— Вот пожалуй и все. Как устроились?

— Спасибо, жаль что с родными нельзя созвониться, волнуются наверно.

— Это легко поправить.

— И еще, у супруги через месяц защита диплома. Она на вечернем учится, два чертежа не готово, но диплом уже почти весь написан, как быть?

— Это тоже не проблема. Пусть она не волнуется. Через месяц она получит диплом, Кирилл Сергеевич позаботится об этом, — и он посмотрел на него.

— Тогда пожалуй все.

— Ну вот и отлично, — в этот момент он замялся, и я почувствовал, что он хочет меня о чем-то спросить, но то ли не может, то ли ему мешает присутствие помощника и тот словно поняв в чем дело, произнес:

— Юрий Владимирович, не возражаете, я на минуту выйду?

— Да, да конечно, — поспешно сказал он.

Тот вышел и когда мы остались одни, суровый взгляд Андропова потеплел, но стал грустным, и он произнес:

— Я не хотел об этом спрашивать, но все же, сколько мне осталось?

— Мало.

— Совсем мало? Сколько?

— Пять лет.

— Значит в запасе не больше четырех, а потом болезнь и конец, — он задумчиво посмотрел на меня, но скорее его взгляд был устремлен куда-то вдаль. О чем он думал? О прожитой жизни, о том, как двигался вверх, занимая ответственные посты, лавируя между интересами того или иного руководителя, который так или иначе влиял на его судьбу? Сейчас он на вершине пирамиды, пока еще не на самой высокой точке, но почти. И здесь, у самой вершины устоять совсем не просто. Площадка такая узкая, а желающих на ней уместиться так много, а главное, что ты не знаешь, что сделают те, кто ступенькой ниже тебя, поддержат, если ты закачаешься, не удержав этого хрупкого равновесия, или потянут вниз, чтобы кинуть к подножию пирамиды и забыть о тебе навсегда? Единицам суждено подняться, выстоять и в конце жизни с почестями быть спущенными на грешную землю. Он сумел это сделать и до конца прошел свой крестный путь, а теперь ему предстояло изменить свою судьбу и судьбу миллионов, нет миллиардов людей, потому что страна и мир в целом неотделимы, а значит, он в ответе за всех. Страшно, трудно, и слишком высока цена ошибки, которую уже один раз совершили. Все эти мысли проскочили во мне, словно я чувствовал и видел его мысли, и было странно и немного боязно, что я стал их невольным свидетелем.

— Прощайте, — произнес он и пожал мне руку.

Я вышел за дверь и по коридору прошел в соседнее крыло здания. Оказавшись в холле я заглянул в зал для заседаний и увидел, что за столом сидит Кирилл Сергеевич. Увидев меня, он рукой пригласил меня зайти. Выйдя из-за стола, он подошел ко мне и сказал:

— Ну что давай знакомится, нам ведь предстоит теперь совместная работа.

Я протянул руку и произнес:

— Кутилин Алексей Михайлович, но лучше просто Алексей.

— Зацепин Кирилл Сергеевич. Полковник, помощник председателя комитета по особым поручениям, — он вдруг слегка смутился и добавил, — вообще то я сугубо штатский человек и в полковниках сравнительно недавно хожу, все никак не привыкну. Так что ты меня лучше по имени и отчеству зови, договорились?

— Договорились.

— Вот и отлично. Садись, поговорим, если не возражаешь.

Он вернулся и сел за стол, я присел напротив. На столе были разложены какие-то документы.

— Вот читаю то, о чем вы вели предыдущую беседу. Честно скажу, поверить трудно, но приходится, слишком много весьма убедительных доказательств.

— Правда, а можно посмотреть?

— Конечно, — и он протянул мне документы.

Листы, написанные аккуратным, почти каллиграфическим почерком, черными чернилами были строго пронумерованы. На каждом листе стояли штемпеля «Строго секретно»  и «Количество экз. — 1 (один)».

— А мне можно, а то здесь гриф секретности стоит.

— Хорошая шутка с твоей стороны, читай, читай.

Я мельком пробежал текст и понял, что наша беседа кем-то стенографировалась. Пробежав до конца, понял, что в тексте фигурировала вся беседа полностью, за исключением последней фразы, брошенной напоследок. Я положил листы обратно.

— Ну что, все верно?

— В каком смысле?

— Все без искажений?

— Вроде да.

