Преклоняясь перед этими невинными жертвами чекистского произвола, я все же не могу не сказать, что они — капля в море по сравнению с тысячами расстрелянных, задушенных и уморенных голодом «контрреволюционеров». О случаях единичных расстрелов "политических и партийных" все же доходят слухи заграницу через тот же Красный Крест. Тысячи же могил других соловецких мучеников остаются никому неизвестными.
{194} Привилегированное положение "политических и партийных" послужило поводом к тому, что многие вновь прибывающие на Соловки партии заключенных добиваются признавания за ними принадлежности к "политическим и партийным", хотя бы они к социализму не имели никакого отношения.
С начала 1924 года ГПУ принялось энергично "разгружать ВУЗ'ы" (высшие учебные заведения) от "некоммунистического элемента". Вычищенные студенты, попадая на Соловки, стали требовать расселения по скитам, освобождения от работ и улучшенного питания, назвав себя "политическими и партийными".
В результате долгих споров, голодовок и двух случаев самоубийств студентов часть из них послали в Савватиевский скит, часть отправили обратно в нейтральную Россию для размещения по тюрьмам. Между прочим, одна из таких категорий студентов, из Московского университета, по дороге в Соловки неоднократно вступала в бой с железнодорожными отрядами ГПУ (так называемая "ОТЧК"), громила вокзалы, разбивала свои арестантские вагоны, требуя своего освобождения.
Постепенное улучшение положения "политических и партийных" должно было завершиться увозом этой группы заключенных с Соловецких островов, о чем продолжительное время, как мне хорошо известно, хлопотал и Политический Красный Крест и заграничные социалистические организации.
Хлопоты эти, поддержанные некоторыми видными коммунистами (называли, между прочим, Троцкого и Красина), в конце концов, увенчались успехом.
В конце июля 1925 года по лагерю разнеслась весть о том, что "политических и партийных" куда-то увозят. Никто не знал — куда. Помню, многие были убеждены, что часть из них на материке расстреляют.
Накануне в Соловки прибыла из Москвы особая комиссия в составе: коменданта центрального ГПУ Дукиса, следователя того же ГПУ Андреевой, представителей прокурора верховного суда Смирнова, помощника прокурора по делам ГПУ небезызвестного Катаньяна и ряда чинов из числа высшего военного начальства. Комиссию сопровождал специальный отряд войск ЧОН'а (частей особого назначения).
Как потом оказалось, комиссия эта явилась в лагерь для наблюдения за перевозкой "политических и партийных" с Соловецких островов. Комендант ГПУ привез специальное распоряжение по сему поводу, подписанное председателем "Особого совещания при ГПУ" Уншлихтом. (Уншлихт Иосиф Станиславович — поляк, 1879–1938 г.; в 1921 г. заместитель пред. ВЧК ГПУ. Репрессирован; ldn-knigi)
Хотя увоз "политических и партийных" ГПУ хотело, по-видимому, обставить тайной, лагерь скоро узнал, что "соловецкую аристократию" везут на вольное поселение и в тюрьмы Устьсысольска, Нарыма, Перми и Иркутска, откуда легче выйти на свободу и где "политические и партийные" будут пользоваться рядом новых привилегий: свидания с родными, выхода в город на прогулку и т. п.
С раннего утра потянулись к пристани, мимо здания "Управления северными лагерями особого назначения" длинные вереницы людей с вещами в руках. Конные отряды "Соловецкого полка", во главе с самим Петровым, отгоняли в сторону всех попадавшихся по дороге «каэров» и уголовных. "Политические и партийные" шли к пристани попарно, их окружали патрули "Команды надзора" и "Роты чекистов", с комендантом Соловков Ауке впереди.
До вечера пристань была усыпана людьми, ожидавшими из Кеми парохода ("Глеб Бокий"). Сперва была отправлена Савватиевская группа (2-ое отлеление концлагеря), затем и Муксульмская (3-ье отделение). В Коми "политических и партийных" ожидал специальный состав арестантских вагонов, который и увез их в ссылку и в тюрьмы.
Все соловецкие чекисты скрывают свое достаточное темное прошлое. Но по примеру тех, прошлая жизнь коих стала известной заключенным, можно безошибочно утверждать, что почти вся соловецкая администрация {195} укомплектована бывшими уголовными преступниками, по легкомыслию выпущенными из тюрем, наряду с политическими, весной 1917 года.
