— Эй вы, осторожнее на виражах! Занесет!
Мы остались на судне подготовлять вещи к следующей отправке. Много было вещей, много было и дела. Вытаскивалось и приводилось в порядок то, что должно было уйти в первую очередь; проверялись крепость упаковки и крепление. Незаметно прошел час, потом другой… Ни катера, ни плота не было и в помине… Потом появилось беспокойство. Уже в кают-компании готовились к обеду, но нам всем было но до еды… В самом деле, что могло случиться? Ведь прошло уже более трех часов. Времени совершенно достаточно, чтобы разгрузиться и вернуться обратно… Что их там могло задержать?
Откуда-то со стороны берега слышатся частые выстрелы. «Я так и знал, — говорит матрос, — уток щелкают»… Объяснение матроса нас злит, но зато несколько успокаивает. Если утки, значит, все благополучно, но наше спокойствие только временное…
Через полчаса с наветренной стороны к «Литке» приблизилась чукотская байдарка. Сидящий на веслах матрос в полушубке я красноармейской шапке что-то усиленно кричал и изо всей силы греб большими веслами, стараясь обойти ледорез, чтобы пристать к низко сидящей корме, где он смог бы забраться на палубу. Хватаясь обмерзшими руками за конец, матрос с трудом вскарабкался наверх…
— Несчастье… Мотор встал… Завести ни в какую… Ветром погнало все хозяйство в море… Слепнев сорок раз стрелял, думал— услышите… Люди обмерзли… Надо сейчас же, а то вещи и люди—все трам-та-ра-рам…
Матрос прыгает с ноги на ногу, бьет обмерзшими руками друг о друга и пересыпает свою речь для вразумительности большими и малыми загибами.
Мы все сгрудились на верхней палубе. Как быть? Что сделать для подачи помощи унесенным? Мотора больше нет. На лодках нельзя. Единственно, кто может помочь, — это ледорез…
«Литке» поднял якоря и, протяжно гудя своим низким басом, двинулся к выходу из бухты. Все стоящие на палубе напряженно смотрят вперед, стараясь в густом тумане увидеть контуры плота.
Туман еще более усиливался. Стало темнеть, а ни лодок, ни людей нет и следа. Скоро и выход в море… Неужели унесло? Несколько минут проходит в напряженном ожидании. Потом резкий крик с капитанского мостика:
— Плот на носу!
В ту же минуту мы видим, как из тумана выплывает очертание берега и у подножья отлогой сопки стоящий плот и махающие нам руками люди.
Позже, сидя в теплой кают-компании и уничтожая горячий ужин, «сплавщики» оживленно делились впечатлениями. Агеенко рассказывал:
— Какой же к чорту мотор, когда он чихает, как проклятый. Я сразу сказал, ото где-нибудь да сядем. Так и вышло… Раза три останавливался благополучно. С грехом пополам, но все-таки заводили, а потом стал намертво… Крутили крутили, а он ни в какую… Слепнев говорит: «Валяй, ребята, на веслах за помощью, a мы здесь подождем». Мы и стали ждать. Катер ушел, а мы, как миленькие, качаемся… Ждем полчаса, ждем час, а тут ветер… Нас и понесло… Сделали было наскоро якорь, да трудно было его зацепить. Один раз чуть его не оторвали. Другой раз хотя и зацепили, да вся глыба поехала вместе с нами. Пробовали задержаться руками, да тоже неудачно… Единственное весло и багор утопили. Дело стало совсем хны… От мороза руки перестали слушаться, а выход в море совсем рядом… Если бы не крылья, нас конечно не унесло бы, а как их бросить? Мы так и решили: уж лучше вместе о ними гибнуть. Слепнев стал стрелять — ответа никакого… Потом течением нас приблизило к берегу. Расстояние было сажен шесть, а между нами и землей льдина. Решили попытать счастье… Первым выскочил Эренпрейс, я — за ним… Прыгая с льдины на льдину и настилая доски, мы все-таки до берега добрались, а тут опять несчастье, лопнула веревка, и плот снова понесло… Наконец нам снова кинули концы, и мы их закрепили, а здесь и вы подошли…
ТРУДНОСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Наши несчастья в этот день не кончились. В море разразился свирепый шторм. Несмотря па защищенную со всех сторон горами бухту, волнение достигло таких размеров, что совершенно лишало нас возможности каких бы то ни было перевозок. Ветер завывал в вантах, о борт ударялись большие волны, и «Литке» качало и кидало, как маленькую щепку. Последние лодки, ушедшие с имуществом, едва добрались до берега. Волнение не давало им притянуть плот к берегу. Пришлось весь груз и главным образом авиооборудование переносить на плечах, уходя по колено в ледяную воду. Все люди вымокли до нитки.
