Мудрость поучает нас не пугаться, когда наступают скорби душевные. Не считайте их за нечто необычайное, но лишь за частицу обычных испытаний в нашем звании. Если же и слишком сильное смущение овладеет вами, не думайте, что уже пришел конец вашей плодотворной деятельности. Не оставляйте нашего упования, за которое получите великую награду. Если даже видимо будет одолевать вас враг, и тогда верьте и ждите, что вы еще поднимитесь и сбросите его с себя. Возложите ваши настоящие тяготы, а равно и грехи прошлого и боязнь за будущее на Господа, Который никогда не оставляет верных рабов Своих без Своей помощи. Будьте довольны тою силою, которую дарует Он вам в данную минуту. Не обращайте излишнего внимания на ваши чувства и настроения. Полагайтесь более на малейшую крупицу веры, чем на массу всевозможных душевных волнений. Уповайте на одного Бога, и не опирайтесь на тонкие веточки человеческой помощи. Не удивляйтесь, если изменяют вам друзья ваши; все ведь очень изменчиво в этом мире. Не ждите постоянства от человеческой природы; вы можете рассчитывать лишь на ее непостоянство, не боясь обмануться в нем. И ученики Христовы покинули своего Божественного Учителя. Не пугайтесь же, если и ваши последователи бросят вас и изберут себе других наставников. Они ведь не были вполне вашими, когда пришли к вам, поэтому вы и не все потеряли теперь, лишившись их. Служите Богу всеми силами, пока еще горит светильник ваш; но если и погаснет он на время, все же не падайте духом. Будьте довольны, если вы ничто, потому что вы и есть ничто в действительности. Когда же особенно начнет угнетать вас ваша собственная пустота, то упрекайте себя в том, что вы могли что-то вообразить о себе и о своих достоинствах. Без Господа вы - ничто. Не думайте о награде в настоящем; благодарите и за полученный вами задаток; ждите истинного вознаграждения лишь в будущем. Если не видите ясного успеха в делах ваших, все же продолжайте служить Господу с удвоенным рвением. Всякий безумец найдет дорогу при дневном свете, но дивная премудрость, даруемая нам верою, делает нас способными с безошибочной точностью прокладывать себе путь и в полной темноте. Нас могут ожидать и еще большие скорби и бури, прежде нежели достигнем мы небесной гавани, но наш великий Начальник печется о нас во все дни нашей жизни.
Итак, не уклонимся же мы ни в какую сторону с прямого пути нашего, на который призвал нас Господь. И в хорошую погоду не покинем мы нашего сторожевого поста - проповеднической кафедры - будем усердно бороться за успех нашего святого дела. Твердо и непоколебимо решим: если и не можем мы лицезреть нашего Господа, то хотя будем работать под сенью крыл Его.
12-я лекция Частная жизнь проповедника
В этой лекции я буду говорить о том, как держать себя и что говорить проповеднику в его частных, неофициальных сношениях с прихожанами. Прежде всего я скажу: он не должен принимать с ними "пасторского" тона, ему следует избегать всякой натянутости, педантичности, торжественности. Прекрасно название: "сын человеческий"; оно было дано пророку Иезекиилю и даже Некоему еще несравненно более Величайшему. И действительно, всякий посланник Божий есть не более, как сын человеческий. И пусть знает поэтому всякий, что, чем проще и естественнее будет он держать себя, тем более уподобится он тому Сыну Человеческому, за Которым мы все должны следовать. Можно так держать себя, что человека не будет заметно за личностью пастора, хотя в истинном человеке всегда должен быть виден служитель Божий. В личности учителя и пастыря всегда есть что-то своеобразное: они, в худшем смысле, "не то, что другие люди". Часто они, как "разноцветная" птица у пророка Иеремии (12:9), представляются словно не принадлежащими к прочим обитателям земли, а имеют в себе что-то странное, своеобразное. Когда случается мне видеть торжественно шествующего фламинго, сову, моргающую подслеповатыми глазами среди древесной листвы, аиста, погруженного в свое глубокомысленное раздумье, - невольно всегда приходит мне мысль о некоторых "важных" из моих собратий между проповедниками... Очень легко впасть в подражание их величию, самомнению, принужденности, манерам. Но вопрос в том, следует ли подражать им?
