— Ты?! — первым, что пришло оторопевшему от неожиданности сержанту в голову, был этот дурацкий во всех смыслах вопрос. Кто ещё мог быть столь похожим на больного, как не сам больной? Конечно, это был Робинсон, — в несвежей больничной пижаме и с растрёпанными патлами вечно сальных и спутанных сейчас в беспорядке влажных волос, однако взгляд его был твёрд и осмыслен. Даже жесток, если так можно было сказать о взгляде человека, больше недели проведшим в забытьи. Он стоял твёрдо, с равнодушием дремлющей кобры глядя Дикки прямо в глаза. Он не отступил, пропуская его, и лишь слегка криво ухмыльнулся, словно понимая, какой испуг пережил его напарник. Было в его взоре что-то такое, что не присуще разгильдяю Джимми…

— Господи, Джимми! Ты что тут делаешь?! Кто тебя развязал? Тебе нужно лежать, лежать, Джим… Врачи мне говорили, что постельный режим для тебя… — Брэндон осёкся, внезапно для себя узрев, как на краткий миг в затуманенном взоре больного блеснул луч тщательно таимого коварства…

Впрочем, спокойное, непроницаемое лицо его сменного связиста ничем не выдавало каких-либо признаков помешательства или связанных с ним иных расстройств. И Дик решил, что ему померещилось. Да, скорее всего, просто показалось…

От неожиданности.

Это осунувшееся чудо с синяками под глубоко запавшими воспалёнными глазами, в грязно-жёлтых белках которых почти чёрными пятнами запеклась кровь из лопнувших капилляров, — всё тот же их несуразный неряха Робинсон, просто всё ещё не пришедший в себя и пока пребывающий, наверное, где-то далеко, в собственных заоблачных далях.

— Рад, что ты пришёл в себя, напарник, — сержант улыбнулся тому несколько виновато и предпринял попытку обойти замершего перед ним истуканом больного.

Тот всё так же упрямо смотрел ему в глаза, не двигаясь и не произнося ни слова.

Однако, когда Дик взял немного левее и шагнул в нужную ему сторону, почти одновременно с ним поднявшийся с больничной койки тоже повернулся. Оборотившийся на ходу связист увидел, что Джим идёт за ним странной, не свойственной ему походкой, — словно скользит кошкой над поверхностью пола, так легка и неслышна была его поступь.

…Списав эту странность передвижения некогда тучного и неловкого «гражданского» на резко уменьшившийся вес напарника, что позволило тому чувствовать себя и двигаться несравненно лучше прежнего, раздражённый «приставучестью» Робинсона связист прибавил ходу и решительным шагом направился по тускло освещаемому коридору в тишину столовой.

Джимми, кажется, всё же отстал.

«Наверное, уже успел обнаружить по пути что-нибудь более интересное для своего внимания, чем занятый и вроде как даже незнакомый ему парень, которому недосуг проводить время с только что очухавшимся «овощем», — подумал сержант, улыбаясь про себя и толкая ногой двери. «Может, задержался у стенда с инструкциями? Ему, пожалуй, будет полезно освежить память после недели пребывания в состоянии безмозглого чурбана».

Он уже совсем было вошёл в проём приоткрытой им двери, когда будто издалека, из полумрака, оставшегося за спиною, глухо и ворчливо, почти надменно, донеслось:

— Открой двери, Хаара давно этого ждёт…

Дик засмеялся и решил ещё немного задержаться, чтобы незлобиво посмеяться над причудами пребывающего в ещё болезненной прострации товарища, сочтя эту ситуацию наверняка более забавной, чем найденная им в скудной библиотеке Убежища книга.

— Не Харара, Джимми! Скорее, Хора, милейший! Хо-ра… — Сержант зачем-то повторил имя капитана по слогам, как если б надеялся всерьёз оживить память выздоравливающего.

— Открой, открой Хаара… — Джим медленно двигался к нему, не мигая и внимательно всматриваясь в лицо связиста. Голос его теперь был просителен и вкрадчив.

Сержанту стало как-то не по себе, потому как не единожды слышал он о неуёмной силе идиотов. Он тревожно оглянулся, осматривая коридор на предмет наличия в нём кого-либо ещё. Но тот, являясь лишь переходным, не подлежал тщательной охране. А посему был пуст, лишь монотонное гудение ламп под приземистым потолком наполняло помещение едва уловимой нотой тревожного ожидания.

