— Но у нас все подготовлено к вводу этой армии… — и огорошенный Сандалов перечислил заместителю начальника Генштаба доводы, которые фронту казались очень серьезными, а сейчас перед новым приказом потеряли свое значение, потому что Антонов говорил от имени Верховного Главнокомандующего.

— Организуйте радиосвязь Рыбалко со штабом Рокоссовского, — сказал напоследок Антонов.

Что ж, на фронте случается всякое — на то и война. Павел Семенович отдал новые распоряжения — теперь боевая задача увязывалась с действиями Шестьдесят третьей армии генерала В. Я. Колпакчи, чрезвычайно обрадовавшегося неожиданному повороту дела. Закипела работа в штабах обеих армий. Генералу Митрофанову особенно трудно пришлось — необходимо было изменять не только приказ по армии, но даже и карты новые выдавать командному составу. Справиться! Успеть!

То был почти невыполнимый вариант — за полсуток нацелить армию на другое направление. Но это надо было сделать — и это делалось.

Почти всю ночь на 19 июля наша авиация бомбила вражеские ближние и дальние тылы. Разведка обнаружила сосредоточение фашистских танковых дивизий на пути предстоящего прорыва армии Рыбалко, и теперь мощными бомбовыми ударами расчищался танкистам путь. И всю ночь двигались соединения и части армии в район нового сосредоточения. По ослепшим от темноты дорогам шли Двенадцатый и Пятнадцатый танковые корпуса И. М. Зиньковича и Ф. Н. Рудкина, Второй мехкорпус И. П. Корчагина, Девяносто первая бригада И. И. Якубовского, самоходно-артиллерийская бригада, полки ствольной и реактивной артиллерии. Это была могучая силища, способная взламывать оборону противника, наносить мощные, таранные удары, рвать вражеские коммуникации в глубоких рейдах.

В белесом предутреннем тумане, поднимающемся из лощин, огромные танки и самоходки, тягачи и орудия, грузовики, «катюши» с их вздыбленными рельсами, казалось, плыли над дорогами, мостами, полями созревающей ржи, черными трубами сгоревших деревень.

С рассветом Третья танковая нырнула в леса, растворилась, исчезла в них.

Рыбалко и Мельников отправились на командный пункт армии. Усталые, голодные, изнервничавшиеся за минувшие сутки невероятного, сверхчеловеческого напряжения, присели в пропахшем свежевырытой землею и мокрой травой блиндаже, переглянулись, улыбнулись друг другу:

«Справились! Успели!»

Рыбалко потянулся к трубке ВЧ. Командующий фронтом отозвался с КП командарма-3.

— Скоро начнем, Павел Семенович, — услышал Рыбалко звучный, бодрый голос генерала Попова.

И вот приказ командующего фронтом получен. Давя, уничтожая, сметая с пути очаги сопротивления, танки Рыбалко вышли к селу Протасово. Выполняя директиву Ставки, командующий повернул армию на юго-запад, к Становому Колодезю. Сопротивление противника возрастало — из глубины его расположения подоспели и заняли подготовленный ранее оборонительный рубеж две танковые дивизии и одна пехотная с противотанковой артиллерией. Третья танковая сумела ускорить наступление двух общевойсковых армий, но свою задачу выйти на оперативный простор и во взаимодействии с пехотой уничтожить мценскую группировку противника — выполнить не сумела. Армия принуждена была ввязаться в невыгодные для нее бои с опорными пунктами немцев.

Через сутки после ввода ее в прорыв, днем 20 июля, генерал Попов в разговоре с Верховным Главнокомандующим решительно доложил, что наступление Рыбалко на Становой Колодезь не сулит успеха, что армия несет большие потери. Комфронта добился согласия на поворот Третьей танковой на прежнее направление — от Протасово на Отраду. Павел Семенович, получив от Попова этот приказ, вздохнул с облегчением. Уже в сумерках танкисты Рыбалко и пехотинцы Горбатова («тезки» — обе Третьи армии) вышли к Оке. Форсировать ее с ходу на плечах отступающего противника не удалось, и Ставка приказала: вновь рокироваться влево, в полосу Шестьдесят третьей армии, для удара на тот же Становой Колодезь…

Генерал Рыбалко принял решение: для действий на новом направлении двинуть свой второй эшелон — корпус Зиньковича и бригаду Якубовского. Танковый и механизированный корпуса Рудкина и Корчагина, понесшие серьезные потери, стали вслед за ними.

