И тут я обратился к самому себе с вполне заслуженным упреком – как вы могли, сударь, будучи одним из старинных обитателей книжных полок, упустить из виду, что сейчас возлагаются цветы, а возможно, венки и адреса к первому памятнику литературному герою в достославном городе Москве? И как вы могли не оповестить об этом своих коллег по Клубу знаменитых капитанов?..

Я быстро открыл дверь… Мне послышалось, что на сей раз она скрипнула как-то укоризненно и, я бы сказал, даже сердито. В библиотеке все было, как всегда, на своих местах. Глубокие кожаные кресла как бы приглашали поскорее расположиться возле круглого стола, в центре которого голубел большой глобус. Мерно и равнодушно отмеривали время большие часы. По стенам неподвижно висели портреты выдающихся мореплавателей – Беллинсгаузена, Лазарева, Беринга, адмирала Макарова и академика Шмидта. Мне почудилось, что Отто Юльевич Шмидт смотрит на меня с недовольной улыбкой, а его коллеги отвернулись в разные стороны. И я не задумываясь принял весьма ответственное решение – свистать всех вниз! Пусть знаменитые капитаны немедленно спустятся с книжных полок на экстренное заседание клуба. И я запел нашу широко известную песенку…

Должен, однако, заметить, что лишь немногие были посвящены в тайну этой песенки. Эта на первый взгляд незатейливая мелодия по сути дела была – «подаю по форме № 1 позывной сигнал общий!» из повести о Тимуре и его команде. Мышиный шорох отлично заменял колесо, провода, сигнальные звонки, трещотки, бутылки, жестянки, в чем я имел счастливую возможность лишний раз удостовериться.

Это пели члены клуба, выходя из переплетов своих романов… Первым в кают-компании показался капитан Робинзон Крузо в своем оригинальном фраке из козьих шкур с топором за поясом и мушкетом в руке. Его провожали по обычаю Пятница, попугай и любимая коза. Но губернатор необитаемого острова подал своей свите повелительный знак рукой. И Пятница тут же исчез, захватив с собой и попугая, и козу.

Затем с верхней полки спустился по веревочному трапу (который нам впоследствии очень пригодился) Дик Сэнд, гораздо более известный юным читателям под прозвищем пятнадцатилетнего капитана.

Раздался шум весел, и на шлюпке с «Наутилуса» прибыл капитан Немо. Всем известный сын Индии занял свое место у круглого стола и поправил на голове белоснежную чалму. Гораздо менее благополучным было прибытие любезного Тартарена. Раздался страшный шум и грохот. На пол полетели кастрюли, патронташи, малайские кривые ножи, термосы, одеяла… путеводители, портреты каких-то восточных красавиц, охотничьи ружья и небольшие, но элегантные лыжи. Затем на диван плюхнулся сам любимец Тараскона, не выпуская из рук саквояжа, плащ-палатки и томагавка. Мне показалось почти невероятным, что малиновая феска с черной кисточкой каким-то чудом удержалась на его голове.

Собирая свою рассыпанную по полу походную амуницию, достопочтенный охотник за львами и фуражками не удержался от присущего ему прилива красноречия:

– Ах, медам и месье!.. На страницах романов моего автора Альфонса Доде царит одна черная неблагодарность… Мой друг по Сахаре верблюд, который на каждом шагу проявлял ко мне чувства любви и преданности… Представьте себе, завидев заросли каких-то колючек, очевидно, большое лакомство с точки зрения этого обжоры, вдруг брыкнулся, сбросил меня с горба и умчался пировать…

Ужасно! Ужасно! Меня спасло только мое искусство альпиниста. Ведь смог же я спуститься с вершины Монблана, даже не поднимаясь на нее!..

– А что тут особенного, любимец Тараскона?.. – ворчливо произнес Мюнхаузен, влетая на утиной запряжке в распахнутое окно. – Ведь мог же я не один десяток раз не только открыть Северный полюс, но и закрыть его! А также полюс холода, полюс недоступности, полюс истины и полюс скромности…

Затем он свистнул, и послушные утки сделали круг почета, обогнув люстру. После этого нехитрого маневра они умчались в свои гнездовья на страницах книги Эриха Распэ.

