"Догнать! Догнать надо…" — приказал себе и, чуть не взвыв, усиленно заработал локтями. Пот, стекая по лицу, попадает в глаза, его горький вкус появился во рту. "Э-э, у-уп…" — вдыхая и выдыхая воздух, полз и полз. Наконец, увидел своих, остановившихся, уже близко от него. Он тоже остановился. Сразу же опустил голову и весь распластался, стараясь отогнать боль и усталость. Отдышавшись, достал флягу и небольшими глотками смочил пересохший рот. Тут приполз сосед и шепчет:

— Смотри-ка, что это такое? Неужто наши? Так быстро?

Федор, всматриваясь в темноту, действительно увидел приближающиеся тени. Наши. Точно они. Выходит, не доползли до траншеи?

Разведчики не дали долго волноваться — приволокли «языка».

— Откуда его так быстро?

— В траншее были у них?

— Потише, успокойтесь, — ответил Ахиндеев. Взяли его на нейтралке. Обо всем потом. Дайте отдышаться и не шумите. Ну, быстрей! Стрелки потом пойдут.

Группа захвата исчезла во мгле.

Федор снял промокшую тяжелую телогрейку и стал подвешивать диски к ремню гимнастерки. Затем сел на телогрейку. Его теперь беспокоило возвращение.

— Что ты делаешь?

— Готовлюсь к возвращению.

— Телогрейку снял?

— Да. Устал…Идти будет легче…

Подошедший тоже хотел было снять телогрейку, но послышалась команда: "Аида, ребята!". Федор осторожно повернулся и начал вставать:

— Вместе пойдем, не торопись. Я хорошо знаю местность…

— Ладно. Вдвоем веселей. Устал-то ты как… Ничего, пройдет. Дойдем.

Разведчики, выполнив задание, благополучно вернулись в свою часть. «Язык», доставленный им без шума и перестрелки, пришелся по «вкусу» командиру батальона. От имени командования вынес разведчикам благодарность. При обыске у пленного обнаружили бархатный кошелек, пришитый к пиджаку, как двойной карман. Кошелек имел тройную подкладку, каждая из которых состояла из больших и малых ячеек. По этим ячейкам были рассованы вещи из золота, серебра и платины — серьги, браслеты, кольца, коронки. "Надо же", — подумал Федор, увидев этот странный набор.

— Вот это да… — Кто-то выразил свое удивление.

— Что хочешь от оккупанта?! — ответил другой. — Грабитель, стервятник да и все! Лучше пойдем — отдохнем.

"Услуга" мародера сказалась, между прочим, сразу. Гитлеровцы, по его показаниям, предпримут наступление не через неделю, даже не через два-три дня, а нынче утром в 7 часов. Потому-то Охлопков и Стяжкин еще до рассвета должны быть на нейтральной… Стяжкин — это тот самый, с которым вместе вышли с разведки. Он, оказывается, родом из Саратова.

— Федя, на, это адрес моих родных. На всякий случай… Положи в карман. — Стяжкин, пытаясь отдышаться, повернулся к Федору. Он только что принес на условленное место винтовку, два автомата, пулемет и диски.

— Друг ты мой, болеешь что ли? — Нет, — ответил нехотя Федор, а сам осторожно разминал раненую руку.

— А потеешь почему?

— Боишься, что стрелять не смогу? Ранен я в руку. Рана и мучает меня.

— То-то я вижу. Почему в госпиталь не идешь?

— Сам видишь, сколько убито и ранено. Ты же слыхал, что сказал комбат.

Командир батальона, пригласив снайперов к себе в 4 часа утра, с нескрываемой тревогой объяснил, на какое задание они идут и под конец прямо сказал: "Помните, у нас сил мало. А мы врага должны удержать до подхода новой части".

— Так-то оно так… — Стяжкин еще раз внимательно посмотрел на Федора. — Ты, наверно, партейный? Это я к слову… Ранен — не ранен, ждет один конец…

Пока Федор со Стяжкиным на своем участке — развороченной снарядами и бомбежкой местности — сооружали по нескольку ячеек, как велел командир батальона, на небосклоне уже заметно занялась заря.

Покуривая в ладонь, стали наблюдать за противником. Перед ними три блиндажа. Немец уже на ногах. Из средней землянки вышли два офицера и по траншее направились в тыл.

— Федя?

— Подожди. Это завтракать идут. Когда вертаться будут, тогда и можно.