N.N., встретив однажды подобного господина, торжественно выступавшего по улице, подошел к нему и спросил: "Милостивый государь, вы, вероятно, очень важная особа?" Часто случается, что и нам хочется предложить подобный же вопрос некоторым из наших духовных собратий. Я знаю таких из них, которые всеми манерами своими, голосом, даже одеянием с головы до ног до того проникнуты сознанием своего "пасторского" достоинства, что в них ничего уже не остается человеческого. Один подобный молодой богослов считает необходимым ходить по улицам в своей священнической мантии. Другой же, принадлежащий к Высокой Церкви, с величайшей самонадеянностью напечатал в газетах, что он всюду во время путешествия по Швейцарии и Италии носил свой берет. Не все даже мальчишки станут так тщеславиться своим дурацким колпаком. Очень возможно, что и среди нас некоторые столь же тщеславятся своим одеянием; но ведь все сказанное можно также применить и к нашим манерам. Некоторые пасторы словно замкнули всю душу свою в свой белый галстук, словно все человеческое достоинство свое задушили они в этой накрахмаленной тряпочке. Многие из них думают импонировать своими важными манерами, на деле же они лишь оскорбляют ими людей и поступают совершенно противоположно своему намерению быть истинными последователями Христова смирения. Гордый герцог Сомерсетский лишь знаками отдавал приказания прислуге и никогда не снисходил до разговора с столь ничтожными людьми; две дочери его должны были стоять по обе стороны его ложа все время его послеобеденного сна. Когда подобные гордецы - Сомерсеты всходят на проповедническую кафедру, они точно таким же образом проявляют свое достоинство. "Отойди - я святее тебя!" - эти слова как бы написаны всегда на их лбу...
Одна почтенная особа выговаривала однажды известному проповеднику за употребление какого-то предмета роскоши, именно за то, что он слишком много тратит на это денег. "Это, пожалуй, и справедливо, - отвечал он, - но подумайте, ведь я не затрачиваю на эту слабость мою и половины того, что тратите вы на ваш крахмал". Вот это-то и есть тот предмет роскоши, против которого восстаю я, эта жесткая, накрахмаленная натянутость. Если употребляете вы ее, то серьезно советую вам "пойти и семь раз вымыться в Иордане", чтобы вполне очиститься от нее. Я уверен, что причина, в силу которой наши рабочие классы вообще столь далеко держатся от проповедников, заключается в том, что им не по душе неестественное, натянутое обращение этих последних. Если бы увидали они, что мы и на кафедре, и вне ее держим себя и говорим вполне естественно, как и все остальные настоящие люди, тогда они сами собрались бы вокруг нас. Следующее замечание N.N. относится также и сюда: "Отсутствие естественности в голосе и выражениях есть великий порок, присущий многим из нас, порок от которого нам очень следует стараться отделаться". Всякому видна эта неестественность, и никому она понравиться не может. Итак, отбросьте, братья, от себя ходули и твердо идите собственными ногами; отбросьте от себя всякую жеманность и облекитесь в истину!
Но при всем этом проповедник, где бы, в каких бы обстоятельствах ни находился, всегда должен помнить, что он пастырь и не должен забывать своего служения. Служитель полиции, солдат - те могут быть свободны от своей службы на время, - проповедник не освобождается от нее никогда. Даже во время отдыха мы должны помнить свое служение; мы должны быть усердны всегда, во всякое время. Мы не смеем оказаться в таком положении, что, если спросит нас Господь: "Что ты здесь, Илия?" - мы не могли тотчас ответить Ему: "И здесь я могу поработать для Тебя, и я стараюсь это исполнить". Лук требует, чтобы его натягивали время от времени, иначе он потеряет свою эластичность, но ведь для этого не следует же разрезать тетиву. Таким образом и проповеднику требуется иметь время отдохновения; но я утверждаю, что и тогда он должен вести себя как посланник Божий и не упускать ни единого могущего представиться ему случая сделать добро. Это не помешает его отдыху, а только освятит его. Проповедник должен уподобляться одному помещению, виденному мною в Болье вблизи Лондона, где никогда никто еще не видал ни малейшей паутинки. Это - большая кладовая, которую иногда не чистят; и тем не менее ни один паук не осмеливается основаться там. Потолок этой кладовой из каштанового дерева, на котором в течение целого года не видать ни одного паука. То же самое рассказывают мне о коридорах Винчестерской школы; "ни один паук, - говорили мне, - не показывается там". И точно также, ни малейшей вялости или нерадивости не должно быть и в нашей деятельности.