Однако и Алексей Александрович ничего не сообщил государю.

К тому времени уже полгорода шушукалось о том, что наследник без памяти влюблён в девятнадцатилетнюю приму Мариинского театра Кшесинскую-вторую, которую звали Матильда, или, по-домашнему, Маля. О ней говорили, что она некрасивая, неграциозная, коротконогая, но миловидная, очень живая и вертлявая. Ещё до того, как был нанят дом, принадлежавший некогда Кузнецовой, в салонах сплетничали, что цесаревич посещает Кшесинскую и живёт с ней, что её родители устраняются и притворяются, будто ничего не знают, что сам он ругает августейшего отца, который держит его ребёнком, хотя ему двадцать пять лет, что он пьёт коньяк, сидит у Матильды по пять-шесть часов и жалуется на скуку…

Сам того не подозревая, император Александр III положил начало их роману.

…Предстоял выпускной вечер балетной школы, на который государь отправился со всем своим семейством. Были показаны отрывки из балетов и опер. Императору особенно понравилась пастораль из второго акта «Пиковой дамы» Чайковского, когда на платформе с колёсиками появились пастушки в пудреных париках, изображавшие саксонские фарфоровые статуэтки в стиле Людовика XV. Они спрыгнули на сцену и начали танцевать, пока хор пел из Державина:

– Кто это? – гулким басом вопросил царь, указывая толстым пальцем на юную танцовщицу.

– Матильда Кшесинская, ваше величество, – тотчас ответствовал директор императорских театров Всеволожский.

После окончания вечера царская семья вышла в широкий коридор, соединявший школьный театр с репетиционной залой.

Впереди, возвышаясь над остальными, выступал сам Александр III под руку с улыбающейся миниатюрной императрицей Марией Фёдоровной. За ними шёл наследник и четыре брата государя: великий князь Владимир Александрович с Марией Павловной, великий князь Алексей Александрович в мундире адмирала Российского флота, великий князь Сергей Александрович с красавицей женой Елизаветой Фёдоровной и великий князь Павел Александрович с молодой супругой Александрой Георгиевной, ожидавшей первенца. Шествие замыкали фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич и его четыре сына.

В репетиционной зале уже собрались юные выпускницы в своих пачках[169]. Едва переступив порог залы, царь сказал своим могучим голосом:

– Где Кшесинская?

Учителя и классные дамы, уже готовившиеся представить лучших воспитанниц – Рыхлякову и Скорсюк, растерялись и не знали, как быть. Опомнившись, они подвели к императору пастушку. Кшесинская сделала государю книксен. Тут царь простёр к ней руку и молвил:

– Будь славой и украшением русского балета!

Кшесинская присела вновь и поцеловала у государя руку. Затем императору представили всех по очереди воспитанниц, и собравшиеся прошли в столовую для девочек, где был накрыт ужин на трёх столах, расставленных покоем[170].

Как только юные балерины вошли в залу, император спросил у Кшесинской:

– Где ты сидишь?

– У меня нет постоянного места, ваше величество, – ответила девушка. – Я приходящая воспитанница.

Государь сел за один из длинных столов; справа от него поместилась пансионерка, которая должна была прочесть перед ужином молитву. Другая пансионерка собиралась было сесть слева от него, но царь мягко отстранил её и сказал Кшесинской:

– Сядь подле меня.

Затем он повернулся к цесаревичу, приказав, чтобы тот занял соседнее с Кшесинской место, и добавил, улыбнувшись:

– Берегитесь! Поменьше флирта!

Увы, он не предполагал, чем всё обернётся!

А пока за столом шёл невинный разговор двух молодых людей.

У каждого прибора стояла простая белая кружка. Цесаревич секунду рассматривал свою, потом спросил:

– Наверное, вы не пьёте дома из таких кружек?

Этот прозаический, ничего не значащий вопрос Кшесинская не могла забыть до конца своих дней. Газельи глаза наследника, его доброе, нежное выражение лица покорили её. Она чувствовала себя точно в прекрасном сне.

