Словно затерявшийся во времени гость из далёкого прошлого, когда по дорогам бродили «калеки перехожие», на чьих плечах покоились такие же котомки…
Как зачарованные, ближайшие к Луцкому семейники бережно принимают из рук бойца ношу, и растерянно передают её по цепочке в мою сторону. Вслед котомке тянутся любопытствующие шеи и шепчутся слова непонимания.
Лицо Иена темнеет. Глупая на первый взгляд, но страшная догадка пронзает и мой мозг, сердце начинает колотиться бешено и испуганно…
…Я никак не могу совладать с проклятым узлом. Но, ещё не развязав его, я ЗНАЮ, что там. Что хранят его сырые, странно бурые и так знакомо пахнущие приторно-сладким «ядом», недра…
…Женщины не переставали выть и голосить даже тогда, когда мы, потрясённые и оглушённые, вышли на морозный воздух; не помня себя, закурили и молча уставились в туманное марево гор.
Говорить о чём-то? На это у нас не хватало сил.
Шаловливый норд-ост начинал свою неспешную пляску, будто разгоняясь со склонов хребта, и теребил полы одежды, стараясь забраться поглубже своими ледяными ладонями.
…Головы.
Словно оторванные голодным демоном от тел, — с неровными краями свисающих мышц и торчащими из их огрызков шейными позвонками. С перепутанными, слипшимися трахеями, спадшимися артериями и сожжёнными волосами.
Окровавленные и подпаленные огнём кишки. Обмотанные ими, словно коконом, с вырванными глазами и без языков, — такими перед нашими взорами предстали головы наших троих разведчиков.
Троих из тех семи, кто ушёл за перевал днём раньше.
Тех, кого мы ждали каждый час…
Ни я, ни Упырь, ни Хохол, ни Иен…, ни другие — не простим себе их нелепой и жуткой смерти. Эльдар, молоденький парнишка из «стеблевцев». И Терехов. Точнее, то, что от них осталось. Что нам соизволили перебросить через забор. Страшная, кровавая посылка. И при ней — сопроводительное письмо. Словно издёвка. Как вызов, как насмешка. Ухмылка сильного в лицо прыщавого недоросля.
«С днём Российской Конституции, дорогие мои соотечественники! С праздником тебя, любезный господин Гюрза!»
Кровью. Буроватые буквы на саване белизны.
Это написано на примятом, слегка испачканном той же кровью, конверте.
Взмокшей рукою я быстро забираю конверт и сую к себе в карман.
Пусть пока полежит здесь, обжигая мне бок.
Не всякую бумагу следует читать взбешённому сообществу сходу…
Глава II
…Над Сахарой лил ледяной дождь. Озеро Чад, выйдя из берегов, затопило город Нгуимнгми. Нигер и Вольта оказались под водой. Те, кого пощадило первое цунами и не убило землетрясение, утонули. Их были десятки миллионов. В Нигерии вновь вспыхнуло восстание, заразив им и основную часть Центральной Африки.
Далее к востоку палестинцы и израильтяне внезапно осознали, что более не существует великих держав, способных вмешаться в их драку. На этот раз война пойдёт до победного конца. Остатки войск Израиля, Сирии, Иордании и Саудовской Аравии выступили в последний поход. Реактивных самолётов было мало. Для танков не хватало горючего. Пополнять запасы вооружения было неоткуда. Дрались на ножах.
И война эта не кончится, пока одна сторона не вырежет другую…
(Примечание Автора: Здесь и далее — предположительно Джузеппе Орио, «Основы смертных начал». 1465 г., в современной обработке названий, имён и терминов Л. Нивена и Дж. Пурнель, «Молот Люцифера».)
…Тихо и сумрачно. В помещении горит лишь одна лампа. Не знаю, почему, но яркий свет меня сегодня раздражает… Время в полумраке всегда течёт медленно, лениво и размеренно. Мысли следуют за ним, как на привязи, едва успевая перескакивать через кочки разных тем.
…Я не спеша вгоняю последний, отполированный десятками наших рук патрон в магазин, перекидываю его вверх ногами и нехотя тянусь за пока ещё имеющимся в наличии скотчем. Ударом ладони вгоняю магазин в приёмное ложе…
«Спаренка» вышла аккуратной, и она куда целесообразнее «одинарки». Ты в два раза больше убьешь. Или в два раза дольше проживёшь… Это кому как может нравиться эта формулировка применимости. Нужно сделать таких ещё штук пять. Да, ещё ж пойти в арсенал… Там сейчас орудуют Шур и Иен. Интересно, сколько ещё гранат нужно приготовить? Или пока хватит тех, что ещё есть в нашем распоряжении?
