Потом, словно опомнившись и осознав, что просто так, если не угрожает реальная опасность, в убежище не приглашают, разом ломанулась в сторону группы призывно машущих руками, включёнными красными фонарями и выкрикивающих какие-то слова солдат, сгрудившихся у приземистого здания. В котором, видимо, и был замаскирован вход в Резервный бункер спецсвязи.

Солдаты как раз отпирали воротца неказистой халабуды, стены и крышевое перекрытие которой оказались неожиданно очень толстыми…

Руководил всем этим войсковой капитан Хора. Он и ещё несколько офицеров и были теми лицами, которые ведали действиями на случай экстренного открытия бункера. Именно им и доверило руководство знания о Резерве.

Из ходивших разрозненных слухов и домыслов Дик знал, что если придётся задействовать Бункер, как они его называли, то выйти из него можно будет только в двух случаях. Либо по прошествии года и более, на которые запрограммированы механизмы дверей, либо по прибытии специальной команды, которая разблокирует и откроет эти самые могучие двери.

В любом случае, конструкция Резерва предусматривала возможность автономного полуторагодичного существования Отдела оперативной связи Командования в полной сохранности и изоляции на случай экстренных ситуаций, вроде всеобщей планетоуничтожающей войны или масштабных природных катаклизмов. Так им вскользь поясняли на весьма поверхностном инструктаже по этому поводу.

Правда, никто, кроме специально назначенных лиц, не имел туда права доступа в обычное время. А в момент задействования бункера к ним переходило и командование данной «точкой», имевшей собой одной-единственной целью обеспечение бесперебойной связи между группировками наземных действующих армии, флота, авиации и Центром.

Ходили также слухи, что неподалёку от их станции базируется группировка ПВО и шахты с пусковыми установками. Что уж можно с них было запустить — и так было всем понятно. Правда, разговоры и домыслы на эту тему всячески пресекались на корню. Как поясняли «спецы» Службы Безопасности, «если к этому придёт время — всё узнаете». И добавляли нехотя: «если будет нужно».

Похоже, именно это время теперь и наступило. Внезапно и негаданно.

Ещё ничего не понимающие, страшащиеся дальнейшего хода развития событий люди, словно рассыпанные ребёнком бусы, посыпались по крутым ступеням вниз, где в тускло освещённых коридорах их почти пинками заставляли «растекаться» по помещениям согласно внутреннего служебного расписания несколько решительно и неуступчиво настроенных солдат.

Правда, иногда случалось, что в то или иное помещение случайно заталкивали не того специалиста, тот начинал протестующе блеять, и тогда злой окрик капитана Хоры заставлял последнего испуганно жаться к стенке, дожидаясь возможности перейти в нужный ему сектор. В коридоре звучали резкие, отрывистые команды, стучали каблуки, порывисто и зло щёлкали выключатели отсеков.

Атмосфера была насыщена паникой и растерянностью, близкой к тихой истерии.

Её началу препятствовала жёсткая линия поведения Хоры и его солдат. Как только очередной перепуганный субъект с выпученными рыбой глазами и отвисшей челюстью вваливался из «предбанника» в основной коридор, как его моментально «вычисляли», давали чувствительного тычка и в самое ухо злобно орали: «Номер, фамилия, отдел, специальность!», и закидывали ещё целым ворохом других перекрёстных фраз, по делу и просто так, лишь чтобы встряхнуть готовое забиться в падучей истеричное убожество.

И пока офигевший от подобного натиска паникёр, вначале заикаясь, а затем всё бойчее, отвечал на эти и массу других быстро задаваемых вопросов, он успевал подзабыть обо всём, что не касалось необходимости отчитываться перед вопрошающими его о своей профессиональной деятельности, годах правления Гувера или дне рождения его приснопамятной мамочки. Так что дальше его пропихивали уже почти пришедшим в себя, удивлённым, недоумевающим, ни хрена не помнящим и не понимающим.

Но почти успокоенным.

Однако некоторым, особо неугомонным личностям, солдатам приходилось с порога крепкой рукой давать под дых.

