3 ноября 1944 года

Вчера был у меня очередной глупый случай, а у меня как-то вошло в привычку их фиксировать, возможно, потому, что умного писать нечего. Дело получилось так. Пошел я со своим старшиной бить зайцев из винтовок, их тут много. Ходили недолго, выгнали двух зайцев, но не убили и полями возвращались домой. Старшина шел в стороне, метрах в 100 от меня. Вдруг вижу: лежит в траве немецкая противотанковая мина. На вид — гнилая. Капсюль как будто удален, и вдобавок мина пробита насквозь винтовочной пулей. Как потом выяснилось, этот старшина видел ее на предыдущей своей охоте, он же ее и прострелил.

Мне как раз нужно было проверить бой своего карабина, и я решил в качестве мишени использовать эту чертову мину. Я установил ее на меже, приладив вертикально к куче какой-то соломы. В это время старшина попросил у меня разрешения выстрелить по этой мине 2–3 раза. Я ему разрешил, а сам встал около мины, в стороне, шагах в десяти, и стал наблюдать за результатами его стрельбы. Два первых его выстрела были промахи. Третий попал в цель, и в мине появилось еще одно сквозное отверстие. Затем мы с ним поменялись местами, но он, слава богу, не встал там, где стоял я, а отошел чуть подальше и лег в канавку, оттуда наблюдая за моей стрельбой.

В моем карабине было пять патронов, и все их я решил выпустить по этой удобной мишени. После, каждого моего выстрела старшина кричал мне, что цель поражена. Так продолжалось первые четыре выстрела. Я прицеливаюсь в пятый раз, произвожу выстрел — и вдруг! Раздается оглушительный взрыв, на месте мины поднимается черный столб дыма и земли, высоко в воздух летит солома… Я моментально бросаю взгляд на старшину и вижу, что он как-то странно медленно опустил голову к земле и лег весь — именно так склоняется человек, когда его убивают или тяжело ранят. Ну, думаю, готов мой старшина, и, как лежал я на животе, когда стрелял, так и остался лежать, опустил голову на руки и проклинаю судьбу, что так получилось. Через несколько секунд, подняв голову, я, к своей великой радости, вижу, что мой старшина поднимается целый и невредимый, только побледнел очень и оглох — минут десять ничего не слышал. В общем, как-то обошлось благополучно.

Если бы мина взорвалась тогда, когда стрелял старшина, а я во весь рост стоял около нее, то это событие так и осталось бы неописанным, ибо старшина дневников не ведет, а я был бы вознесен по частям довольно высоко в небеса и, следовательно, лишен был бы в дальнейшем удовольствия писать дневник.

Ну, посмеялись мы со старшиной и пошли домой. Он по дороге сказал: "Ничего, товарищ техник. Это нам будет наука на дальнейшее". А я подумал: "Хорошо, если б так, но, увы, следующую мину или какую-нибудь другую чертовину, которая нам попадется (а их до черта), мы снова будем вертеть и трясти ее, пока не добьемся от нее всего того, на что она способна. Уж такая у нас привычка".

6 октября 1944 года (описка — ноября)

Завтра — праздник. Сейчас начало первого ночи. Ровно в 12 с нашей стороны загрохотали орудия — поздравляют немцев. Под вечер ходил на охоту со своим старшиной. Убили двух зайцев. В деревне достали водки. Вечером выпили, справили канун праздника. По радио слушали доклад товарища Сталина.

9 ноября 1944 года

Прошел праздничек — четвертый за эту войну. Ну, как? Пожалуй, теперь уже можно сказать уверенно, что следующий праздник люди будут встречать в мирных условиях. Впрочем, аналогичные убеждения можно было слышать и в каждый предыдущий раз.

Как прошел праздник? Да как всегда, то есть скучно. Были, правда, кое-какие увеселительные мероприятия. Водки и жратвы было достаточно. Но лучше было бы провести праздник на хорошей охоте, как я делал это всегда в гражданке, или в хорошей своей компании. А в военщине никогда никакие праздники хорошо не проведешь. А кроме того, как всегда, были всякие нежелательные эксцессы со стороны некоторых, не умеющих сдерживать свои страсти военных. Особенно плохого ничего не случилось, по крайней мере, до смерти никого не убили и не изнасиловали, уж и то ладно.