Может, «губернатор», как я его теперь окрестил, блефует? Прёт напропалую, рассчитывая взять всех и вся на понт? И нет там у него никаких сил и жутких «ресурсов»?
…А ведь и правда, — неужели всё-таки откопал он, гадина, те знаменитые «резервы»?! Все эти «пресервы-консервы».
Всё это не важно. Точнее, не это важно, чёрт!!!
В сердцах отшвырнув в сторону молчаливый и бездушный карабин, откидываюсь спиною на прохладную стену. Вдыхаю полной грудью.
…Закрыть бы глаза. Погрузиться в нирвану спокойного сна, не водя во сне глазами и ушами, словно невротик…
Хорошо бы просидеть вот так, — ничего не делая, ни о чём не думая, — вечность! Голова словно наливается раскалённым свинцом.
В ушах и висках начинает с нарастанием гулко и болезненно стучать. Будто перепившиеся накануне вусмерть кузнецы выгоняют утренний похмельный синдром, неустанно шарахая молотами по наковальне…
Прикрываю лицо ладонями и тру, тру нещадно. Будто этим надеюсь как унять боль, так и словно смыть с себя остатки ночного кошмара, после которого я окончательно проснусь…и ничего этого не будет. Шершавая кожа рук раздирает морду чуть не в кровь, а мозг упрямо талдычит:
«Ты не спишь, не спишь, идиот! Хватит! Куда, ну куда ты собрался убежать от реальности, престарелый мальчишка?! Очнись, ты же здравый человек! Ты же…ты не просто какой-то беспомощный червь, — ты же почти бог в своём деле! Ты лучший из тех, кого рожала эта тухлая система за ближайшие почти полвека… О, когда дело касается собственной безопасности, она на высоте и рожает та-акое… Монстров вроде тебя. Так борись, чёрт тебя дери! Борись, не давай волю своим страхам! Делай, что должен, что умеешь!»
«Я уже и так сделал немало! Всё, что смог себе позволить… Неужели мне снова нужно делать ЭТО?» Сколько ещё мне нужно отправить на тот свет? Неужели так трудно оставить нас всех в покое?!» — Некто внутри меня словно не спеша жуёт, — он обедает моими сомнениями и деловито тычет в меня вилкой.
«Будь мужчиной до конца. На тебе люди, на тебе жизни всех этих людей! Если не ты, то кто сможет здесь хоть что-то, идиот?! Ты просто обязан хотя бы попытаться…». — «Он» отправляет в рот очередной кусок моих колебаний.
Да-да…, я спец… Да! Спец… Я… — «спец»…
Сейчас…, сейчас это пройдёт…
Дурь какая-то…
Сам с собою «трапезничаю».
Сейчас пройдёт.
Повторяю это растерянно про себя, словно сия дурацкая, забубённая «медитация» поможет мне изменить что-то в ходе событий. Или уговорить самого себя. Уговорить совершить чудо. Не иначе и не меньше. Форменное чудо….
Бред всё это. Бред и ещё раз бред! Полная чушь! Что я могу сделать? Что?!
Даже если я успею…точнее, успел БЫ…подготовить хотя бы с полсотни ребят… Даже если б у меня были хотя бы несчастные пара-тройка недель…
Но их у меня нет, и поэтому я чувствую себя бессильным.
Вернее, чувствую себя полным ничтожеством. Законченным и состоявшимся.
Рыбой, выброшенной штормом на берег и проснувшейся на прилавке магазина.
Волна жгучего стыда рванула в голову, словно где-то в области груди вырвало прикипевший, приржавевший за годы клапан, сдерживающий кипяток крови в чане измочаленного до состояния тряпицы сердца.
Я — спец… Я должен быть и оставаться им всегда. «В любое время, в любом месте, любыми методами, — всё, что угодно»… Соберись же, тряпка!
«Слушай, придурок! Я — ОДИН! Ты ЭТО понимаешь?!»
«Ты — один. Верно. М-мм…, как вкусно!..Но ведь ты сам, и только ты, знаешь, чего на самом деле стоишь!»…
Нет, не смогу. Не в силах я… Оставь меня в покое, проклятая, ненасытная тварь… Не переломить несгибаемого. Не сломать непосильного. Я устал. Чёрт, если бы кто знал, как я устал!!!