— Ну что же, тогда, извини, но хотелось бы услышать от тебя как это выразиться, в первозданном виде сей материал.

— Это как, чтобы сверить и выявить расхождения в том что я говорил и что скажу?

— Знаешь, я почему-то так и знал, что ты это скажешь.

— Это почему так?

— Видишь ли, я по специальности психолог, долгое время работал в области изучения поведения людей в экстремальных условиях. Знаком с космонавтами, приходилось участвовать в ряде экспериментов в институте медико-биологических проблем в этом направлении. Потом, когда пригласили в комитет, мне приходилось принимать участие в допросах и с будущими разведчиками работать, выяснял их способности поведения в экстремальных ситуациях.

— Выходит я вроде пациента?

— Отнюдь нет? Просто ты сам по себе уникальный случай с научной точки зрения с одной стороны, а с другой стороны, проблемы которыми нам придется заниматься столь сложны, и неадекватны, что Юрий Владимирович решил мне поручить эту работу. Ему конечно виднее, но мне от этого не легче. А что касается того, что я хотел бы от тебя услышать о будущем, так ведь если ты поставишь себя на мое место, разве не поступил бы точно так же? Одно дело прочитать об этом, а другое дело услышать. Так что без обид, идет?

— Согласен

— А раз согласен, я весь во внимании.

Я стал рассказывать, сначала как бы нехотя, но потом все более и более увлеченно. Когда я кончил, Кирилл Сергеевич еще долго задавал мне различные вопросы, а я старался, как мог на них ответить. Мы так увлеклись, что не заметили, как дверь без стука отворилась и в проеме возникла Ирина. Она стояла и смотрела на меня и её глаза были заплаканными, я это сразу увидел, хотя в комнате был полумрак.

— Алеша, ты знаешь который час?

— Нет.

— Четвертый час ночи. Я тут с ума схожу, а ты оказывается внизу сидишь и лясы точишь. Хоть бы предупредил, а потом всю ночь здесь сидел бы.

— Ирина Анатольевна, каюсь, это я во всем виноват, а ваш муж, лишь жертва моего любопытства. Если ругать, то меня, а не его.

— А вы за него не заступайтесь.

— Как же мне за него не заступаться, если я во всем виноват.

— Ира, позволь тебя познакомить, Кирилл Сергеевич, полковник комитета государственной безопасности, мой непосредственный начальник. Я так сказать с начальством беседую, а ты меня того…

Ирина смутилась, но её решительности уже трудно было помешать и потому, она вдруг произнесла:

— И что же мой муж теперь будет и по ночам работать? Извините, а как ваша жена на это смотрит?

— Вообще-то я не женат, — ответил Зацепин, — но в целом я с вами полностью согласен и потому еще раз прошу прощенья.

Да, — подумал я, — вот что значит психолог, как он быстро сумел найти слова, чтобы смягчить обстановку.

— Хорошо, на этот раз прощаю, но впредь прошу. Если работаете по ночам, то просто сообщайте, что до утра вы заняты делами. В конце концов, я хоть кофе вам смогу принести или бутерброды, — последние слова окончательно положили конец плохому настроению, и Ирина ещё не успела повернуться и выйти, как Кирилл Сергеевич произнес:

— Действительно время позднее, мы тут засиделись, завтра с утра продолжим, — и осторожно подтолкнул меня вслед за Ириной за дверь, — Спокойной ночи. Рад был познакомиться.

На следующий день после завтрака, мы снова встретились с ним и просидели до самого обеда. Зацепин оказался разносторонне образованным человеком. Он не только отлично разбирался в психологии людей, но и хорошо знал историю, разбирался в политике, ну и, разумеется, в медицине. Ко всему прочему он был интересным рассказчиком. Я рассказывал ему о том или ином этапе развития истории, или событии, которое произошло в том мире, который я видел, он тут же не просто задавал вопросы, а высказывал свои суждения, анализировал, выявлял

причины, мотивы, побуждающие того или иного политика поступать, так или иначе. С ним интересно было полемизировать и высказывать предположения, как могли повернуться события, если бы то или иное событие произошло иначе. Несмотря на разницу в возрасте, а он был почти в два раза старше меня, с ним было очень интересно, а его мышление было столь живым, не закостенелым, что казалось, будто он пришел совсем из другого мира, а не из конца семидесятых. Это было просто поразительно.