Установив этот факт, не трудно понять, почему положение заключенной на Соловках «шпаны» несравненно легче положения «контрреволюционеров». Общность происхождения, воспитания, многолетнее пребывание в тюрьмах и на каторге, постепенно сближают две группы соловецких уголовных: стоящую у власти и прибывающую в Соловки в качестве заключенных.
Не трудно понять и то, что «шпана» не только ничего не имеет против насилий над «контрреволюционерами» со стороны администрации, но и поддерживает мероприятия этой последней в данном направлении. В особенности бросается это обстоятельство в глаза в крупнейшем отделении Соловков концентрационном лагере на Поповом острове (близ города Кемь). Описанию Кемского лагеря посвящена следующая глава.
Я уже говорил о тех условиях быта, режима, работ, питания и пр., в которых вынуждены жить «контрреволюционеры». За что же попала в соловецкую каторгу эта многотысячная толпа, воистину не знающая деления на национальности, религию, пол и возраст?
Mне приходилось одно время близко знакомиться с делами соловецких «контрреволюционеров», в перерывах между лесорубками и "штрафными изоляторами". Первое, на что обращает внимание всякий соприкасающийся с соловецкой канцелярией, это — резкое несоответствие между «преступлением» того или иного заключенного и карой за него.
"Главный руководитель контрреволюционного заговора". Или:
"Уличен в многолетнем шпионаже в пользу иностранной буржуазии".
По кодексу наказаний ГПУ за такие преступления полагается: в первом случай расстрел, во втором — расстрел или 10 лет «концлагеря». Между тем «преступники» приговариваются к 2–3 годам Соловков.
Чем же вызывается такая «гуманность»? Ответ на этот вопрос может быть только один: не хватает материала для полного обвинения и наказания в полной мере.
Лица, которым предъявлены такие громкие обвинения, никогда и близко не стояли к "организации контрреволюционного заговора" или к "шпионажу в пользу иностранной буржуазии". Но их по каким либо причинам надо бросить в тюрьму и ГПУ предъявляет им соответствующие статьи уголовного кодекса (в данном примере 64 и 66), не имея на то никаких оснований.
Применение такого "упрощенного судопроизводства" не отрицает и само ГПУ. Когда в 1924 году в Соловки прибыл начальник юридического отдела ГПУ Фельдман и один из заключенных заявил ему жалобу по поводу того, что он попал в Соловки по 64 статье (шпионаж) не будучи никогда шпионом, Фельдман ответил в присутствии всего лагеря:
"Вы недовольны своей статьей? Мы можем применить к вам другую статью. Понятно, у вас шпионажа не было. Но не все ли вам равно? Вас надо было изолировать. А по какой статье — это безразлично…"
Фактическое наличие преступления и юридическая обоснованность приговора считаются на Соловках просто буржуазными предрассудками. Это хорошо известно всем и в самом лагере, и во всей России. Недаром так распространена поговорка:
"Был бы контрреволюционер а статья найдется".
Навстречу произвольному толкованию любой статьи уголовного кодекса, вынесению любого приговора идет и сам «устав» о Соловках. Первый параграф этого выработанного ГПУ и утвержденного ВЦИК'ом "Секретного положения о соловецких лагерях особого назначения" гласит буквально следующее: {196} "Соловецкие лагеря организованы для особо вредных государственных преступников, а также лиц когда либо могущих быть государственными преступниками".
Таким образом, каждому чекисту предоставляется право в душе любого советского гражданина прочесть тайное желание быть в будущем государственным преступником и, на основании этого "неопровержимого доказательства", послать его в Соловки. Дальше идти некуда.
Присылкой на Соловки «контрреволюционеров» раньше заведывал особый "Отдел высылок" при "Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией и преступлением по должности" (Че-Ка). Когда последняя была переименована в ГПУ, "Отдел высылок" заменила "Комиссия по административным высылкам при ГПУ" (существовали кроме того такие же комиссии при ВЦИК'е и Комиссариате внутренних дел). Недавно произошло новое переименование: "Комиссия по административным высылкам" стала называться "Особым совещанием при ГПУ".