Неожиданно я поняла, что он сейчас чувствует. Роуз мертва. А он единственный на свете, кто любил ее по-настоящему. Он оплакивал ее горше всех, только про себя. И как он, должно быть, горевал по Неду! Он посмотрел в коридор: мои дети и родители готовили пиццу в облаке муки.

– Я не буду прощаться, но отвечу да. Когда ты решишь, что пришло время, Люси, я буду очень рад.

Я встала на цыпочки и поцеловала его сухую морщинистую щеку.

– До свидания, Дэвид.

– До свидания, милая. И желаю тебе удачи.

Он зашагал по дорожке. Я задумчиво смотрела ему вслед. А потом повернулась и обнаружила, что у меня за спиной стоит Джек.

– Какой хороший человек, – пробормотала я.

– И добрый. В наши дни большая редкость. – Мы наблюдали, как Дэвид садится в машину. Я вся горела оттого, что Джек рядом. Так близко.

Он откашлялся:

– Я на кухне уже со всеми попрощался, Люси. Сейчас поговорю с Лукасом и тоже поеду.

– Правда? – я испуганно обернулась. – А куда ты едешь?

– Забрать свою машину, которая по разным сложным причинам все еще в другой части Лондона, а потом… потом не уверен.

Мы стояли на пороге, и он пристально смотрел на меня. Его голубые глаза были спокойны и прозрачны. Интересно, о чем он думает? Вспоминает ли прошлую ночь? Конечно. Мы оба об этом думаем. О том, как я навязалась, чтобы он меня поцеловал, и он повиновался с таким странным выражением лица. Я вдруг поняла, что мне очень стыдно. Именно из-за этого странного взгляда. И стыдно не за него, а за себя. Я как будто была его маленькой сестричкой, которая повела себя плохо, сняла платье на вечеринке и исполнила на столе канкан.

– Я сейчас… – Он вошел в гостиную.

Я слышала, как они с Лукасом смеются, видела их сквозь щелку в двери. Лукас встал и обнял его, поцеловал в обе щеки на французский манер. Джек ответил тем же и взял книгу, которую читал Лукас, а потом спросил, всегда ли он читает такой мусор.

– Лукас, ты только посмотри на обложку!

Мой отец расхохотался.

– Ужасная, согласен, и в некоторых местах даже неприличная – Мэйзи вчера вечером увидела ее, и глаза у нее стали как блюдца! Но этот мусор приятно читать, и он воспринимается очень свежо после заумных стишков! По сравнению с твоими серьезными сочинениями очень даже ничего!

– Серьезные сочинения? Высокохудожественная поэзия, приятель, вот чем я занимаюсь.

Так они и дальше подшучивали и поддразнивали друг друга, а я подслушивала у двери и с разрывающимся сердцем думала, что все, без единого исключения – мои родители, мои дети – могут общаться с Джеком так беззаботно. А я, похоже, единственная, кто как дура стоит в стороне: я и хотела бы повеселиться вместе с ними, но не могу из-за какого-то страшного барьера, который я сама и возвела между нами. Может, он по отношению ко мне чувствует то же самое? Не то чтобы он смущался, нет, просто его, как и меня, парализует… Тут я засомневалась в своих мыслях… Может, это желание? Инстинктивно я понимала, что это смешно и глупо, но тем не менее сердце мое бешено подскочило. Да, наверное, так оно и есть. Несмотря ни на что, это так. Ведь он так много для меня сделал, так заботливо помог мне подняться наверх вчера вечером, уложил в постель и спрятался в кабинете сегодня утром, чтобы спокойно сказать полиции, что он меня не видел, а потом приехал с Дэвидом в такую даль, чтобы сообщить хорошие новости, и вел себя, как… Как брат. Люси. Ну-ка, не перевозбуждайся. Он вел себя так потому что он двоюродный брат твоего мужа. Но он не твой любовник! Я закусила губу. Ну уж нет. «А как же тот поцелуй? – подумала я с вновь зарождающейся надеждой. – О боже, как он меня целовал!» При воспоминании об этом я зашаталась на коврике. Джек вышел из комнаты и встал рядом.

– Ну ладно. Я поеду.

– А можно я с тобой? – слабым голосом пролепетала я.

Он удивленно посмотрел на меня. На губах появилась улыбка.

– Конечно.

