Наутро я уже готовил завтрак, когда услышал, что она встала. Завернувшись в мой халат, она появилась на кухне, где я варил кофе. Халат был сильно велик, и она в нем смахивала на клоуна. Босые ноги казались совсем детскими.

– Я проспала восемь часов! – воскликнула она с изумлением. – Такого со мной не случалось сто лет. А вчера я потеряла сознание, да?

– Ты притворилась, чтобы я привез тебя к себе. Ну и, разумеется, добилась своего. И даже залезла в мою постель. Все это напоминает старую басню, скверная девчонка.

– Досталось тебе в эту ночь, да, Рикардо?

– Еще и днем достанется. Потому что ты останешься здесь, будешь лежать в постели, пока Элена не уладит дела с больницей Кошена и они не возьмут тебя на обследование. И не спорь! Пришел час, когда я заставлю тебя слушаться, скверная девчонка.

– Черт возьми, вот это прогресс! Так ведут себя только любовники.

Но на этот раз на губах ее не мелькнуло даже намека на улыбку. Она смотрела на меня печальными глазами, лицо исказило отчаяние. Хотя было в ее облике и нечто смешное – всклокоченные волосы и халат, волочащийся по полу. Я подошел к ней и обнял. Я почувствовал ее хрупкость, она дрожала. Мне подумалось, что, если обнять скверную девчонку чуть покрепче, то можно раздавить, словно птичку.

– Ты не умрешь, – прошептал я ей на ухо, едва заметно касаясь губами волос. – Тебя обследуют и, если что-то окажется не так, вылечат. И ты опять станешь красивой и, может, добьешься, чтобы я опять в тебя влюбился. А сейчас пошли завтракать, мне нельзя опаздывать в ЮНЕСКО.

Когда мы пили кофе с тостами, к нам по пути на работу заглянула Элена. Она снова измерила температуру и давление и нашла, что состояние больной улучшилось. Но велела до вечера лежать в постели и есть легкую пищу. Элена обещала сделать все, что от нее зависит, чтобы уже завтра можно было поехать в больницу. Потом поинтересовалась, не нужно ли чего. И скверная девчонка попросила купить ей щетку для волос.

Перед уходом я показал, какие запасы есть в холодильнике и буфете – более чем достаточно, чтобы приготовить диетический обед: можно, например, сварить цыпленка или фасоль со сливочным маслом. А по возвращении я сам займусь ужином. Если почувствует себя плохо, пусть сразу звонит мне на работу. Она молча кивала, глядя на все отсутствующим взором, словно никак не могла до конца понять, что здесь происходит.

Я позвонил ей после обеда. Она чувствовала себя сносно. Ванна с пеной сделала ее счастливой, потому что почти полгода она ограничивалась душем в общественных банях, да и то приходилось мыться в спешке. Вечером, вернувшись домой, я нашел их с Илалем перед телевизором, они, позабыв обо всем на свете, смотрели фильм про Ларри и Харди,[96] который с французским дубляжем звучал просто несуразно. Но они, видимо, получали массу удовольствия и смеялись над выходками толстого и тонкого. Она надела одну из моих пижам, а поверх – большой халат, в котором совсем утонула. К тому же она красиво причесалась, и лицо было свежим и веселым.

Илаль написал на своей доске вопрос: «Ты на ней женишься, дядя Рикардо?» И кивнул в сторону скверной девчонки.

– Никогда в жизни, – ответил я, изобразив на лице ужас. – Хотя она только об этом и мечтает. Уже сколько лет за мной гоняется. А я не поддаюсь.

«Поддайся, – написал Илаль, – она милая и будет хорошей женой».

– Как тебе удалось приручить этого мальчугана, партизанка?

– Я рассказывала ему про Японию и про Африку. Он отлично разбирается в географии. Знает все столицы мира лучше, чем я.

За те три дня, что скверная девчонка провела у меня, дожидаясь, пока ее положат в больницу Кошена, – они с Илалем крепко подружились. Играли в шашки, смеялись и шутили, словно ровесники. Им было так весело вместе, что они только для вида включали телевизор, а на самом деле почти не обращали внимания на экран, занятые игрой на ловкость рук – «камень-ножницы-бумага». Последний раз я видел, как кто-то играет в нее, в пору моего детства в Мирафлоресе: камень бьет по ножницам, бумага обворачивает камень и ножницы режут бумагу. Иногда она принималась читать мальчику Жюля Верна, потом, через несколько строк, откладывала книгу и продолжала сама выдумывать историю, пока Илаль с хохотом не вырывал у нее из рук роман. Каждый вечер мы ужинали у Гравоски. Скверная девчонка помогала Элене готовить и мыть посуду. Они болтали и перешучивались. Мы выглядели как две семейных пары, связанные многолетней дружбой.

