Изменить стиль страницы

— Поинтересуйся, — угрюмо сказал Ванжа. — Сегодня же побывай у ботаников. И еще одно… Гафуров просил не маячить на трикотажной, у него там какие-то свои дела, а мне нужна Юля Полищук.

— Это кто?

— Подруга Сосновской. Узнай у Елены Дмитриевны адрес. Я, знаешь, не хотел бы сейчас попадаться ей на глаза. Что скажу? Ведь мы топчемся на месте.

Гринько притворно бодро кивнул головой.

— Будет сделано, товарищ лейтенант! — И после паузы добавил: — Ты не отчаивайся, Василь. Оно ж как иногда бывает: все версии проверишь, все уголки обшаришь, а человек возвратится домой, да еще и посмеивается: чего паниковали? У него, видите ли, обстоятельства так сложились.

— Нет, Гриня, не тот случай, и ты сам это хорошо понимаешь. — Ванжа поднялся, машинально пробежал пальцем по пуговицам кителя. — Пошел к Очеретному. Елену Дмитриевну сюда не вызывай. Сходи к ней сам, так будет лучше.

Гринько проводил его невеселым взглядом. Вчера Ванжа не выдержал, рассказал ему, как ходил на Чапаевскую, казнил себя за непорядочность, так как не раз видел Нину с Ярошем. И все же ходил чуть ли не каждое утро как на службу, наслаждался ее звонким смехом, когда она, кокетливо склонив голову, брала цветы из его рук. Что это было — обыкновенная вежливость или поощрение? Об одном умолчал Ванжа — не вспомнил о случайно подслушанном разговоре Елены Дмитриевны с Васильком.

— Классический треугольник, — сказал тогда Гринько и прикусил язык. Волна нежности к товарищу внезапно охватила его, даже удивился, ведь до сих пор не замечал за собой подобных сантиментов. — Ты того… не очень, — пробормотал он, — расслабься… И вообще, мы еще доберемся до того, кто ее обидел, можешь на меня положиться, Вася…

Такой разговор состоялся между ними вчера, а сегодня Гринько смотрел вслед Ванже, любуясь, как он, высокий, стройный, в хорошо подогнанной офицерской форме без единой складочки, направляется к двери, и печально думал: «Переживает, ох как переживает, но виду не подает. С характером парень, а таким особенно тяжело».

Очеретный сухо кивнул в ответ на приветствие Ванжи.

— Есть что-то новое?

— Пленки не нашли.

— Я вижу, вас загипнотизировала эта пленка. А может, ее и в природе не существует? Как вы думаете?.. Я только что от Журавко. Полковник недоволен нашей неповоротливостью.

Ванжа молчал. Очеретный зашагал по комнате, сцепив за спиной тонкие и длинные, как у пианиста, пальцы.

— Попробуем подвести итоги. Квач показывает, что Сосновская была в отчаянии. Слезы и так далее… Причина — Ярош. А где был Ярош, когда она исчезла? Неизвестно. Версия о ночной записи весьма сомнительна. Так кто может и должен ответить нам на этот вопрос?

— Если я правильно вас понял…

— Вы правильно поняли, товарищ лейтенант. — Очеретный прикурил сигарету, затянулся, раздувая ноздри. — Позвоните в аэропорт и закажите билет на ближайший рейс до Симферополя.

У Ванжи пересохло в горле.

— Вы хотите, чтоб я…

— Привезете его — разберемся.

— А если он не захочет?

— Принуждать Яроша мы, известное дело, пока не имеем права. Убедите, что уклоняться от помощи следствию не в его интересах. Тем паче Сосновская — Савчук даже говорил — его невеста. Узнав о ее исчезновении, должен сам все бросить и как можно быстрее лететь сюда. Так что оформляйте командировку. — Очеретный глянул на Ванжу и усмехнулся. — Заодно подышите крымским воздухом, это иногда бывает полезно. Дело передадите Гринько.

— Гринько в курсе, — сказал Ванжа. — Я считаю, что мы выпустили из поля зрения фабрику. В конце концов. Сосновская там работает. Но майор Гафуров…

— Он был у меня, — поморщился Очеретный. — Разберемся.

Похоже было, что старший лейтенант еще не определил собственного отношения к просьбе Гафурова, а признаться в этом Ванже ему не хотелось.

5

На следующий день около двенадцати, когда у Очеретного сидел инспектор Гринько и настойчиво доказывал, что вопреки всем соображениям Гафурова на фабрику хочешь не хочешь, а идти надо, позвонил капитан Яновский из речного отдела милиции.