И вновь — неудача. Сильный огонь противотанковой артиллерии, танков и штурмовых орудий врага выводит из строя машины, даже надежные, верткие «тридцатьчетверки» горят, полыхают дымными кострами среди черных частых кустов разрывов.

Ночью звонит в штаб Брянского фронта Верховный. Генерал Попов в войсках, и трубку берет Сандалов.

— Почему Рыбалко до сих пор не занял Становой Колодезь? Передайте командующему, что я недоволен управлением танковой армией.

Отбой — короткие гудки. Когда Верховный Главнокомандующий не произносит приветственных и прощальных слов, значит он сильно раздосадован. Вскоре звонит Попов, — он уже связывался с Москвой и знает о разговоре Верховного с Сандаловым, — и диктует для Рыбалко распоряжение: «Хозяин приказал 22.7 овладеть Становой Колодезь. Еще раз требую направить И. П. Корчагина (мехкорпус) через Моховое на Становой Колодезь, чтобы совместным ударом с М. И. Зиньковичем (12-й танковый корпус) уничтожить противостоящего противника. Попов. 1.20. 22.7».

С тяжелым сердцем Маркиан Михайлович отдавал, а Леонид Михайлович отправлял приказание Рыбалко. Не выполнить распоряжение Верховного Главнокомандующего — подобное совершенно исключалось, и в то же время оба генерала ясно понимали: за речонкой Оптуха, перед Становым Колодезем, сильный оборонительный рубеж врага, и для того чтобы его прорвать, недостаточно ударов с ходу поредевших танковых и механизированных бригад. И еще понимали они, как недальновидно, местнически поступили, отвергнув месяц назад предложение Федоренко и Рыбалко об ударе с севера и юга на Орел, в обход всех этих обращенных на восток укреплении врага.

Вскоре Третью танковую вывели во второй эшелон, а затем передвинули на юг, к Рокоссовскому. Под Орлом она так и не смогла вырваться на оперативный простор. Однако сыграла важную роль в разгроме вражеской группировки, а значит, выполнила основную свою задачу. И не случайно по телефону генерал Попов благодарит Рыбалко и его танкистов за хорошую боевую работу и желает им дальнейших успехов. Потом трубку берет Сандалов. Они встретились и прощаются как старые друзья. Павел Семенович не упоминает о памятном разговоре троих бывших «фрунзенцев» — зачем травить Леониду душу, когда он сам все осознал?..

В составе Центрального фронта, которым командовал К. К. Рокоссовский, Третья танковая прорвала вражескую оборону на участке Тринадцатой армии генерала Н. П. Пухова. Форсировав речку Крому, танкисты вывели пехоту на плацдарм, и она медленно, но настойчиво начала продвижение через многочисленные оборонительные рубежи противника.

Выйти на оперативный простор танкам и здесь не удалось. Рыбалко был этим удручен, но не подавлен. Пусть не стремительным сокрушающим ударом, а в результате последовательных наступательных операций, но все-таки орловская группировка врага была разгромлена. Под Орлом и Курском Красная Армия впервые за войну не только сдержала врага и отбросила его, но и сама перешла в решительное наступление, и не зимой, как на Волге, а летом.

Пусть нам еще не всегда хватало опыта в планировании и проведении крупных наступательных операций. Это было делом будущего. Но самое главное — гвардейцы-танкисты дрались прекрасно. Среди многих геройских дел рыбалковцев выделился подвиг танкового экипажа Михаила Окорокова. Военный совет представил сотни героев к наградам, а на гвардии лейтенанта Окорокова послали реляцию во фронт — ходатайствовали о присвоении ему звания Героя Советского Союза. В бою этот юноша действовал мужественно и расчетливо. В поединке с «тигром», лобовую броню которого пушка «тридцатьчетверки» не пробивала, лейтенант сбил гусеницу вражеской тяжелой машины. А когда «тигр» развернулся, всадил ему снаряд в борт. Вскоре лейтенанту удалось подбить самоходную установку «фердинанд». Загорелась и «тридцатьчетверка». Экипаж покинул танк, забаррикадировался в ближайшем деревенском доме и отбивался до последней гранаты, до последнего патрона. Помощь, к счастью, подоспела вовремя.