаких чаевых. Затем села в такси и отправилась к родителям.
Мы переехали из Лондона в Нью-Йорк, когда я была еще подростком. Тогда моему отцу предложили место преподавателя в одном университете. Я стала специалистом в области делового администрирования и получила работу в маклерской фирме. Начинала в качестве стажера. Женщина может разбит!) «стеклянный потолок»,[4] если ее первая сделка будет удачной. А затем Бас, в то время один из наших главных клиентов, вдохновил меня на то, чтобы открыть новую компанию. Я некоторое время встречалась с ним до этого и уже очень скоро переехала к нему жить. Родители, безусловно, взбесились: «Как! Мы столько денег потратили на твое образование!» Ну и тому подобное. Они считали Баса похожим на подтаявшее ванильное мороженое – липким и приторным. Никогда он им не нравился. Приходится признать, что они были правы.
Я ехала к родительскому дому, чтобы просто поплакать, чтобы меня обняли и погладили по головке. Но особо рассчитывать на это не приходилось. Родители по возрасту вполне могли бы быть моими бабушкой и дедушкой. Отец – ученый, живущий в башне из слоновой кости. Обычно он с гордостью называл меня «наш любимый несчастный случай», ничего плохого не имея в виду, конечно. В Америке людей, похожих на него, именуют «ушел обедать» (не от мира сего, другими словами). Видимо, как раз из-за этой его особенности мама так много времени и внимания уделяла званым обедам. Бридж был ее настоящей страстью.
Что и говорить, каждый может рассказать что-то забавное о родителях, и никто из нас не совершенен. У меня было счастливое детство. Если даже я была не в состоянии уразуметь, о чем ведет речь мой отец, я всегда могла поговорить с мамой, по крайней мере до тех пор, пока придерживалась принятой в карточных играх терминологии. Например, если я отправлялась на свидание, то объясняла, что мы пытаемся составить игру на пару. А если дела шли плохо, то, защищаясь, оправдывала себя тем, что кто-то всегда остается в дураках, ничего с этим не поделаешь.
Родители долго молчали после того, как я кончила рассказывать о том, что у нас произошло с Басом. Они с таким огромным напряжением удерживались от того, чтобы не сказать «Ну мы же тебе говорили!», что у них даже уши покраснели.
Затем отец все-таки выдавил из себя:
– Это не очень хорошие новости, Кэрон.
А мама сказала:
– Все не так плохо, милая. Я бы посоветовала тебе самой объявить масть в следующей игре.
Возможно, она хотела подбодрить меня или сказать, что следует больше себя ценить. Или, наоборот, просто утешала, потому что мне достались такие плохие карты и паршивый партнер.
Отец все-таки спросил, не хочу ли я, чтобы он выписал мне чек. А мама сказала, что в их клубе любителей, бриджа есть один юрист – ну настоящий козырной туз! Так что если я соберусь судиться с Басом, то можно будет к нему обратиться. Но даже если бы мне захотелось опять стать их маленькой дочкой, мне бы это не удалось. Когда я переезжала к Басу, мои родители, помнится, были очень опечалены. Но теперь, когда они столкнулись с перспективой моего возвращения в родные пенаты, вид у них был еще более мрачным. Они согласились хранить мои вещи у себя, пока я не найду новую квартиру. Мама позвонила нашим лондонским соседям и договорилась о том, что ее непутевая дочь поживет у них некоторое время, пока, как она выразилась, ей не «сдадут более удачные карты». Я просидела у них минут двадцать, не больше. Было глупо обижаться на то, с каким облегчением они восприняли новость о моем переезде в Лондон, ведь я прекрасно помнила восторг, охвативший меня при расставании с отчим домом.