— Слушай, Ларион, насколько мне известно, вы там разыскиваете девушку, — сказал он. — Так вот… Рыбинспекция утром браконьеров задержала. Сеть вынимали. Нашли тело…

— Ясно. — Очеретный переложил трубку из руки в руку, посмотрел на часы. — Яснее некуда. А почему так поздно звонишь?

— Русалочью скалу знаешь? Это у нас с тобой телефон под носом, а там…

— Ладно, — перебил Очеретный. — Что предлагаешь?

— Катер наготове. Поднимай свою гвардию. — Яновский закашлялся, прохрипел: — Не забудь прихватить кого-нибудь для опознания.

Очеретный положил трубку, искоса посмотрел на Гринько:

— Все понял? Прокуратуру беру на себя, а ты звони Куманько. По дороге заскочим к Сосновским… Фабрика? Не до нее сейчас, не теряй времени.

— Не надо, товарищ старший лейтенант, к Сосновским. Лучше потом. Подготовить бы Елену Дмитриевну. Да и девушка… Может, какая-то другая?

— Какая еще другая? — угрюмо отозвался Очеретный. — Две беды лучше, чем одна? Хорошо, опознание проведем потом. Фотокарточка в деле есть? Возьми ее с собой.

Гранитная скала нависала над водой, обветренная, облизанная у подножия волнами; в верхней части между расщелинами, где любят гнездиться чайки, пробивался реденький бурьян. Именно тут Днепр словно из любопытства — а что там дальше, за этой гордой скалой? — делал поворот и разделялся зелеными островками на два рукава. К одному из этих островов и держал курс катер Яновского. Сам капитан, длиннолицый мужчина средних лет, всю дорогу кашлял и тихо поругивался.

— Полежать бы тебе, — сказал Очеретный. — Молочка горяченького попить…

— Полежишь тут. Каждый день обещаю жене сходить к врачу и — не то, так это. Нам, речникам, только и передышки, что зимой, а началась навигация…

— Напрасно жалуетесь, товарищ капитан, — вмешался следователь Ремез. — Это мы — среди камней, по горячему асфальту, в заводских дымах, а у вас тут нетронутая природа — река, лес, воздух. Одним словом, красота!

Рядом с Ремезом, опершись локтями на колени, щурился следователь прокуратуры Котов, который принял к своему производству это дело. Он что-то буркнул, услышав эти слова, и покосился на коллегу. Белолицый судебно-медицинский эксперт Куманько, как всегда одетый так, словно собрался в гости, придерживал одной рукой кожаный чемоданчик и всматривался в пену за кормой. Молчал и Гринько; он думал о Ванже, радовался, что лейтенанта сейчас нет на катере. Пока вернется из Крыма, Нину, если это она, успеют похоронить. Но ох как инспектор Гринько надеялся, что девушка, найденная в рыбацкой сети, не Нина. Он понимал, что желать смерти еще какому-то, пусть даже совсем незнакомому человеку по меньшей мере жестоко и аморально. Именно это, видимо, имел в виду и старший лейтенант Очеретный, когда спросил: «Две беды лучше, чем одна?» «Но я же не желаю смерти живому человеку! — думал Гринько. — Эта девушка все равно мертва, и тут ничего не поделаешь».

Высокий мужчина в форменной фуражке рыбинспекции встретил милицейский катер с нескрываемым облегчением.

— Здравствуйте, гроза браконьеров, — сказал Яновский, первым прыгая на влажный, прилизанный волнами песок. — Ну что тут у тебя, показывай. А это кто?

В стороне, на трухлявом бревне, к которому была привязана лодка, сидели двое, понурив головы, поглядывали на прибывших.

— Известно кто. Субчики!

— Как же ты… к телефону? С собой брал?

— Нужны они мне там! Велел замереть, вот они и сидели как миленькие.

Капитан толкнул локтем Очеретного:

— Видал героя? Хоть в штат зачисляй. А если бы драпанули?

— Куда они денутся, товарищ капитан? — пренебрежительно сказал рыбинспектор. — Знаю обоих как облупленных. Да и ситуация не та.

Они шли не торопясь — впереди Куманько, за ним цепочкой вся оперативно-следственная группа.

Кто-то из рыбаков соорудил в ивняке курень, заботливо выстелив пол камышом. Около входа лежала кучка хвороста, торчали над потухшим костром обгоревшие рогульки. Казалось, хозяин куреня только что снял с огня котелок и теперь ждет где-то там, в глубине своего жилища, чтобы попотчевать гостей горячей ухой.