Может, удастся найти того, кто даст эти шкурки сторожихе. Но и это не все. На бортах лодки Чайкуна остались ворсинки убитых ондатр. Возможно, что эти ворсинки окажутся от тех шкурок, которые он достанет, и это посчастливится установить.
Такие соображения подбадривали Коваля. Должен был использовать малейшую зацепку. «Если не пригодятся для доказательства, то хоть шапка будет», — утешил он себя.
— У кого же спросить? — вслух подумала Даниловна.
— А может, у Нюрки? — подсказал Коваль.
— О-о! Нюрка-то знает, где взять… Только не хочется кланяться ей.
— Марина Даниловна, святое дело сделаете! — умоляюще попросил Дмитрий Иванович.
Он был уверен, что шкурки, которые его интересуют, пройдут через Нюркины руки, — не станет рыбинспектор, если он добыл ондатру, сам продавать, удобней всего через сторожиху. Она и покупателя найдет, и тайну сохранит. Наверное, и другие браконьеры не обходят Нюрку.
— Только для вас, Дмитрий Иванович! — вздохнула Даниловна. — Глаза бы мои не видели этой заразы!
— Чего вы так? — насторожился Коваль.
— Нечестный она человек! — взорвалась Даниловна. — Подлая!
Он не стал расспрашивать. Чего доброго, еще откажется от обещания. Нужно было изменить тему разговора.
— А почему ее квартирантка Валентина всегда в чулках ходит? — спросил он. — В самую жару…
Даниловна недоуменно глянула на Коваля. Она только что собиралась выместить на пакостной Нюрке свою злость, а он ее будто на бегу остановил.
— Валька? Да у нее ноги волосатые! Разве не видно? Людей стыдится.
— Вот оно что! — вскинул брови Коваль и задумался. — Знаете, Марина Даниловна, раз такое трудное дело, то поспрашивайте у других. Или обойдусь уже и без новой шапки. Похожу в старой.
— Нет, — возразила Даниловна, — если обещала, спрошу. Ради вас, Дмитрий Иванович. Шкурки сейчас, наверно, кроме нее, никто и не найдет… А если невыделанные попадутся?
— Можно и невыделанные.
— Тогда это проще, — обрадовалась Даниловна.
— Знаю в Киеве скорняка. Такие мягонькие делает, любо-дорого смотреть. Пусть будут сырые, недавно снятые. Даже лучше. Я их отошлю, и мне вычинят. Только не говорите, что для меня. Придумайте что-нибудь… Хотите кому-то послать или еще что-нибудь… Может, в Киев, дочке…
— Хорошо, — кивнула Даниловна. — Нарядим вас в шапку, Дмитрий Иванович.
28
Наконец-то! Коваль взял у Даниловны сверток и, положив на стол, осторожно развернул. В старой газете лежали шкурки ондатры. Уселся и, перекладывая одну за другой, стал рассматривать.
Даниловна все еще стояла возле порога.
— Да вы проходите, садитесь, — не отрываясь от своего занятия, сказал Коваль.
Конечно, невооруженным глазом на шкурках ничего не увидишь, разве только то, что они невыделанные и с внутренней стороны покрыты довольно толстым, посыпанным солью слоем жира. На нем же, как известно, следов от прикосновения рук не остается. Это когда шкурка пройдет выделку, разве что тогда на ней могут обозначиться отпечатки. Да и то уже того, кто вычинял. А это может быть совсем не тот человек, который подстрелил или поймал зверька. Определить, кто свежевал, можно «по почерку», но не всегда. Почти все снимают шкурку «чулком». Правда, один снимает с головкой, другой — без нее, по-разному обрезают шкурку и на лапках, но вариантов немного, и выводы признаются вероятными, а не доказательными.
А ворсинки из лодки Чайкуна? Может, с ними повезет? Как говорят, поймал не поймал, а погнаться можно…
— Сколько платить, Марина Даниловна?
— Восемьдесят рублей.
— Не так уж дорого.
— Но их еще нужно вычинить, Дмитрий Иванович! Выделанные дороже.
Коваль вытащил бумажник, отсчитал деньги. Подумал, что придется отправить Наталке телеграмму — пускай пришлет рублей сто. За свою жизнь он скопил немного — всего несколько сотен лежало у него на сберегательной книжке. Последнюю пенсию на всякий случай оставил у себя в столе.
Когда Даниловна ушла, Коваль продолжал задумчиво разглядывать эти еще грубые, необработанные шкурки. Старался представить их путь от лодки убитого Чайкуна сюда, в гостиницу. Выглядело примерно так.