Посидев рядом с Кшесинской, император поднялся и пересел за другой стол. Его место по очереди заняли великий князь Михаил Николаевич и прочие старшие члены императорской фамилии. А цесаревич весь вечер посвятил юной Матильде. Расставаясь, они уже по-новому смотрели друг на друга. В их сердцах расцвело по-весеннему влекущее чувство.

Вернувшись в Аничков дворец, наследник записал в дневнике:

«23 марта 1890 года… Мы посетили спектакль театральной школы. Смотрели короткую пьесу и балет. Прелестно. Ужин с воспитанницами».

Если он не мог доверить дневнику всё, что чувствовал, то Кшесинская не скрывала от родителей переполнявшего её счастья. Из-за сильнейшего возбуждения она всю ночь не могла сомкнуть глаз.

На следующее утро Матильда отправилась в школу. У неё с сестрой была колясочка, которую везли два пони, прозванные феи Корабосс, потому что упряжка напоминала коляску феи Корабосс из балета «Спящая красавица». Проезжая по улицам в этом экипаже, она была уверена, что все только и смотрят на неё, что она знаменита, что всем известно, как она счастлива.

Начались случайные и неслучайные встречи.

Через два дня Кшесинская с сестрой ехала по Большой Морской улице, и у Дворцовой площади их обогнал в своём экипаже цесаревич. Он узнал Матильду, обернулся и подарил ей долгий взгляд. А затем, гуляя по Невскому, она как-то проходила мимо Аничкова дворца и увидела наследника и его сестру Ксению. Словно маленькие дети, оставленные взаперти взрослыми, они разглядывали прохожих из-за высокой каменной балюстрады, окружавшей дворец и сад. Юное сердце Матильды не требовало большего…

Когда она поступила в императорскую балетную труппу, то мечтала только об одном – увидеть цесаревича во время представления, а может быть, даже встретиться с ним. Ведь по принятому обычаю, император, сопровождаемый великим князем, поднимался на сцену в антракте перед большим дивертисментом и беседовал с актёрами.

Её мечта скоро сбылась. И в первый день появления в театре царской фамилии, и во время каждого спектакля наследник приходил за кулисы и разговаривал с Матильдой. Чувство, вспыхнувшее при первой встрече, затопило её сердце. И когда однажды цесаревич сказал, что отправляется по настоянию отца в кругосветное путешествие, она уже знала, что любит его.

Близкий знакомый Матильды красавец гусар Евгений Волков, входивший в свиту наследника, передал балерине его просьбу встретиться с нею перед отъездом. Но тогда ещё Ники опасался появляться в доме её родителей, а устроить свидание где-нибудь на стороне оказалось сложно и даже опасно. Кшесинская даже не могла послать ему свою фотографию: единственная карточка казалась ей ужасной и она не хотела показывать её Коко. Так Матильда про себя называла теперь цесаревича.

Когда наследник вернулся в Петербург, Кшесинская, чтобы встретить его, каждый день выезжала на набережную, зная, что и он ездит в то же время. То были встречи на расстоянии – обмен взглядами, многозначительные улыбки. Но она не могла от этого отказаться, даже получив препротивный нарыв на веке, за которым вскоре последовал другой, на ноге. Матильда стоически продолжала свои выезды, пока здоровье её не ухудшилось настолько, что ей пришлось оставаться дома.

Она скучала у себя в спальне, одна, с завязанным глазом, когда вдруг услышала, что позвонили у входной двери. Горничная доложила, что Матильду желает видеть гусарский офицер Евгений Волков. Она попросила провести его в гостиную и вдруг увидела, что вошёл не Волков, а цесаревич.

Кшесинская не могла поверить своим глазам или, вернее, глазу и была без памяти от счастья. Они впервые были одни и могли свободно поболтать! Как она мечтала о подобной встрече…

На следующее утро Матильда получила от наследника записку: «Я надеюсь, что Вашему глазочку и ножке стадо лучше. Я плаваю в блаженстве после нашей встречи! Как только будет можно, приду опять. Ники».