– Тогда все ясно. Видимо, он съел пантерный мухомор. Врачи думают, что он мог съесть его по ошибке, приняв за червивый лесной гриб. И известного противоядия, по-моему, нет.

Я резко встала. Зашагала по комнате, выкручивая руки то в одну, то в другую сторону. Я вся горела, вся взмокла. Мысли завертелись бешеным водоворотом. Пантерный мухомор. Точно, я слышала о таком грибке; редкий, но очень ядовитый! О боже, он съел мухомор!

– Но я проверила все грибы, – шепотом пролепетала я. – Честно, я их проверяла! Он меня попросил, и я всегда перебираю грибы, мало ли что; я-то думала, они съедобные! Мне они показались съедобными, честное слово!

– Конечно. Откуда вам знать? Я тоже ничего в грибах не понимаю.

– Но я-то понимаю, я же повар и ходила на специальные курсы, я… – Внезапно я замерла. И развернулась. – Я этого не делала, Джосс! – пролепетала я.

– Не говорите глупостей, никто и не думает, что это вы.

– Но додумаются! – не могла успокоиться я. Я понимала, что мои слова звучат отвратительно и эгоистично, но ничего не могла поделать. – Так они и скажут, ведь это я проверяла грибы и сказала ему: давай, не бойся, кушай на здоровье! Все в порядке, Гарри, подумаешь, горстка обычных лесных грибочков; может, среди них и есть мухомор-убийца, но это ничего, жуй, жуй, и если повезет, к утру ты станешь холодным трупом!

Я упала в кресло и спрятала лицо в ладони, пытаясь вспомнить, что именно случилось тогда, на кухне. Он вошел с грибами, бросил их на стол; я потыкала их лопаточкой и подумала: так-так, пара боровиков, несколько белых, две лисички и – было ли что-то еще? Переворачивала ли я грибы? Проверила ли с обеих сторон? Я не помнила, потому что тогда я вообще была рассеянной и думала о другом. О том, как я его ненавижу и как было бы удобно, если бы он взял и тихонько откинул копыта. Да, именно так; я была так занята, желая ему смерти, что даже не заметила, как его убила.

Убрав руки, я поймала взгляд Джосса.

– А этот пантерный мухомор сильно отличается от других грибов? – пролепетала я. – Он что, зеленый или желтоватый? Я бы его узнала?

– Господи, Рози, я понятия не имею, и откуда вам-то знать? Вы же не миколог, черт возьми. Это был несчастный случай, поймите. Он их сам собрал и сам съел, вот и все. Точка. Хватит себя винить!

– Но я и вправду виню себя!

Я тихо заплакала, стараясь, чтобы Джосс не заметил этого. Шмыгнула носом и вытерла сопли рукавом.

– Он… ему было больно?

– Вряд ли. Я уверен, что в больнице ему было очень удобно.

Я понимала, что Джосс ничего не знает и врет напропалую, но я была ему благодарна. Бедняга Гарри. Вот, так-то лучше: бедняга Гарри! Вдруг я вспомнила, что утром ему нездоровилось. Наверное, тогда все и началось. И я ему не поверила! Бессердечно погрузила его в такси, прогнала, как грязную старую муху!

– Кто был с ним, когда он умер?

– Тот парень, с которым он обедал. И его жена.

– Шарлотта?

– Не знаю, как ее зовут.

Я кивнула. Боффи и Шарлотта. Вот дела. Повисла тишина. Джосс заговорил первым:

– У вас есть что-нибудь выпить?

– О нет, извините. Я еще не обустроилась. Ммм, может, чашку кофе или… – Я вежливо поднялась.

– Не говорите глупостей, я имел в виду для вас. Я принесу бренди.

– Нет, нет, не надо, я…

Но он уже ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Я опять села и уставилась в огонь, на тлеющие поленья. Значит, Гарри мертв. Я хотела развестись, а он меня опередил. В каком-то смысле, он оказал мне услугу. Сделал одолжение.

Вскоре Джосс вернулся, принеся с собой порыв холодного ветра и бутылку бренди. Захлопнул дверь сапогом и стряхнул снег с волос. Потом сел и разлил янтарную жидкость, удерживая бокалы в одной руке.

– Держите.

– Спасибо.

– Курите?

– Нет.

– Я тоже, как правило.

