Всё стало на свои места. Мне следовало заниматься тем, для чего, собственно, меня и швырнули в подзабытый было мною живой мир нагишом. Мне следовало отработать разломанную кроватку и панику людского сообщества. А именно — приступить к преднамеренному и вроде бы оправданному убийству. И ни к чему другому. Всё просто и без понтов.

А потому я покрепче перехватил торенор и двинулся к Хаара…

…Тот, кто безразличен к памяти собственной далёкой, поросшей травою ямки, всегда окажется в итоге сильнее. Даже если его тело уже в начале боя напоминает симбиоз подушечек для булавок и мелко шинкованного салата. Потому как дух состоявшегося мертвеца, надо думать, куда неуступчивее и злее тех, кто готовится жить долго и счастливо.

Я прямо "с порога" взял демона в такой оборот, какого он не мог ожидать и в своих самых страшных снах. Не говорю, что загонял его, как зайца, но времени отдыхать и куражиться у него больше не было. Всё его личное время было занято мною. То есть непрерывным решением проблем и хлопот, что сумел я ему доставить. Справедливости ради стоит сказать, что и получал от него я не меньше, чем раздавал. Но мой молодой задор, бывший младше его на пару миллиардов лет, всё чаще оказывался более везучим. Наверное, всё-таки на его способности противостоять моему натиску сказывалась «недоработка» над его телом и внутренними процессами. Перерождённый и «увечный», он был уже менее опасным противником, и я не раз в мыслях своих возблагодарил небо и крученного в делах вредительства Маакуа за столь ценные его подарки в мой адрес. Трудно сказать, что Хаара мог бы со мною сделать, окажись я тут в момент его полноценного появления на свет. А пока… Пока я справлялся очень даже успешно.

И всё было бы ничего, если бы эта сволочь могла сдохнуть быстро и не мучая того, кто прилагал столько усилий для её умерщвлений, что жертвами хватило бы доверху наполнить несколько городков по самые коньки крыш. Обрушившаяся же на меня его ответная мощь могла поспорить с силою ста Ниагар. Поначалу он так же не дремал, и быстро привёл меня в довольно расстроенное состояние. Быстрый обмен злыми ударами, практически не отягощённый такой глупостью, как защита, вскоре дал свои плоды для обоих. На мне, к примеру, оставалось мало мест, куда нельзя было бы, свернув трубкою, засунуть по десятку листов ватмана. Тварь порою работала с такой скоростью и таким остервенением, что мне казалось, — к нему приблизится лишь моя спинная вырезка. Но всё же и я умудрялся делать что-то полезное. Не раз и не два я, где хитростью, а где вполне натурально силой, настырным бараном валил его, почти перерубленного пополам, на пол. Всякий раз с яростью забубённого кромсая его распростёртое тело. Так, что Пра едва успевал подставлять торенор под мои удары. я клевал его до тех пор, пока ему, с превеликим трудом встав на одно колено под моими ударами, не удавалось отогнать меня чудовищными замахами. Но и тогда я всё кружил вокруг него, как впервые попробовавший крови волчонок не отстаёт от защищающего свою жизнь глухаря. Он тяжело топтался на месте, глядя на меня тяжёлым взглядом, из которого давно пропало чувство превосходства, и стараясь не подпускать меня слишком уж близко к своему приходящему в себя телу. Я юлил и метался в надежде обмануть его защиту и подобраться ближе, "войти в клинч". Когда же мне всё-таки на миг удавалось до него добираться, моё оружие начинало напоминать мне мелькающее пропеллером бритвенное лезвие. С такой лёгкостью и скоростью оно превращало части рубимой мною полутуши его тела в исполосованную на ремни шкуру. Прорубленное неоднократно в нескольких местах, по всем меркам и мыслимым законам, оно давно должно было превратиться в разложенный на прилавке мясного отдела товар. Качеству разделки которого мог позавидовать любой рубщик. В такие минуты я не видел вокруг ничего, кроме его оскаленной рожи, на которой всё чаще отражалась растерянность. Весь мир заключался для меня в этом оскале и моих диких усилиях, призванных добить, разметать пучками соломы по залу ненавистный торс. Но, словно сделанные из высокопрочной стали, держали на себе плоть и члены его могучие кости. Временами я впадал с отчаяние. Всеми силами, вертикальными размашистыми ударами, я старался попросту забить, замолотить его, как садоводы молотят и рубят тяпкой оглушённую змею, но неугомонный и редкостной крепости Демон жил, сопротивлялся и крутился уклейкой, жаля меня и приводя меня этим в неописуемое бешенство. И более того, — часто переходил из такого «партера» в молниеносное нападение. Тогда метался и скрежетал зубами от напряжения уже я. Лишь не слишком большие его куски, отлетавшие пластами после моих особо удачных выпадов, усеивали пол зала. На их место быстро вставали новые. Хаара восстанавливался куда быстрее меня, при этом он не менее качественно пластал окорок моего тела, и уже мне начинало казаться, что скорее я закончусь по запчастям, чем он просто красиво, картинно отхватит мне голову. Не знаю, что имел ввиду под нашей «смертью» тот, кто затеял эту мясорубку, но было до дебилизма странно видеть, как истерзанные и измочаленные, искромсанные и исковерканные тела месят друг друга в схватке без малейшей надежды на какой-либо быстрый летальный исход. Хотя бы чей-то. Точнее, как раз меня становилось всё меньше. А Хаара, то отступая, то гоняя меня по залу, назло всем моим стараниям жил, обливаясь кровью, всё так же упрямо вставая всякий раз, когда оказывался на полу, будучи уже пригвождённым к нему лезвием секиры, или же пронзённый пяткой древка.

