- Он что? – попятилась осторожная Тинка. – Что ему от нас надо?

- Ты знаешь, Тин, - тихонько ответила я, - у меня складывается такое впечатление, что этот лис хочет, чтобы мы пошли за ним.

- Да ты что? – непритворно удивилась кобыла. – Нет, не может быть! Разве зверь на это способен?

- Уж кто бы говорил? – ехидно сказала я, выразительно разглядывая ее, Степку и Горыныча. – Так-таки не способен? Совсем-совсем?

- Ну-у, - с сомнением протянула Тинка, - это же всё-таки лесной зверь. Он же не живет у Бабы Яги в избушке!

- А откуда ты знаешь? – подал голов Ванятка.- Может, он у Кощея Бессмертного живет!

- Ох, ну какой Кощей, какой вам ещё Кощей?! – просипел Горыныч. – Нет никакого Кощея, сказки всё это!

- Зато есть неизвестный колдун, которым нас стращали разбойники, да ещё Старый Медник, которого мы разыскиваем. Причем вполне возможно, что это один и тот же человек, а, может, и два разных.

- Ну и к кому же из них этот подозрительный лис нас приглашает? – вякнул из-за Ваняткиного плеча Степка. Ой, ну наконец-то, не то я уж было начала волноваться, и что это наш котик приумолк, может, нездоров?

Лисовин тем временем терпеливо ждал, когда мы наговоримся. Он смешно наклонил голову набок, словно прислушиваясь. И, руку могу дать на отсечение, хищник улыбался. Ухмылялся во всю пасть, вывалив длинный нежно-розовый язык.

Оч-чень интересный зверек! В нем ощущалась какая-то необычность, неправильность, что ли, но вот что именно в нём казалось странным, определить не получалось. Что-то этакое, смутное, витало в воздухе, но в руки, тем не менее, не давалось.

Лис громко заскулил, совершенно по-собачьи засвистел носом, затем повернулся и заковылял прочь, часто оборачиваясь и с укором поглядывая на нас. Мне стало понятно, что бедное животное хромает.

- Пойдем за ним, - позвала я своих спутников, не отводя глаз от несчастного зверя, - он нас зовет. Может, ему нужна…

- По-мощь! – дружно проскандировали друзья, а рассмеявшийся Ванька, увидав моё вспыхнувшее лицо, лукаво добавил:

- Да ты не волнуйся, Славочка, мы идем, идем. Да вот только ты не боишься, что помощь нужна именно Кощею Бессмертному, и это он отправил за нами гонца?

Я гордо оставила эту провокацию без внимания, но на всякий случай приготовила левую руку для отражения возможной атаки, магической или обычной. Лук со стрелой на тетиве и так давным-давно лежал у меня на колене.

Убедившись в том, что мы следуем за ним, лис оживился и бодро побежал по тропинке, лишь иногда прихрамывая и сбиваясь с ровного шага. Примерно через полверсты он внезапно вильнул вправо и нырнул в густые прибрежные заросли. Делать нечего: наши кони с треском ломанули через кусты вслед за рыжим проводником.

Влетев с разбегу в воду, которая начиналась в аккурат за кустарником, Хитрец и Тинка резко затормозили. На наше счастье, здесь капризная Пиляйка вновь решила ненадолго прикинуться скромницей. Противоположный берег отодвинулся, и широко разлившаяся вода спокойно плескала о низкий берег мелкой рябью. О ее недавнем буйстве напоминали только многочисленные камни, вынесенные потоком на мелководье.

Посреди речки на круглом валуне гордым орлом стоял наш лисовин, довольно помахивая хвостом. Полюбовавшись на наши вытянувшиеся физиономии, он снова тявкнул и заскакал по камням на тот берег.

Брод. Мы бы сами могли его ещё долго искать: замаскированный буйно разросшейся кустарниковой ивой, он был совершенно незаметен с тропы.

К тому времени, как мы перешли на тот берег, лиса и след простыл.

- Какой тихий лес! – в который раз за вечер сказал Ванятка.

