Ясная погода сопровождала нас вплоть до Сиднея на мысе Бретон. От этой точки мы пересекли залив Святого Лаврентия, затем хорошим ходом вошли в пролив Белл-Айл. В середине июля, холодным безрадостным днем, мы прибыли в Батл-Харбор — городишко на юго-восточной оконечности Лабрадора, где к нам присоединился мистер Брэдли. Он опередил нас по железной дороге и на каботажных судах после того, как в Нью-Йорке принял кое-какое участие в подготовке шхуны к плаванию.

Утром 16 июля мы покинули скалистые берега Северной Америки и направились в Гренландию. В этом районе над морем почти постоянно висит густой туман. Взор застилает медленно колышущаяся серая масса, которая, словно вуалью, призрачным саваном скорби, покрывает все вокруг. В этом тумане слышны звуки сигнальных рожков рыболовных суденышек и очень часто — голоса самих невидимых рыбаков. Однако на этот раз пласты тумана время от времени медленно приподнимались над морем, и мы видели выступающие из серой пелены мрачные, иссеченные непогодой острова и полосы открытой воды, усеянные десятками ньюфаундлендских лодок, с которых ловили треску. Лодки прочно оккупировали эти воды.

Мы вошли в струю арктического течения, и, покуда судно встречало форштевнем этот поток, я подумал, что, может быть, это течение пришло сюда от некоего таинственного источника на самом полюсе.

Продолжая путь, мы вошли в Дэвисов пролив. Там мы встретили противные ветры, которые громоздили огромные волны. Это послужило хорошим испытанием мореходных качеств нашего «Брэдли». Судно в самом деле держалось молодцом.

Задолго до того как показались берега Гренландии, мы стали свидетелями тех красот, которые может предложить путешественнику только Север. Подобно огромным сапфирам, в золотом море плавали айсберги. Громоздящиеся массы льда величественно вздымались, ослепляя и радуя своим великолепием. Шхуна вошла в удивительно желтое море, поверхность которого вскоре словно покрылась расплавленным серебром. Поразительно яркие краски Севера не уступают цветовой гамме тропических морей, однако здесь они поражают неким стальным налетом, напоминая о суровом сердце своего края. Так или иначе иногда мне казалось, что все это великолепие — мерцающее в воде отражение еще не видимых нам ледяных гор Гренландии.

Мы перекладывали руль с борта на борт, обходя айсберги, огибали плоские массы плавающего льда, чтобы не напороться на предательские подводные «шпоры». Мы медленно продвигались по этой волшебной водной стране в районы, богатые животными. Это было поразительное зрелище: под лучами солнца в воде плескались тюлени, они дремали на ледяных полях, будто хотели показать нам, что на Севере тоже существуют контрасты холода и тепла. Часто взмахивая крыльями, чайки стрелами проносились во всех направлениях. Резвились дельфины, демонстрируя свои быстрые, плавные прыжки, а несколько китов дополнили эту магически притягательную, будто нереальную картину.

Наконец на горизонте смутно обозначился берег, окутанный сияющей пурпурно-золотистой пеленой. Посвежело, паруса наполнились ветром, скорость шхуны увеличилась. Мы постепенно приближались к Хольстейнсборгу и взяли на один румб ближе к берегу. Ярко освещенная, с четкими тенями земля вырисовывалась подобно барельефу, и нам казалось, что ее можно достичь за какой-то час. Но то был оптический обман, какой наблюдается в прозрачном воздухе в Скалистых горах. На самом деле земля, кажущаяся совсем близко, была от нас на расстоянии по меньшей мере 40 миль.[56] На фоне морозной синевы виднелись глубокие долины, покрытые медлительными, столетиями ползущими ледниками. обрывающимися в море, иссеченные ветрами мысы. Это была земля горделивого отчаяния.

Мы взяли еще на один румб ближе к берегу. Ветер оставался попутным и сильным. Шхуна, неся всю, до последнего квадратного дюйма,[57] парусину, летела вперед.