После того как Чайкун упал в воду, убийца подъехал к его лодке, посветил фонариком, который обычно берут с собой те, что выезжают ночью. Увидев шкурки, не устоял от искушения. Дома не очень рассматривал, посыпал густо солью, чтобы не протухли. Когда все поутихнет, можно будет сбыть через вторые руки. Отдавая шкурки Нюрке, убийца, наверное, не думал, что она продаст их кому-нибудь из своего села. Лиманцы на ондатровые шкурки не зарятся и предпочитают, если нужно, добывать сами, чем отдавать за них бешеные деньги… Очевидно, сторожиху устраивало, что Даниловна купила шкурки для пересылки в Киев.
Коваль улыбнулся и подумал, что они поедут-таки в Киев, только не той дорогой и не по тому адресу, как считают Даниловна и, конечно, сторожиха Гресь.
Только удастся ли по ворсинкам, которые остались в лодке Чайкуна, определить, что это именно те шкурки, которые взял убийца? По одной волосинке с головы можно идентифицировать и отыскать человека. А по ворсинке — зверюшку?
Еще и еще осматривая шкурки, Коваль увидел на одной из них, с краю, маленькую, явно от дробинки, дырочку. По ней вряд ли можно было определить, кто стрелял. И он принялся еще внимательнее рассматривать шкурки, надеясь найти еще какие-нибудь следы. «Эдак и на шапку не наберешь», — пронеслось в сознании. Хотя не шапка волновала его сейчас. Шуткой словно бы оправдывался перед собой, что ищет напрасно.
Он разглядывал шкурки против света, растягивал, прощупывая взглядом каждый сантиметр. Повреждений больше не было. И вдруг заметил! Два темных пятнышка в той же самой шкурке с дырочкой. В грубой утолщенной мездре увязли два кусочка металла. Расстелив газету на столе, он осторожно выковырял их. Это были свинцовые дробинки.
Если их конфигурация не претерпела изменений, то экспертиза попробует установить тождество с теми дробинками, которые извлекли из трупа Чайкуна, но если они ударились о металлический борт «южанки» и срикошетили, то характерную особенность утратили…
Особо не раздумывая, Дмитрий Иванович вырвал из тетради чистый листок, завернул в него кусочки металла и, взглянув на часы, стал быстро одеваться — хотел успеть на очередной рейс херсонского автобуса.
…«Ас дактилоскопии», лейтенант Головань, оказался приятным и спокойным человеком. При этом — твердым и категоричным в своих выводах, что было свойственно, как заметил Коваль, молодому пополнению милиции последних лет, бескомпромиссность и уверенность которого основываются на знаниях и общей культуре.
Худощавый, с тонкими чертами лица, он рядом с коренастым Ковалем казался лозинкой возле крепкого дуба. Это впечатление усиливалось еще и тем, что голова лейтенанта была побрита и на ней выделялись следы больших залысин, неожиданных в таком молодом возрасте.
Внимательно выслушав Коваля, которого привел к нему в лабораторию майор Келеберда, и осмотрев привезенные шкурки, Головань сказал:
— Если бы они были сухие и выделанные, то новым методом напыления следов можно было бы усилить и выявить папиллярные отпечатки… А так… — Он развел руками и посмотрел на Коваля, словно желая сказать: «Неужели не знали?»
— Да, знаю, — согласился Коваль. — В нашем научно-исследовательском институте этот метод уже внедряется.
Лейтенант покачал головой.
— Пока еще только во Львовском филиале Киевского института судебной экспертизы. Но нам это не пригодится.
— А как вы считаете, можно доказать, что ворсинки, найденные в лодке Чайкуна, именно из этих шкурок?
Лейтенант потер ладонью лоб. Коваль с интересом следил, как размышляет молодой эксперт-криминалист, как блестят его глаза, то светлея, то будто бы снова затягиваясь дымкой.
— К сожалению, — сказал он, — доказательно устанавливается лишь одинаковая групповая принадлежность найденных отдельных ворсинок и меха на этих шкурках. То есть подтверждается, что в одном и в другом случае это ворсинки ондатры, определенного возраста, определенного ареала… Но вывод наш может относиться ко всем особям ондатры, а не только к этому конкретному зверьку. — Возвращая шкурки, Головань рассудительно добавил: — Конечно, можно определить, что ворсинки там и тут идентичны, но доказать, что эти шкурки взяты в лодке погибшего, невозможно, вывод наш будет не доказательный, а вероятный. Для суда этого мало.