Их различали моментально по вздрагивающим губам и подбородку, по затуманенным начинающими выступать слезами глазам. Удар всякий раз оказывался довольно увесистым и профессиональным, но скрупулёзно рассчитанным на жизнестойкость и крепость каждой отдельной личности. Чтобы он не стал для них смертельным или калечащим.

Как только битые начинали хапать судорожно раскрытым ртом воздух, им, не отходя, что называется, от кассы, залепляли увесистую пощёчину. И этим уже окончательно «закрепляли результат», приводили в чувство.

После такой, столь «тёплой» встречи они, словно по волшебству, моментально успокаивались, сосредоточенные лишь на том, чтобы восстановить дыхание и преодолеть желудочные спазмы. Всё остальное начинало занимать этих страдальцев уже меньше всего на свете. Поскольку на их долю выпадало решать двуединую задачу сразу. Они одновременно старались удержать в желудках недавний сытный завтрак и унять протяжное гудение в телепающейся от щедрой оплеухи голове.

Их, приобретших весьма кисленькое выражение лиц, заботливо усаживали под стеночку «отдыхать», потрепав успокаивающе и дружески напоследок за плечо. Мол, с кем не бывает, прости… И тут же накидывались на очередного прибывающего, внимательно вглядываясь в него, в его состояние…

Глядя на эти показательные экзекуции, остальное «население» так же почти притихло, и в подземелье мало-помалу уже воцарялось относительное спокойствие. Впрочем, всё это касалось исключительно гражданских и полувоенных специалистов, то есть не имеющих непосредственного отношения к строевой службе с оружием, а просиживающих форменные штаны в конторах и за пультами Базы выпускников военных академий, и вольнонаёмных. Все до единого закалённые «полевые» вояки были настроены решительно, и будто привыкли к подобному, происходящему в их жизни чуть ли не каждый день.

Они не спеша, организованно и безо всякой суеты, вливались мелкими бегущими шагами в Бункер, притормаживали, переходя в дверях на «холостой» бег на месте и не забывая при этом на ходу негромко называть свою фамилию отмечающему их в списке лейтенанту. По всей видимости, воины заранее выстроились на улице именно по алфавиту, поскольку карандаш лейтенанта чиркал по бумаге практически беспрерывно, глаза его от листа не отрывались, и даже секундных заминок абсолютно не было.

Как только последний боец выстроился вдоль стен по левую сторону, тут же началась уже всеобщая перекличка, и Дик зычным голосом, подсознательно и привычно, выкрикнул своё «Я, сэр!». И процедура пошла дальше по утверждённому кем-то заранее плану. Сержант рассеянно обводил взглядом всё, что его сейчас окружало. Отмечая в памяти наиболее приметные моменты.

В общей сложности, в убежище набилось около сотни человек разных специалистов и техников, и около полутора сотен солдат и офицеров «войскового сопровождения». Полторы тысячи бойцов оставалось на поверхности, прикрывая отход персонала станции, и в дальнейшем — сдерживая, по возможности и необходимости, посягательства возможного противника на убежище. Их задача была прозаичной и печальной. Им предстояло пожертвовать собой ради продолжения функционирования Базы…

Дик и остальные, торопливо оборачиваясь на входе, видели, как деловито и сноровисто остававшиеся на поверхности боевые расчёты занимали позиции по расписанию, все в полной амуниции и при полном вооружении.

Царившие же здесь, в убежище, сутолока и суета лишь на первый взгляд казались неуправляемыми и бестолковыми. Однако привычные, отработанные действия спецкоманды обеспечения свели всё действо к минимуму по времени. Не прошло и трёх минут, как в коридоре на несколько мгновений коротко и негромко завыла тягучая сирена, оповещающая о начале закрытия ворот, и невидимые моторы глухо загудели, начав сдвигать толстенные створки…

Те, кто в этот момент оставался в коридоре, и кто выглядывал в проёмы дверей секторов, с ужасом, с тоской и замиранием сердца смотрели, как неторопливо смыкаются тяжёлые, массивные двойные переборки, словно на века отрезающие их от внешнего мира, от солнца, от свободы… От их оставшихся где-то далеко родных и близких. От привычной им жизни и уклада. Можно сказать, от всего их прошлого…