– Да, да! Смерть Мобре! Поджечь!..

Восставшие все теснее обступали Мобре, но он, вместо того чтобы попятиться перед угрожающе роптавшей толпой, выступил вперед и спросил:

– Кто вы такие?

– Он даже не знает Бальтазара Пинеля! Я же говорил, этот иностранец – шпион, – взревел хмельной колонист среди хохочущих бунтовщиков.

– Бальтазар Пинель! – ледяным тоном проговорил Мобре. – Вам пора в постель. Клянусь, завтра мы познакомимся ближе.

– Он меня оскорбляет! – выкрикнул Пинель. – Оскорблять меня?! Ну, черт возьми, я научу его вежливости!

Он выхватил из-за пояса пистолет. Но раньше чем поселенец успел поднять ствол, раздался громкий щелчок, похожий на выстрел из фальконета.

Бальтазар Пинель рухнул как подкошенный. Выстрелом ему снесло полчерепа, настолько мощный пистолет был у шевалье. От звука выстрела многие из присутствовавших мгновенно протрезвели. Если бы Мобре выхватил другой пистолет, он мог надеяться на то, что ему не придется им воспользоваться: воющая, но усмиренная толпа попятилась.

– Может, кто-нибудь еще хочет отведать моей пули? – спросил он.

Пленвиль и другие колонисты продолжали отступать, а те, что стояли позади них, ничего не видели и стали напирать на передних, полагая, что им самим нечего опасаться.

Снова послышались крики:

– Смерть Мобре! Смерть! Не расходитесь! Он у нас в руках! Мы еще припомним тем, кто сбежит, их трусость!

Мобре подумал, что ему пришел конец. Если передние ряды будут смяты напиравшими сзади, его в мгновение ока поглотит эта толпа и он будет разорван в клочья.

– Вы правильно поступили, принеся сюда факелы, – изрек он зычным голосом. – Но последнее слово за мной!

Шевалье быстрее молнии метнулся к двери. Все решили, что Мобре решил сбежать и запереться у себя, а тогда было бы совсем несложно зажарить его живьем, стоило только запалить хижину.

А Мобре не запер двери. Восставшие, что стояли ближе других к постройке, увидали, как Режиналь наклонился, взял обеими руками круглый тяжелый предмет и занес его над головой.

Они скоро сообразили, что это бочонок с порохом.

Шевалье захохотал, видя, как бунтовщики отступают.

– Вам нечего бояться! – вскричал он. – Ведь фитиль не зажжен. Да и кто вам сказал, что здесь есть порох? А? Ну, кто хочет проверить? Кто подойдет первым?

Он вышел из хижины и шаг за шагом стал надвигаться на толпу. Собравшиеся пятились. Сам Пленвиль, втянув голову в плечи и выпучив глаза, отступал назад, грубо расталкивая всех, кто еще не оставил мысли поджечь хижину.

Взгляды всех колонистов были прикованы к бочонку. Фитиля в самом деле не было, но факелы, лианы миби, потрескивавшие в ночи, заменили бы сотню фитилей, вздумай Мобре бросить свою ношу. Сколько покойников пришлось бы тогда оплакать?

По-прежнему держа бочонок над головой, Мобре, хищно улыбаясь, заставил толпу отступить шагов на пятьдесят от своего жилища, после чего бунтовщики стали разбегаться. Толпа таяла на глазах, словно туча, которую разметало ветром.

Шевалье вернулся назад, опустил бочонок на прежнее место, взял карты и, разрядив пистолеты, пошел к конюшне, где спешно оседлал лошадь.

Поселок будто вымер. Ни огонька не было видно над крышами построек. Шевалье пришпорил лошадь и поскакал в надвигавшейся темноте.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Режиналь показывает, что знает цену своим словам

Вот уже несколько ночей Мари тщетно пыталась уснуть. Ей чудилось, что против нее зреет тайный заговор.

Она больше не виделась с Мерри Рулзом после их бурного разговора; гнев в ее душе уступил место страху. Поразмыслив о случившемся, она поняла, что совершила оплошность: следовало обойтись с майором более дипломатично.

Теперь она мысленно твердила себе, что майор способен на все. Ведь он ей угрожал. Значит, Рулз чувствует за собой силу, в его руках больше власти, чем у нее! Разве не посмеялся он над ее предостережениями? Майор с легкостью отвел от себя угрозу ареста!

Что же он готовит теперь?

