В Новороссийске я пробыл дня три, занимаясь необходимыми работами на наших подбитых машинах, а затем, оставив своих ребят и взяв с собой самый необходимый инструмент, я с попутной нашей машиной выехал искать свои самоходки. К ночи разыскал свой штаб, где я узнал примерное местонахождение наших боевых машин, и затем с машиной, везшей продукты нашим боевым расчетам, выехал на розыски. Найти наши машины зачастую бывало нелегко, так и в этот раз, проездив часа три, так и не обнаружили их. Тогда я с одним товарищем отправился на розыски пешком. Ходили мы с ним довольно долго, в темноте, рискуя напороться на мины, и в конце концов попали в нейтральную зону, а в ней — под перекрестный огонь своих и вражеских пулеметов. Нам хорошо это было видно, так как пули трассирующие. Машины все же нашли уже часа в три утра. Недалеко была окраина станицы Раевской, где горело несколько хат, а в общем, было довольно тихо, стрельба почти совсем прекратилась. Под утро стало известно, что неприятель бросил станицу и отступает. Наши машины получили приказ о преследовании. Я вскочил в одну из них, и мы помчались к станице. Тут и другие рода войск, главным образом артиллерия и минометы, стали сниматься со своих огневых позиций, выбираться на дорогу, и вскоре сплошной поток из автомашин, пушек, минометов, конных упряжек и прочего устремился вдогонку.

В станицу въехали рано утром. Немцы ушли всего несколько часов назад. Население выбегает к нам навстречу. Это старики, женщины, девушки, дети. Они приветствуют нас с неподдельной радостью. Если кто из военных остановится, он сейчас же попадает в окружение гражданских. Они шутят с ним, забрасывают его вопросами, смеются, стараются сами, перебивая друг друга, рассказать ему что-то. Некоторые плачут от возбуждения и радости. Одна девочка подбежала ко мне и, прикоснувшись рукой к моей пилотке, радостно закричала: "Звездочка, звездочка!" Мы на пять минут останавливаемся в станице, чтобы заправить водой себя и машины. Женщины спешно несут на коромыслах полные ведра колодезной воды — это для нас. Кто имел время, мог зайти в хату в гости. Там для него вытащат из укромного местечка вино и будут угощать, но нам некогда. На этой остановке мне сообщили, что на одной из машин неисправна пушка. Я срочно принялся за работу, но не успел закончить, как пришел приказ ехать дальше. Мне пришлось продолжать работу на марше.

Нашу самоходку попытался обогнать «студебеккер» с пушкой на прицепе, но мы не любим, чтобы нас обгоняли, и получилось так, что пушка попала под нашу гусеницу и разлетелась к чертовой матери. Ну, погрозили друг другу кулаками — на том и расстались. В такие моменты некогда разбираться, кто прав, кто виноват: если и людей подавят, то даже не остановятся.

Невдалеке за станицей, километрах в пяти от нее, наступающий поток вновь разъехался вправо и влево от дороги и начал занимать боевые позиции, так как вдали показался неприятель. Наши самоходки вместе с пехотой и небольшим количеством легких полевых пушек прошли вперед и заняли плоскую возвышенность, господствующую над местностью. Впереди была низменность, лощина, а за ней вновь возвышенность, на гребень которой немцы затащили свои пушки и пулеметы и открыли по нам огонь, чтобы прикрыть отступление своих войск, еще не выбравшихся из лощины. Только что я закончил свою работу, как нам приказали открыть огонь. Нам очень хорошо было видно, как по противоположному склону, поднимавшемуся над лощиной, отступала вражеская пехота, шли их машины. Мы открыли огонь прямой наводкой, и было хорошо видно, что снаряды рвутся прямо среди вражеской пехоты.

Та пушка, которую я только что починил, выпустила подряд около 60 снарядов, то есть весь свой боекомплект, но тут подлетела наша полуторка со снарядами, и мы начали подавать снаряды прямо с машины в ствол пушки, успевая только слегка обтереть снаряд и свинтить колпачок со взрывателя. Таким образом, мы, не сходя с места, выпустили около 130 снарядов. Это, пожалуй, небывалый случай в практике самоходной артиллерии. Нам положено, сделав десяток выстрелов, немедленно менять позицию, чтобы не быть накрытым огнем вражеской артиллерии.