Вот видите? Он вежлив, как всегда. Но наверняка я его рассмешила. Наверняка втайне он покатывается надо мной со смеху. Я схватила пальто Мэйзи с крючка и спрятала от Джека свое пунцовое лицо, притворившись, что ищу в кармане ключи. Ну вот, Люси, опять ты взялась за свое. Бесстыдница. «Никакого стыда у меня нет», – подумала я, наконец нашарив ключи. Но я ничего не могла с собой поделать. Я не могла позволить ему вот так просто уехать. Я побежала по коридору и крикнула Мэйзи, что уезжаю. Они с мальчиками визжали от смеха в клубах рассыпанной муки и почти не заметили, что я уехала. Хотя мне показалось, что у Мэйзи глаза какие-то хитрые и что она многозначительно улыбнулась, глядя, как я рванула по коридору.

Как бы то ни было, когда я захлопнула за собой дверь, у меня возникло такое чувство, будто у моих ног выросли крылья. Меня охватила какая-то бесшабашность. И волнение. Все мои испытания подошли к концу, и я снова стала нормальным человеком, одним из многих. И сегодня было обычное августовское утро, и самое страшное преступление, которое я могла совершить сегодня – это опозориться перед старым другом. А не пойти после беседы с работником социального надзора под суд за отлынивание от родительских обязанностей!

Радостно вздохнув, я вышла на залитую солнцем лондонскую улочку, по обе стороны которой возвышались оштукатуренные дома. Над головой сияло голубое небо, а под ногами был тротуар – асфальтовый тротуар наконец-то! И люди, черт возьми, люди повсюду!

– Как же здесь здорово! – воскликнула я, вдыхая полной грудью.

– Эти выхлопные газы, что ли? – Джек принюхался. – Да, должен признать, я тоже их люблю. Но в глубине души, Люси, мы же с тобой всегда были городскими крысами, не так ли? – Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.

Мы с тобой. Какие милые, замечательные слова! Совершенно невинные, без намека, разумеется, но они меня растрогали, обрушились мне на голову приливной волной.

– Да! – согласилась я, переводя дыхание. – Да, конечно. Терпеть не могу деревню. Вся эта болтовня о матушке-природе – вонючая куча дерьма!

Он вроде удивился. Я поморщилась. Вонючая куча… это уж слишком, Люси, чересчур грубо. Ругаешься, как невежественная дура! Ну почему у меня вечно ничего не получается? И почему я так нервничаю?

– Ну нет, конечно, в деревне тоже здорово, – поправилась я, – очень даже здорово, там все эти… ну, деревья и все такое, я просто хочу сказать…

– Может, на автобусе поедем? – оборвал он мой лепет и взял меня за руку. Рядом с нами остановился автобус.

– На автобусе? – Я посмотрела на его руку и просияла, как если бы он только что предложил мне обручальное кольцо с сапфиром. – Конечно! Здорово!

Он изумленно взглянул на меня.

– Так, спокойно. Автобус – это не так уж здорово. Просто такси мы здесь в жизни не поймаем, а метро я не перевариваю. Пойдем, вон как раз большой красный автобус, от которого, судя по твоему поведению, у тебя прямо-таки слюнки потекут. Можем даже подняться на второй этаж. А если будешь послушной девочкой, куплю тебе конфет, когда приедем. Тебя ждут сплошные удовольствия. – Он подтолкнул меня наверх и запрыгнул в автобус вслед за мной. Я залезла на второй этаж, глупо и отчаянно хихикая.

– Ты знаешь, куда ехать? – Как будто мне не все равно!

– Конечно. Иди, садись вперед. Можешь сделать вид, будто это ты ведешь автобус.

Я снова рассмеялась, чувствуя себя безумно счастливой, в невероятно приподнятом настроении. Я бежала по проходу, как большой ребенок, хватаясь за все поручни. Вот так-то лучше. Такое настроение мне нравится. Он уже понял, что я развеселилась, и можно на время спрятаться за этим весельем и насладиться поездкой на лондонском автобусе, пока не разберемся в своих чувствах. И все же, когда мы сели на переднее сиденье, у меня пересохло во рту. Беззаботность куда-то делась, просочилась сквозь деревянный пол под ногами. Я уже давно не ездила на автобусе и забыла, какие здесь узкие сиденья, как близко пассажирам приходится прижиматься друг к другу. Наши ноги – а если честно, то и ягодицы – прижались друг к другу очень, очень плотно. О боже. Я наклонилась вперед и схватилась за поручень. Нет. Дурацкая какая-то поза. Как будто я скрючилась пополам. Но назад я отклоняться не буду: тогда он подумает, что я не уверена в себе и вообще дурочка.