…Несколько особенно дерзких вспышек моего безумия, основанного на понимании бессмысленности такого вот соревнования мясников, единожды закончились моим, почти полным, успехом. То есть тем, что моё оружие в момент, когда Пра, в очередной раз проткнутый навершием, опрокинулся на спину, я сумел обвести его подставленный в усилии отчаяния торенор… И практически отделил рогатую голову от шеи, войдя точным ударом ему под линию подбородка. Я готов был радостно заорать, празднуя победу. Но к своему ужасу почувствовал, что неимоверно могучее лезвие так и не прошло полного пути, напоровшись о его страшно захрустевший, но не поддавшийся проклятый костяк. Во все стороны полетела кровь, тугими толчками пробивающая себе дорогу наружу. Неимоверным усилием вырвав оружие из раны, тут же зажав её левой рукой, правой он, в которой была зажата секира, демон ухитрился быстро подсечь мои ноги. В тот самый момент, когда я, увлёкшийся зрелищем, в свою очередь и неожиданно украсил собою пол, его рука, всё так же крепко державшая оружие, до отказа вылетела в моём направлении… Он постарался на славу, распластав мне грудь так глубоко, что я понял, — если он найдёт в себе силы повторить подобный удар, меня точно станет двое. Что означало б конец всему. Защищать себя, не имея ног, или будучи «правым» и «левым» Ангелами, мне не светит.

..На моё счастье, ему, после такой полученной раны, тоже требовались несколько секунд серьёзной регенерации. И оба мы, раскатившись в разные стороны, постарались подняться, поедая друг друга ненавидящими взглядами. Впрочем, ему это почему-то удалось сделать куда бодрее. В то время как я, с перерубленными до самого позвоночника сердцем и солнечным сплетением, ощущал себя значительно хуже. Хоть обхватывай себя руками, чтобы не затрещать по швам и не развалиться. Будь у него возможность более широкого и «плотного» замаха, всё было бы кончено. Со мною, разумеется…

Пол подо мною быстро заливался кровью. Тело же, напротив, заполнялось тяжестью, в которой начала пытаться пировать слабость. Я впервые прочувствовал, что даже неживой орган способен ощущать свою близкую, «виртуальную», смерть. Какая-то седая пелена, упавшая на мои зрение и сознание, уже не давала мне толком видеть обстановку. Я понимал, что следующей атаки Отречённого мне, возможно, и не «пережить». И внутренне грустно усмехнулся промелькнувшей коварно мысли о том, что мне всё же обидно умирать вот так, — от слабости и связанной с нею боевого бессилия. Это ещё противнее, чем от факт общего прекращения работы организма. Уж лучше б он срубил мне голову! Мне казалось, сейчас вот я пропущу удар, а затем меня банально изрубят на полуживые куски и разбросают их по всей Вселенной. Жаль было расставаться с таким изумительным телом. Что так скоро превратится в пыль, в тень…