Снайперы решили, что ближний участок траншеи будет обстрелян ими с первой позиции, то есть вот отсюда. Пулемет поставили на высотку, где у них устроена самая дальняя позиция. По уговору, после первой схватки с фашистами, отсюда выйдут один влево, а другой — вправо и, отстреливаясь, от воронки к воронке будут откатываться в сторону своих. У них решение вышло почти по подсказке Шарапова.

Тут-то Федор вспомнил, как в феврале у Оптяхино разведчики со снайпером напали на семь землянок врага и уничтожили свыше ста фашистов. Тоже утром. И этот Шарапов руководил операцией. Точно, он был тогда.

— Федя, идут…

— Ы-гык, не торопись только… Идущих по траншее — я, выход из блиндажа — ты.

Фашисты вышли на прямую часть траншеи. Впереди — два офицера, за ними три солдата. Федор еще раз проверил прицел и приготовился. Хорошо идут гуськом…

— Федя! Стреляй же, Федя!

— Ы-гык…

Когда фашисты стали подходить к середине прямой части траншеи, загремел первый выстрел Федора. Тут же последовало еще три выстрела.

— Есть! Четыре убито, один ранен! — Орал Стяжкин, забыв про осторожность и даже подпрыгнул.

— Тише, тише, друг…

Услышав выстрелы, из-за угла первого блиндажа высунулась голова в каске. Стяжкин собрался было открыть огонь, его остановил Федор:

— Подожди, посмотрим, что будет делать.

Фашист огляделся туда-сюда и, видимо, не разобравшись в чем дело, тут же исчез. Зато со стороны второго блиндажа появилась сразу целая орава… Где там стоял пост? Как они его не увидели?

— А ну, бей и сам перемещайся, — тоном приказа Федор крикнул Стяжкину и ползком ушел в воронку.

Тут же автомат сотряс воздух. Федор тоже сделал несколько выстрелов. В ответ с той стороны застрочил пулемет, забухали минометы. На боковой траншее немцев уже не видно. Успели уйти вперед… Как их достать?.. Наделали столько шума, неужто не удержат… Федор пополз к пулемету.

Бой все накалялся.

Именно в такие минуты Федор, втягиваясь в ритм происходящего вокруг, умел интуитивно упреждать опасность. Он идет. Идет так, чтобы его как можно дольше не заметили. Идет и снимает высовывающиеся головы из ближней траншеи под треск короткой очереди автомата Стяжкина. Когда пули начали свистеть над ним гуще и дружнее, Федор выкатился из воронки и продолжает подниматься выше, уже укрываясь за гребнем холма. Учащаются взрывы, и он откатывается в углубление. Как только проходит огневой вал, снова ползет наверх.

Когда его пулемет снова заработал с холмика, началась неравная дуэль между ним и артиллерией противника. Но и на этот раз пулемет остался цел. Как только стало меньше взрывов, Федор, ковыряя пальцами уши, глотая слюну, пытался смягчить оглушение. Он смотрит вперед, а там все окутано дымом. Пулеметчик дрожащими руками вставляет диск, затем, стиснув зубы, открывает огонь сквозь пелену дыма. Приклад пулемета вырывается из рук, в глазах рябит, тело ничего не чувствует. Все же, когда фашисты поднялись с подножья холма, пулемет вновь заговорил. Штурмующим и на этот раз пришлось залечь.

Расстреляв последний диск, Федор снял затвор пулемета, откинул его подальше и пустился с холма вниз с винтовкой в руках. Тут он сообразил, что огонь ведут и свои, потому устремился в овраг, по которому утром вышли в нейтральную зону. Достигнув края оврага, обернулся назад: преследующих не видно. Теперь почти у своих и он, чуть не теряя сознания, пополз дальше…

Когда зашел в траншею боевого охранения, Шарапов был там. Он доложить хочет, а его останавливают.

— Молодец! С заданием справился. А это что? Постой, осколочек застрял… Дай-ка вытащу… Вот так…

Уже ранен… Перевязывают ему голову? Да… Чья-то мягкая рука прошлась по затылку, по лбу…

"Молодец! Все в порядке", — слышит откуда-то голос Шарапова.

От сильной усталости, после похвалы командира у Федора земля пошла кругом. "Что это он говорит? Остальные где?"

— Кто вернулся?

— Сейчас придут, товарищ боец. Подожди, придут… Он-то подождать может… Вышел же к своим. Гу!