Тем временем достойнейший Артур Грэй успел попрощаться со своей любимой, своей Ассоль на борту галиота «Секрет», спрыгнуть с восьмой полки и скромно занять свое кресло в кают-компании.

Итак, все были налицо, кроме достопочтенного капитана корвета «Коршун». Но кто из нас мог знать, волны каких морей и океанов бороздит его «Коршун»?..

Я открыл нашу экстренную встречу и рассказал о памятнике Мальчишу-Кибальчишу возле Московского Дворца пионеров и школьников. Это сообщение поразило высокое собрание. Ведь из членов нашего клуба, по слухам, один Карл Фридрих Иероним Мюнхаузен удостоен подобной чести. При этом я заметил, что, по совести, не могу считать памятником громадную статую, которая поставлена лично мне в центре японской столицы – городе Токио. А у моих ног колоссальная автомобильная шина… Я полагаю, что мой автор Джонатан Свифт и не рассчитывал, что Лемюэль Гулливер будет использован для рекламы так называемой «шины Свифта»!

– Совершенно справедливо!.. Тем более что во времена Свифта не было ни автомобилей, ни шин! – иронически произнес Немо.

Артур Грэй предложил немедленно отправиться к памятнику Мальчишу-Кибальчишу. Все приняли это с восторгом. Но оставалось, согласно традициям клуба, выбрать председателя сегодняшней встречи. Мюнхаузен высказался за то, чтобы выбрать самого правдивого из капитанов… Некоторые выдвинули мою скромную кандидатуру, поскольку именно я сегодня созвал всех в кают-компанию. Но мне не хотелось выпускать из рук гусиное перо, так как меня осенило предчувствие, что я смогу занести в вахтенный журнал совершенно необыкновенные приключения.

Пока шли споры, любезный Дик вспомнил, что первый памятник литературным героям был поставлен в городе Ганнибале на реке Миссисипи. Это памятник Тому Сойеру и Гекльберри Финну. После Московского Дворца пионеров надо отправиться в Ганнибал! И тогда возникла идея – вручить председательский молоток самому юному из капитанов. Пусть мальчишкам воздает должное их сверстник!..

Пятнадцатилетний капитан не стал отказываться, и мы сразу услышали знакомый нам на протяжении более тридцати лет стук председательского молотка из черного дерева.

И снова возникли споры… Как быть? На чем ехать? Ведь ни фрак из козьих шкур, которым так гордился ветеран клуба Робинзон Крузо, ни расшитый камзол и треуголка Мюнхаузена, ни бархатный редингот вашего Лемюэля Гулливера не могли не вызвать чрезмерное внимание на вечерних улицах Москвы.

Из затруднительного положения нас вывел достоуважаемый капитан Немо. Сын Индии с детства умел водить слонов и знал их язык. Ведь при дворце принца Дакара, как по словам самого Жюля Верна именовался в молодости Немо, держали выездных слонов.

Но где взять слона в Москве, да еще в такое позднее время, когда Зоологический сад наверняка закрыт, а в обоих московских цирках идет представление? Я взял на себя смелость напомнить капитанам об одной больной девочке по имени Надя. В рассказе Александра Куприна «Слон» описано, что Надя тихо угасала. Врачи советовали ее папе и маме исполнять любое желание девочки, даже малейшие ее капризы. Но у нее уже не было ни желаний, ни капризов. Однажды утром она проснулась немного бодрее, чем всегда… Она видела сон про слона… и захотела с ним повидаться. Но только не с таким, который нарисован на картинке. А с настоящим, живым слоном. Папа поспешил в зверинец. Добродушный немец-хозяин согласился привести к Наде своего самого большого слона – Томми, который весил сто двенадцать пудов. Девочка играла со слоном, обедала вместе с ним и, наконец, заснула около него…