Вчера к нам приезжали несколько генералов, ожидая их, мы три часа простояли в строю. Вручали нам орден Красного Знамени, присвоенный нашему полку за действия в Карпатах, вернее, в предгорьях Карпат.

22 ноября 1944 года

С большим удовольствием прочел, вернее «проглотил», книжку "Моя разведывательная работа". Автор — Марта Рише. Французская летчица. Была шпионом-двойником в Мадриде. Замечательно живо написано, да и тема сама, конечно, захватывающая. Знакомясь с деловыми способностями этой женщины, я несколько раз вспоминал Лелю. Марта была, наверно, еще похлеще, но она, конечно, имела огромные возможности для этого, и к этим возможностям она, очевидно, подошла не святым духом, а благодаря своим исключительным качествам.

Девятнадцатого (ноября) справили День артиллерии. В 12 часов ночи пушки нашего фронта (да, наверно, и на других фронтах тоже) дали по немцам порядочное количество залпов. В 7 часов утра, когда было еще совсем темно, канонада с нашей стороны, еще более сильная, повторилась. Было очень красиво смотреть. Немцы отвечали слабо. В общем, поздравили их с нашим праздником. Утром немного выпили. Днем ходил на охоту. Ничего не убил. Занес Вере письмо, всего несколько строчек, в котором изложил, что, пожалуй, следует закончить наши отношения. Ее не было дома, и я передал письмо через ее старшину. Попутно договорился со старшиной, что он приедет ко мне 21 числа (ему кое-что было нужно от меня). Я знал, что он мне привезет письмо от Веры. Так оно и получилось. Письмо ее было полно удивления по поводу моего решения и так далее. Я в коротенькой ответной записке повторил ей свои доводы и вернул ей ее письмо. А также пожелал ей всего наилучшего и написал, что у меня о ней останутся хорошие воспоминания. На этом пока что и закончилось.

Вечером 19 ноября наше командование собрало руководящий состав офицеров нашего полка. Было довольно весело, вернее, шумно, потому что спиртного было много, а пива надулись, сколько хотели. А вообще-то я такие сборища не люблю, предпочитаю интимную компанию, где веселость и приятное настроение создается не только спиртным, но и взаимной симпатией.

Последние дни часто охотимся на зайцев ночью с электросветом. Это хотя и не очень-то благородный способ охоты, но зато очень добычливый. Охотимся и на авто, и пешком. На авто, конечно, много легче, но это возможно не везде и не всегда. Если поля сухие, то хорошо. «Виллис» везде проходит. На машине это так: когда делается совсем темно, садимся двое или трое на «виллис». Один — за рулем, второй — рядом с ним с карабином наготове (с автоматом — хуже), а третий — сзади, он полезен, если машина все же где-либо застрянет, ну, и он же собирает убитых зайцев.

За селом включаем большой свет и, свернув с дороги, начинаем двигаться прямо по полям. Еще издали мы замечаем в свете наших фар пасущегося на поле зайца. Он поднимает голову, посматривает на нас, вернее, — на фары, но не убегает, а спокойно занимается своим делом или иногда залегает. Мы едем прямо на него и, приблизившись шагов на 20, останавливаем машину. Тот, кто сидит с карабином, бьет зайца всидячку. Правда, мушку плохо видно, и работающий мотор сотрясает машину, но, приспособившись, можно бить почти без промаха.

Иногда бывают случаи, что заяц, попав в освещенную полосу, срывается с места, и стремительно несется прямо на фары, и останавливается в метре от радиатора. Иногда попадаются зайцы, не поддающиеся световому гипнозу. Они весьма энергично удирают от нас и успевают смыться. Но 85 % зайцев ведут себя так, как я описал в первом случае, и почти все они становятся нашей добычей.

Если охотник промахнется, то заяц зачастую не удирает, а, не торопясь, перебегает с места на место. Если же пуля заденет его по шкуре, то заяц срывается, и удержать его в свете фар уже бывает трудно. Иногда легко раненный заяц закатывает такой фокстрот, что со смеху можно лопнуть. Охотясь на машине на Кубани, наши ребята набивали иногда за 3–4 часа охоты до 40 штук. Здесь зайцев меньше, и ездить не так удобно, поэтому за час-полтора убьешь 4–6 штук.