Мы сидели у огня. Быстро темнело, и мир сжимался до освещенного костром круга в несколько саженей в поперечнике. Ветер улегся спать; не было слышно и птиц. Почему-то тишина действовала на всех угнетающе, и мы были рады любому звуку: треску сыроватых дров, фырканью лошадей, стуку ложек. Даже Степке, назойливо гремевшему крышкой котелка, никто не предложил угомониться. Ванька попробовал затянуть песню, но после первого же куплета бесцеремонный кот предложил ему лучше всё рассказать своими словами. Мальчик надулся и предложил ему спеть самому, в чем немедленно и раскаялся. Кошак не заставил себя просить дважды, но, в отличие от Ванятки, у него отсутствовал не только слух, но и голос. Выть же он прекратил только тогда, когда я высказала подозрение, что на такие чарующие звуки непременно сбежится вся окрестная нежить, а также посулила выдать ей певца с потрохами.

Перед сном мы раскладывали охранную веревку особо тщательно. Я громко и четко прочитала заклинание, которое было призвано защищать нас от всех и вся. Оставалось только надеяться, что защитный контур сформировался – определять это сама я пока что не умела. Заветную сумку с зельями я сунула себе под голову.

Разбудил меня топнувший огромным копытом Хитрец.

- Ты что? Спи, ночь на дворе, - проворчала я, выпутываясь из одеяла. Вечером Ванятка и Степан дважды по очереди посолили кашу. Съесть-то мы их варево съели, с голоду ещё и не то проглотишь, однако жажда после него мучила здорово. Над мерцающими рыже-красными углями костра висел котелок с заваренными веточками малины и ежевики, и я, плеснув теплого настоя в кружку, с наслаждением напилась. Надо уж и дровишек подкинуть, чтобы уж до утра хватило.

Огонь немного помедлил, а затем с веселым треском облизал подсушенные валежины, вспыхнул, и я поняла, что моё защитное заклинание работает. Вокруг нашего лагеря, не доходя примерно с аршин до Ванькиной лохматой веревки (именно там я свой контур и ставила), толпились молчаливые фигуры, закутанные в темные одеяния до пят. Увидав, что их заметили, одна из фигур подняла голову и откинула капюшон. С туго обтянутого темной потрескавшейся кожей лица на меня яростно полыхнули провалившиеся глазницы.

Мортисы. Широко распространенная разновидность умертвий, отличающаяся особой кровожадностью. Обладает большой физической силой, при нападении пускает в ход длинные когти и зубы. Не гнушается падалью. Люди, убитые мортисом, обречены стать умертвиями и подчиняться своему убийце. В отличие от обычных упырей - одиночек, мортисы образуют стаи, состоящие из вожака и подчиняющихся ему (читай: загрызенных им) особей. Размер стаи ограничен только мощью и аппетитом членов коллектива. Часто нападают на селения, ослабленные моровыми поветриями и голодом – отсюда название. Подразделения регулярного великокняжеского войска (с непременным чародеем по правую руку от воеводы) с энтузиазмом гоняют эту нежить по всей Синедолии, но полностью от нее избавиться не удается, уж больно просто мортисы увеличивают свою численность: загрыз человека – и вот тебе новый член стаи. Если бы эту дрянь не уничтожали, то от коренного населения княжества вскоре никого бы и не осталось. Простое оружие и большая часть магии против мортисов бессильны. Срабатывают лишь некоторые заклинания и серебро, желательно – особым образом заговоренное. Терпеть не могут петушиный крик и пение птиц, зато не возражают против мелодичного карканья вороны. Совершенно не выносят солнечного света, как, впрочем, не жалуют и любой другой. Вон как отшатнулись от ярко вспыхнувшего костра!

Моя память услужливо предоставила всю когда-либо прочитанную по этому виду нежити информацию. Я даже вспомнила, что сомнительная честь создания этих монстров приписывалась некроманту Сивелию Слепому, одержимому идеей мирового господства и пытавшемуся наладить серийное производство воинов для своей дружины. В одной из книг я как-то раз наткнулась на его портрет (очень неприятный дядя в островерхой шапке), а через страницу было размещено изображение мортиса: длинные когти, свирепый оскал на безглазом полуразложившемся лице, и всё это замотано в развевающиеся лохмотья.

Но вот четких рекомендаций относительно того, как среди ночи в одиночку разделаться с толпой таких чудовищ я что-то не припомню. Авторы книг несколько туманно советовали собрать все возможные силы, запастись амулетами и серебряным заговоренным оружием; не будет лишней и вода, освященная в храме Молодого Бога, впрочем, сойдет и та, что применялась во время обрядов, проводимых жрецами богов из старого пантеона.