На вторую ночь она решила лечь спать на диване, чтобы я вернулся в спальню, на свою кровать. Я счел за лучшее не спорить, потому что она пригрозила, что, если я не послушаюсь, уедет к себе. Два первых дня она пребывала в хорошем настроении – так, во всяком случае, мне казалось, когда я вечером возвращался с работы и заставал их с Илалем за игрой. На третью ночь я проснулся еще затемно, потому что ясно различил звук рыданий. Я прислушался – никакого сомнения: тихие, сдавленные рыдания, перемежаемые тишиной. Я вошел в гостиную и увидел, что скверная девчонка лежит, свернувшись в клубочек под одеялом, и заливается слезами, закрывая ладонями рот. Она дрожала с ног до головы. Я вытер ей лицо, пригладил волосы, принес стакан воды.

– Тебе плохо? Давай разбудим Элену.

– Я скоро умру, – произнесла она очень тихо, продолжая всхлипывать. – Меня чем-то заразили там, в Лагосе, и никто не знает, что это за болезнь. Говорят, не СПИД, но тогда что? У меня совсем не осталось сил. Ни на что. Ни чтобы есть, ни чтобы ходить, порой даже руку трудно поднять. То же самое было с Хуаном Баррето – в Ньюмаркете. Помнишь? И еще – выделения, похожие на гной. И дело не только в физической боли. Главное, мне омерзительно собственное тело, все омерзительно – после того, что случилось в Лагосе.

Она еще долго плакала, жалуясь на озноб, хотя была хорошо укутана. Я вытирал ей слезы, по капле вливал в рот воду. И чувствовал полное свое бессилие. Что сделать, что сказать, чтобы помочь ей выкарабкаться из этого состояния? Наконец она заснула. Я вернулся в спальню совершенно выбитый из колеи. Да, дела плохи, возможно, у нее и вправду СПИД и она кончит так же, как бедняга Хуан Баррето.

Вечером, вернувшись с работы, я увидел, что она уже все приготовила для того, чтобы утром отправиться в больницу Кошена. Даже успела съездить на такси за вещами: два чемодана, большой и маленький, стояли в туалете. Я отругал ее. Почему она не дождалась меня? Мы бы вместе привезли все необходимое. Она честно призналась, что ей стыдно показывать мне свою жалкую конуру.

На следующее утро они вместе с Эленой поехали в больницу, прихватив с собой лишь маленький чемоданчик. На прощание она прошептала мне на ухо слова, сделавшие меня самым счастливым человеком на свете:

– Ты лучшее, что у меня было в жизни, пай-мальчик.

Два дня, отведенные на обследование, растянулись до четырех, и мне ни разу не удалось с ней увидеться. В больнице очень строго соблюдался режим, и когда я заканчивал работу, заканчивалось и время, отведенное для посещений. Телефонной связи не было. По вечерам Элена сообщала мне все, что смогла узнать. Скверная девчонка стойко выдерживает осмотры, обследования и уколы. Отвечает на все вопросы. Элена работала в другом корпусе, но пару раз в день ухитрялась забежать к ней. Кроме того, профессор Бурришон, врач-клиницист, одно из светил больницы Кошена, заинтересовался этим случаем. Вечером, когда я заставал Илаля перед телевизором, он показывал мне свою доску с вопросом: «Когда она вернется?»

На четвертый день, покормив и уложив Илаля, Элена пришла ко мне, чтобы поделиться новостями. Осталось дождаться результатов пары анализов, но профессор Бурришон уже сделал предварительные выводы. СПИД исключается категорически. Крайнее истощение и состояние депрессивного упадка сил, потеря интереса к жизни. Требуется помощь психолога, и немедленно, надо возродить «волю к жизни», без этого ни одна программа физического восстановления не даст желаемого эффекта. Изнасилование, возможно, имело место: есть следы разрывов и шрамы как во влагалище, так и в прямой кишке, и еще – гнойная рана от металлического или деревянного предмета – сама она не помнит, – введенного с силой, так что он разорвал одну из стенок влагалища, близко от матки. Остается только удивляться, что такое повреждение, к тому же плохо залеченное, не вызвало сепсиса. Требуется хирургическое вмешательство, чтобы вычистить абсцесс и наложить шов на рану. Но самая серьезная проблема в клинической картине – сильный стресс, следствие случившегося в Лагосе. Играет отрицательную роль и шаткость ее нынешнего положения. Отсюда – подавленное состояние, чувство неуверенности, приступы паники, отсутствие аппетита. Обмороки – результат травмы. Сердце, мозг и желудок функционируют нормально.