Мари приказала вызвать капитана Лагарена, в преданность которого она еще верила вопреки его дружбе с Байярделем. Она уже давно ожидала Лагарена, но майор отправил его с поручением в Ле-Прешер. Режиналь тоже был далеко, а Мари не решалась попросить Луизу пригласить шевалье в замок. Да и не посмеялся ли бы Мобре над ее опасениями? В самом деле, эта смутная тревога, действовавшая Мари на нервы и отнимавшая у нее волю, возможно была результатом физической усталости.

После встречи с Мерри Рулзом Мари почти не прикасалась к еде. Она сама готовила себе еду, состоявшую почти исключительно из фруктов, но когда блюдо было готово, аппетит у Мари пропадал. А так как и сон упрямо от нее бежал, она пыталась длительными верховыми прогулками подавить в себе остатки сопротивления и укротить плоть.

В эту ночь Мари так и не сомкнула глаз, вздрагивая от малейшего шороха.

Она пыталась себя уговорить, что ей нечего опасаться в замке Монтань, где надежная охрана выставлялась днем и ночью и состояла из шести недремлющих стражей. Однако Мари не удавалось взять себя в руки.

Измученная бессонницей, она встала и зажгла факел. Потом стала расхаживать по комнате рядом с разобранной постелью, как вдруг ей на глаза попалась книга Макиавелли «Беседы о состоянии мира и войны». Это произведение долгое время являлось ее настольной книгой и даже послужило причиной размолвки с шевалье де Мобре. Но вот уже давно она и не помышляла о том, чтобы раскрыть ее.

Сейчас Мари схватила книгу и стала листать. Она относилась к ней с особым чувством: книга возвращала ей вкус к власти и давала новые силы.

Госпожа Дюпарке раскрыла ее наугад и собралась почитать. Однако строчки запрыгали у нее в глазах, будто замельтешили мотыльки, Мари не разбирала букв. Она захлопнула книгу, погладила переплет, мягкий даже для ее изнеженных ладоней. Раз и Макиавелли ее избегает, то как же ей вернуть себе мужество?

Подать в отставку, отдохнуть, а потом вернуться с новыми силами?

Но позволят ли ей вернуться? Ее окружали предатели. В этом она не сомневалась. Мерри Рулз ополчился против нее, Байярдель и Лефор замышляют неведомо что, желая сместить ее с поста. Режиналь? Он ей изменил. И продолжает изменять, потому что частенько принимает у себя Луизу. Мари не ревновала, на это у нее уже не осталось сил. Она хотела, чтобы шотландец время от времени удовлетворял ее страсть, усмирял ее чувства, охватывавшее ее время от времени смятение, а также оставался ее советчиком и помощником.

Мари снова раскрыла книгу, но читать так и не смогла; снова с досадой захлопнула ее и отложила.

Госпожа Дюпарке хотела было лечь, не надеясь, впрочем, уснуть, как вдруг услышала с дороги стук копыт. Она решила, что бредит. Час был поздний. Петухи горланили во всю мочь. Кто мог приехать в замок? Кто? Какие причины могли толкнуть кого бы то ни было посетить Мари среди ночи?

Госпожа Дюпарке метнулась к окну. Заскрипели ворота. До нее донеслись негромкие голоса. Должно быть, с посетителем переговаривался один из стражников.

Мари прижала руки к груди в надежде сдержать сердцебиение, такое сильное, что сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Мари почудилось, что всадник запыхался. Она высунулась из окна, но не могла разглядеть лица посетителя, уже спешившегося и продолжавшего говорить, с трудом отдуваясь после долгой скачки.

Стражник внимательно его слушал, подошли трое других солдат; похоже, все они пребывали в нерешительности.

Мари крикнула:

– Что происходит? В чем дело? Кто этот человек?

Ответил сам Режиналь:

– А-а, Мари… Вы меня не узнаёте? Это же я… Не думая о том, что визит шотландца мог быть вызван важными событиями, она просто обрадовалась. Наконец-то! Мобре сейчас будет рядом. У нее появится не только собеседник, способный ее успокоить, но он и защитит ее.

– Идите, Режиналь! – прокричала она. – Идите скорее!

Шевалье оставил лошадь на попечение охраны и тяжелой поступью направился к дому, громко топая по плитам. Как он ни торопился, а Мари, более проворная, скатилась по лестнице и подскочила к двери. Она отодвинула засовы, пока Режиналь преодолевал ступени крыльца.