Я принимал самое активное участие в работе у этой пушки. Подавал снаряды, свинчивал колпачки, а затем выскочил вперед с биноклем и стал корректировать огонь по разрывам, передавал команды: "Прицел больше 2; правее — 0-20" и так далее — пока не охрип. Вся краска у ствола нашей пушки сгорела, от нее поднимался дым, до того она перегрелась, и я вынужден был запретить дальнейшую стрельбу, чтобы не разорвало ствол или еще что-либо. Среди разрывов вражеских снарядов и свиста пуль мы тронулись вниз по склону и замаскировались в лощине.

В этом же бою я отремонтировал еще одну пушку, устранил в ней полученную неисправность. Мне было очень приятно сознавать, что, не случись я в этом бою вместе с пушками, то две из них не смогли бы полностью сыграть свою роль в разгроме немцев за станицей Раевской, ибо, хотя полученные неисправности были самые обыкновенные, но народ у нас, хотя и боевой, но в отношении техники малограмотный. Я хотя и учил их не раз, как и что нужно сделать, однако, как какая мелочь случится, они становятся в тупик. (Не все, конечно, такие.) Поэтому приходится в боях быть всегда с ними вместе или в непосредственной близости.

Я хотел идти посмотреть результаты нашей работенки, но потом соблазнился близлежащим виноградником и, взяв с собой плащ-палатку, подался туда со своим старшиной. Это лакомство могло мне стоить дорого, так как местность обстреливалась и была заминирована. В этих местах потом подорвались на мине наш командир батареи л-т Степичев и командир орудия л-т Букетов, оба насмерть.

Итак, мы залезли в виноградник. Что это было за чудо! Он совершенно был не тронут. Винограда было удивительное изобилие, и он был уже спелый. Выбирая самый лучший, мы со старшиной сожрали его огромное количество, а затем, когда уже больше внутрь нельзя было натолкать ничего, мы расстелили плащ-палатку, и всего с нескольких кустов нарвали целую гору, и, взвалив все это на спины, вернулись к нашим товарищам с угощением. Между прочим, я много раз замечал, что, сколько ни съешь винограду, никогда от него не заболит брюхо.

К вечеру я вернулся в Раевскую, где были машины, требовавшие моего осмотра, и, кончив дело, напился, как сапожник, великолепного виноградного самогона. Он очень чистый, вкусный и крепкий. И опьянение от него какое-то особенное, приятное. Тем более, что я всю предыдущую ночь и весь день провел на ногах, в энергичной деятельности.

Анапа

В самой Анапе боя почти не было. Она, правда, изрядно пострадала, частично из-за того, что немцы в ней кое-что повзрывали, частично от бомбежки, так как наши самолеты изрядно бомбили в ней немцев. В Анапе я пробыл, кажется, всего один день, а затем выехал дальше, в станицу Благовещенскую, где продолжалось преследование врага, отходившего к Таманскому полуострову.

Бугазская коса

Это узкая песчаная наносная гряда. Длиной она километров 8. Ширина ее где 50 метров, где 70 — не больше. Справа — Бугазский лиман, слева — море. Коса эта западным своим концом упирается в довольно высокий холм, идущий поперек ее. На гребне этого холма — маленькая деревушка — Веселовка. Немецкая оборона располагалась по этому холму, что давало им огромное естественное преимущество.

Свое первое знакомство с этой проклятой косой я осуществил, проехав ее почти во всю длину на «виллисе», объезжал, то есть проверял, наши боевые машины, нет ли какой-либо неисправности. Разыскивая крайнюю, то есть самую дальнюю машину, мы проскочили на самом виду у немцев почти до самой Веселовки. В этот день было довольно тихо, если не считать незначительной артиллерийской перестрелки. На обратном пути нас немного обстрелял из пулемета «мессершмитт», но промазал, хлестнул по дороге перед нашей машиной. Затем вдруг заглох мотор нашего «виллиса», и, пока шофер устранял неисправность, пришлось какое-то время торчать на виду у немцев. По дороге попадались убитые, наши и противника… Но, в общем, в тот день на меня эта коса произвела довольно мирное впечатление.