Очевидно, сегодня настало время нарушить правило: он достал пачку сигарет, постучал по донышку, вытянул зубами одну сигарету, закурил и вдохнул дым с такой силой, что тот должен был дойти ему до пяток. Тоненькой струйкой выпустил дым в потолок. Лицо его было бледным и обеспокоенным. Наши взгляды пересеклись.

– У меня жена умерла, – вдруг произнес он, словно желая объясниться.

Конечно. Конечно же, сразу после рождения близняшек. Но… боже мой, ведь в моем случае все по-другому, я не… Я попыталась объяснить:

– Джосс, я не хочу, чтобы вы питали иллюзии на мой счет. Я, конечно, в шоке, но понимаете, я же все равно собралась от него уходить, и вы это знали, не так ли? Я не… мы не любили друг друга. – Я выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. – Хочу, чтобы вы знали: я не раз представляла себе, как мой муж умрет. Я проделывала это регулярно.

Он улыбнулся.

– Почему вы улыбаетесь?

– Извините. Просто вы похожи на члена Ассоциации Анонимных Алкоголиков. Меня зовут Рози Медоуз, и я фантазирую о смерти мужа.

– Разве это не отвратительно?

– Нет, это нормально.

– И я чувствую… – (О, черт, теперь меня понесло, клапан открылся, и я в переносном смысле поднялась на ноги и захотела поделиться с остальными анонимными членами группы…) – Понимаете, я чувствую себя хорошо. Конечно, мне не по себе, я в замешательстве, мне грустно. Но грустно оттого, что мне странно представить, что он не спит сейчас в нашей лондонской кровати, что он не встанет утром, не спустится, шатаясь, в кухню; странно представить, что я больше никогда его не увижу, не услышу его голос или его шаги, что он не позовет меня по имени. Но той жуткой кровоточащей боли, которую, я уверена, испытывали вы, нет и в помине.

– Никто не заставляет вас ее испытывать, – мягко проговорил он. – Для горя не существует общепринятой формулы. К тому же я рад это слышать.

Такого дерьма никому не пожелаю.

– Он махом осушил бокал.

– Наверное, вы ее очень любили.

– Когда Китти умерла, мне казалось, будто из меня вытекла вся кровь. По капле. Я стал калекой. Беспомощным калекой. Мне казалось – не то чтобы часть меня ушла вместе с ней, как говорят некоторые, это было бы утешением, – нет, мне казалось, что ту силу, что давала мне жизнь, энергию, радость, словно засосало в глубокую бездонную пустоту. Мою душу, наверное. – Он разглядывал свой пустой бокал. – Не уверен, что она вернулась обратно.

На секунду он показался мне таким незащищенным, уязвимым и очень печальным. Будто на миг приоткрылось окно, и мне удалось увидеть какой-то проблеск за темным фасадом. Он резко поднял голову, и окошко намертво захлопнулось.

– Но жизнь продолжается, и кроме этих слов, есть и другие замусоленные клише, выбирайте любое. Мне нужно было заботиться о Тоби и близняшках, и я должен был жить дальше. Но после такого всегда… что-то ломается. Ты уже не такой, как прежде. – Он мягко улыбнулся. – Но несчастье же у вас, Рози. С какой стати мы говорим обо мне?

– Просто мне совестно, что я не чувствую то же, что и вы, наверное. Не чувствую то, что должна испытывать жена после смерти мужа.

– Бывшего мужа.

Я вяло улыбнулась.

– Послушайте, – продолжил он, – никто не ждет, что вы будете в глубоком трауре, никто не ожидает завываний и вдовьих одежд, не думает, что вы уйдете в ближайший монастырь, распевая «Живые холмы». И что бы вы ни думали сейчас, послушайте меня: вы в шоке, и какое-то время любое упоминание о его смерти будет для вас нервной встряской.

Я кивнула. Вот это я понимаю. Нервная встряска – вообще нормальное для меня состояние. Я глотнула бренди и с благодарностью взглянула на Джосса.

– Говорят, что вы жестокосердный задавака, – выпалила я. – Но все это враки. Вы милый, порядочный человек.

Он откинул голову и расхохотался.

– Порядочный – это точно, я вроде ни разу не пытался воспользоваться бесплатным кабельным телевидением и не щипал теток за задницы в лифте. Но «милый»… немногих людей назовешь милыми. – Он посмотрел на меня, все еще улыбаясь краешком губ. – С вами все будет в порядке, Рози?

– Да. Да, я справлюсь.

– Я имею в виду – вы не боитесь оставаться одна? Или хотите, чтобы я побыл с вами?