Голос…

Этот голос показался Дику странно знакомым, и в то же время он не был голосом бедняги Робинсона.

Брэндон почувствовал, что странно близок к панике. Казалось, ещё немного, и он станет звать на помощь, если это ходячее недоразумение подойдёт ближе. Честное слово, он будет орать в голос, потому как Робинсон его…пугал!

Да-да, именно такое чувство вдруг начало полнить Брэндона, который, словно заворожённый, наблюдал за крадущимся по над стенами Джимом.

Потом, словно спохватившись, сержант помотал головой, крепко зажмурив глаза и будто отгоняя наваждение.

«Какого чёрта?!» — спросил он сам себя, будто досадуя за минутную слабость. «Человек буквально встал со смертного одра, ну чудит, понятное дело… А я уже и мамку, и карательный отряд звать вознамерился».

И чтобы вновь обрести душевное равновесие, Дик решил быть с Джимом построже:

— Господин Робинсон, — говорят, упоминание фамилии больного в режиме официоза помогает быстро привести последнего в чувство. Тот словно просыпается, недоумённо озираясь вокруг, и стыдливо краснеет, как нашкодивший школьник.

Очевидно, подсознательная память хранит самые важные и яркие отрывки неадекватного поведения, и в момент «пробуждения» она услужливо «подкладывает свинью» хозяину, вываливая на блюдо одновременно с осознанием просыпающейся совести ворох «неудобных» воспоминаний.

Дик был немного «подкован» в вопросах прикладной психологии, — во всяком случае, так считал он сам. И сейчас решил провести небольшой «тренинг» с Джимми, уже внутренне ухмыляясь и предвкушая, как стушуется и заелозит очухавшийся Робинсон перед его суровым тоном и грозным взглядом…

— Господин Робинсон, если мне не изменяет память, в данный момент Вы должны находиться в противоположном крыле, на своей койке. А заботу о капитане Хора, который, к Вашему сведению и к нашему удовольствию, находится по эту сторону дверей, предоставьте мне… Поэтому я требую немедленно прийти в себя, развернуться на сто восемьдесят градусов и бодрым шагом отправиться на своё лечебное место!

— И-и раз! — говоря это, Дик не мог сдержать улыбки, в собственном воображении рисуя самого себя эдаким закалённым в боях с «буйными» психиатром.

— Идём бодрее, спим веселее…

Однако последнюю фразу сержант произносил уже менее уверенным тоном.

Поскольку всё то время, пока он бодро разглагольствовал, это странное создание, всё меньше и меньше, на взгляд связиста, походившее на такого привычного Джима, неспешно, но целенаправленно продолжало своё решительное движение. И теперь оно стояло почти перед ним, пялясь мутными глазами ему в лицо, и с абсолютным, олимпийским спокойствием явно пропустило мимо ушей всё, ему адресованное.

Робинсон не просто проигнорировал сказанное, он даже критически и как-то насмешливо оглядел тощую фигуру Дика во время этого монолога.

Более того, Джимми раскрыл рот и отрешённо произнёс:

— «Полярная Сова», обеспечьте взаимодействие с группой. Сообщите коды вашего внешнего доступа… Погода не позволяет осуществить перелёт непосредственно к месту. Выдвигаемся пешим порядком…

При этих словах связист чуть не вскрикнул от неожиданности. Так вот чей голос напоминал ему голос Джимми! Голос майора Пристлоу, руководителя группы, шедшей на выручку запертым в Убежище…

Эту передачу Дик лично принимал пять дней назад. И уже вышли все разумные сроки, по которым специалисты должны были б прибыть на место. Однако они всё не появлялись, а бодрый голос майора, время от времени выходящий в эфир и повторявший, чтобы в бункере «крепились». Группа, мол, немного застряла в невероятно сильных и глубоких снегах…

Горло Дика перехватило. Внезапное озарение, страшная загадка плеснулись в границах его мозга горячей волной.

Это он, Джимми, «вещал» в пустом эфире, выдавая голосом майора «сеансы кратковременной связи». А самой группы, как можно было и ожидать, либо давно нет в живых, либо так никогда и не было!