Затем перед нами предстали скалистые острова, орошаемые облаками брызг, избитые дрейфующими ледяными полями. Там в изобилии гнездятся гаги, которые проводят короткое лето в Арктике. Мы увидели внушающие ужасы утесы цвета терракоты и кордовской кожи, где устроили себе жилища мириады птиц. Шумным облаком они вились над этими утесами, оглашая окрестности хриплыми криками. В бинокль нам удалось рассмотреть, сколь характерны для этой земли крошечные пятна растительности цвета тюленьей кожи и изумруда. Эти пятна были настолько крошечными, что пришлось только удивляться капризу Эрика Рыжего,[58] заставившему его назвать это побережье Гренландией, что рисует воображению роскошные деревья и кустарники и вообще буйную растительность. Ни одна земля на свете, наверное, не была названа так неверно, конечно, если только этот Эрик не был любителем грубых шуток.

Промеж высоких мысов вглубь уходили фьорды — извилистые отроги, рукава моря, тянущиеся на многие мили. Эти спокойные, запертые берегами воды — излюбленные охотничьи и рыболовные угодья эскимосов. В наши дни они охотятся и ловят рыбу так же, как это делали столетия назад их предки. Эскимосы одеваются в шкуры животных, и лишь иногда на ком-либо мелькнет пестрая датская тряпка. Большинство эскимосов все еще пользуются копьями и острогами и, таким образом, хотя бы внешне, остаются в жизни такими же, какими их видел сам Эрик.

Это изрезанное фьордами побережье, низкие острова, айсберги, плавучие ледяные поля, избитые непогодой мысы в красочные картины животной жизни доставляют наблюдателю огромное удовольствие, но в то же время эти края сулят самые страшные опасности для мореплавания. Дело не только во множестве подводных камней и льдин — там нет маяков, которые отмечали бы эти опасности, а на горизонте всегда маячат признаки неумолимо надвигающихся штормов. Покуда мы шли вдоль берега, наши штурманы проводили ночи, полные тревог и волнений. Чем дальше на север мы продвигались, тем короче становились ночи, ярче дни, и это в сочетании с эпизодически возникающим сиянием несколько разряжало напряженную обстановку.

В должное время из глубины этой северной синевы вынырнул во всем великолепии остров Диско — мы пересекли Северный полярный круг. Теперь нечто вроде небесного маяка непрерывно освещало путь шхуне. Стоя на палубе далеко за полночь, мы наслаждались зрелищем увеличенного в несколько раз солнца, сияющего низко над кромкой студеного моря. С берега веял ветерок, море словно струилось золотистой зыбью, а небо прорезали топазовые и малиновые полосы. Купаясь в этом неописуемом сиянии, громоздящиеся высокими стенами бока одних айсбергов выставляли напоказ богатую палитру постоянно сменяющих друг друга радужных красок, остроконечные вершины иных казались минаретами из позолоченного алебастра. То тут то там, словно распущенные из-под зенита чьей-то невидимой рукой, в небе протянулись длинные ленты шелковистых малиновых и серебряных облаков.

Медленно, неуклонно солнце поднималось все выше, заливая небо и море глубоким, переходящим в малиновый, оранжевым сиянием; айсберги искрились яркими рубинами, халцедонами и хризопразами. Этот вихрь красок достиг еще большего эффекта, когда в самой его середине вздыбил к небу свои нахмуренные утесы остров Диско — огромное черное пятно на фоне ярких цветовых контрастов. Пелена жемчужного цвета, словно крадучись, застилала горизонт и, постепенно обволакивая эти воды, придавала окружающему мягкие, спокойные синие оттенки. Все завернулось в тени, приняло искаженные формы, великолепные краски растаяли. Мы ушли на покой с таким ощущением, будто плавание в сторону полюса было обыкновенным развлекательным путешествием по волшебным, магическим водам. Первое настоящее видение Арктики — полуночное солнце — сопровождало меня в сновидениях, словно предсказывая мне успех, по которому истосковалось мое сердце.

На следующее утро, когда мы вышли на палубу, то увидели, что шхуна стремительно мчится вперед по огромным волнам. Террасы утесов острова Диско, монотонность которых скрашивал только что выпавший снег, были всего в нескольких милях от нас. Крики чаек и кайр разносились эхом от скалы к скале. Картина были лишена того великолепия красок, что мы наблюдали накануне. Солнце медленно выплывало из-за облаков мышиного цвета. Айсберги отливали ядовито-синим, а море катило гряды темных, цвета черного дерева, валов. Хотя почти не ощущалось ветра, разыгралось волнение. Мы почувствовали, что надвигается шторм, и поспешили укрыться в гавани Годхавна.[59] Это название красноречиво говорит о тех опасностях, которыми изобилует побережье, — настолько необходима эта гавань для моряков.