В эту ночь мы ночевали в громадном заброшенном доме принадлежавшем раньше начальнику уезда барону Клейсту. Было холодно и неуютно. В разбитые окна нанесло горы снега. На полу — грязь, сор и наши накиданные вещи. Спали неспокойно, и в разбитых окнах, и в полуразрушенных печах всю ночь, как собака над покойником, завывал свирепствовавший ветер.
На следующий день шторм разыгрался с новой силой. Резкий ветер с тучами снега, больно стегающий в лицо, заставлял еще больше кутаться в теплый полушубок и прятать нос в поднятый воротник. Неспокойные тяжелые волны ходили по бухте Эмма. Набегая на берег, они с силой ударялись о прибрежные льдины, с грохотом надвигая их одну па другую, разбивая на тысячу мелких кусков. Разгрузка «Литке» затянулась. Даже пустой моторный катер, вышедший в бухту, с трудом дошел до ледореза и едва не разбился об его обшивку. Большими усилиями всей команды катер с полуобмороженными людьми был поднят на. талях и подвешен к шлюпбалкам… Об отправке чего-либо па берег не могло быть и речи. Приходилось терять драгоценное время и ждать.
Шторм и пурга не прекращались целый день. Наше настроение было так же мрачно, как нависшие над нами тучи. Что, если и завтра будет подобная же погодка?
Ночью шторм стал стихать. Все тише и тише завывал снаружи ветер. Спокойнее шумели волны в ранее бушевавшей бухте. Наступало успокоение.
Утром нас ожидал сюрприз. Сильные ветры и зыбь очистили от льда всю бухту. Она стояла чистая и спокойная, как большое озеро в ясный день. Только кое-где плавало на ней, едва выступая из воды, «ледяное сало». Погода для нас была самая благоприятная. Мы стали разгружаться.
Разгрузка проходила в бешеном темпе. Надо было ловить благоприятную погоду. Не задерживаясь ни на минуту, моторный катер, треща и чихая, с трудом двигая тяжелый плот, без отдыха курсировал между берегом и «Литке». Горы вещей и авиаоборудования все более и более возвышались на берегу, а ящики и тюки на борту ледореза, казалось, были неистощимы. Дня нахватало. Темнело рано. Уже в четыре часа стояла кромешная тьма, и вся работа по разгрузке происходила при свете ярких, висящих на корме электрических ламп. Нагруженный до пределов плот едва отходил от борта «Литке», как сейчас же погружался в чернильную тьму. Некоторое время только было слышно, как где-то из темноты трещал, надрываясь, мотор, и по его звуку оставшиеся на борту старались угадать приблизительно его местоположение. С носового прожектора «Литке» срывался сноп ослепительного света, два-три раза кидался из стороны в сторону, наконец находил плот и, заливая его светом, провожал до самого берега. В ярком луче прожектора резко выступали мельчайшие детали на плоту. Было видно, как сидящие на катере матросы щурились от света и, закрывая рукавицей глаза, грозили кулаком заведующему прожектором, судовому электротехнику Сердюку. Постепенно желтея, плот уходил все дальше и дальше по направлению красных костров, разложенных на берегу. Мотор медленно затихал.
Тихая погода имела свои недостатки. Ветер и волны спали, но крепкий мороз не прекращался. Эмма стала замерзать. Все больше и больше стало появляться на ее поверхности ледяного сала. Ударяя по воде веслом, можно было чувствовать густую ледяную кашу. Местами уже попадался блинчатый лед. Передвижение по бухте с каждым днем становилось все более затруднительным. Сооруженный из лодок и досок, наш знаменитый плот уже с трудом мог продвигаться к замерзающей бухте. Скоро его пришлось разобрать, и моторный катер тащил вместо него только одну лодку. Разгрузка сильно тормозилась. Расстояние до берега—всего каких-нибудь два километра — проходилось в час, а иногда и более.