Всадник влетел во двор и осадил коня прямо у Митиного крыльца.

— Дмитрий Васильевич! — закричал он. — Счас к вам стреляных привезут, меня предупредить послали!

Митя вышел из дома.

— Каких стреляных? — спросил он, оглядывая степь.

— Дочку Кочубееву и с ней Сашку Снегирева!

Взмыленный конь плясал под всадником, дико косил глазами на Митю.

— Ты толком говори! — сказал Митя.

— Сашка с ней гулял, потом они поругались, и она с парнем из Камышовки пошла гулять, а он ее подстерег и застрелил в живот! — снова прокричал всадник. — А потом себе выстрелил в грудь! Счас уж здесь будут, за горой они!

— Чем стреляли? — спросил Митя.

— Из ружья!

— Пулей или картечью?

— Вроде пулей! Их тихо везут, они вот-вот помереть должны! Сашка, тот и раньше говорил, что убьет ее, если с ним она не будет!

Митя снова поглядел в степь.

— Ты вот что, — сказал он сухо. — Успокойся! Скачи к зоотехнику в Буланово, пусть сейчас же ко мне едет! Пусть все инструменты возьмет и пусть ягненка молодого из стада привезет, живого, понял?

— Понял! — крикнул всадник.

Развернув коня, он поскакал в степь.

Митя зашел в дом, остановился, не зная, с чего начать. Открыв ключом ящик стола, выложил на стол старый синий халат, хирургическую шапочку, марлевую повязку, перчатки.

Он надел чистую белую рубаху. Надел халат и шапочку. Затянув потуже пояс, достал из стола хирургические инструменты, два рулона марли. Подумав, взял пару чистых простыней…

Посреди двора стоял каменный стол, застеленный чистыми белыми простынями. Над столом на веревках висел марлевый полог, закрывавший стол с трех сторон до земли. Ветер тихо шевелил марлевые стены.

Митя поправил простыни, подошел к летней печи, на которой в ведре кипятились инструменты. Подойдя к забору, он еще раз оглядел степь. Было тихо и пусто.

Он тщательно, с мылом, вымыл руки до локтя, вытер их чистым полотенцем. Зашумел мотоцикл, и к дому подъехал Рябов. Он был в форме и портупее, на боку у него висела кобура.

— Счас будут, — сказал он глухо, не глядя на Митю.

— Раны серьезные?

— Девке в живот, а пацану в грудь навылет. Но сердце вроде не задето. Пулей медвежьей, подлец, стрелял! Любовь значит!

Они постояли молча. Митя еще раз внимательно оглядел свою операционную.

— Послушай, Рябов, — сказал он тихо. — Чего-то мне страшно. Ты уж не пускай лишних людей. Да хорошо бы никого не пускать.

— А чего страшно?

— Не знаю. Девку-то, видать, насмерть уложил.

Митя сел, ссутулившись, у своего каменного стола, поглядел на свои руки. Было тихо…

По дороге к дому медленно ехала бричка, за ней две машины. Рябов пошел им навстречу.

Бричка тихо въехала в ворота, рядом с ней шли трое мужчин и две женщины. Рябов остановил остальных людей в воротах, одного из мужиков поставил охранять вход.

Мужики осторожно сняли с брички два окровавленных тела и перенесли на каменный стол. Отошли тут же.

Парень и девушка лежали на столе рядом, рука об руку. Митя посмотрел на девушку и узнал ее.

— Галина, — позвал он тихо, склонившись над ней.

Она лежала перед ним неподвижно, бледная, с осунувшимся лицом. Одна из женщин бросилась к ней, но ее поймал Рябов. Женщина вырвалась. Подбежала к Мите, бросилась перед ним на колени, обхватив его ноги. Ее оттащили с трудом, усадили, рыдающую, у забора.

Митя взял палку и очертил круг у каменного стола.

— Не заходить! — сказал он резко. — Никому! Что бы ни случилось, только если я позову сам!

Женщина плакала тихо у забора. Другая сидела молча, как статуя. Мужики тоже все молчали, глядели на Митю.

Митя аккуратно срезал бинты с живота девушки, срезал ее белье. Сделал ей несколько уколов в вены на руках, в живот. Послушал ее пульс.

Он обошел стол, склонился над парнем. Тот был в сознании. Митя срезал бинты с его груди. Парень смотрел на него, сжав зубы.

— Терпи, — сказал Митя тихо и стал обрабатывать рану.

Парень зажмурился, заскрипел зубами. Митя работал быстро, почти автоматически. Во дворе стояла тишина, только инструменты звякали в тазу и чей-то голос бубнил где-то за воротами.

Закончив обрабатывать рану, Митя так же быстро наложил повязку, туго стянув парню плечо. Он налил в стаканчик из фляжки спирта и, приподняв парня, влил ему в рот. Тот выпил спирт как воду.

— Под навес его, только аккуратно! — сказал Митя, ни к кому не обращаясь.

Рябов и еще один мужик сняли парня со стола и быстро перенесли под навес…

Митя сидел на стуле перед девушкой, и чуть склонив голову набок, ощупывал ее рану. Он даже не глядел на ее живот, а словно прислушивался. Он смотрел на ее лицо.

У ворот раздались голоса, и во двор быстро прошел одетый в старенький белый халат старик-зоотехник. В одной руке он держал чемоданчик, а другой сжимал под мышкой белого ягненка.

— Дмитрий Васильевич, барашка-то куда? — окликнул он Митю.

— Пусть зарежут его, мне жилка нужна зашивать! — не оборачиваясь ответил Митя.

Зоотехник отдал ягненка Рябову, тот передал его одному из мужиков. Зоотехник вымыл руки, подошел к столу.

— Федор Иваныч, — тихо сказал Митя. — Ты мне помогай потихоньку. — Он, не отрываясь, смотрел на лицо девушки.

— А тот как? — спросил Федор Иванович.

— Тот нормально. Я пулю найти не могу.

— Печень задело?

— Вроде нет. Кончается она, — добавил он тихо.

Зоотехник раскрыл чемоданчик, развернул тряпку с инструментами.

— У меня ж для скотины инструмент-то! — вздохнул он.

— Ничего, — сказал Митя. — Ты только помогай мне…

Они работали молча, как часовщики. Время тянулось медленно. Тишина стояла во дворе, все молча, не отрываясь, смотрели на стол под марлевым пологом. Вдруг Митя поднялся.

— Я передохну, — сказал он. — Не соображаю чего-то.

Он вышел из круга, держа руки перед собой в окровавленных перчатках. Прошелся по двору, ни на кого не глядя. Люди во дворе по-прежнему сидели молча. За воротами тоже стояли люди, машины, кони. Вечерело…

Митя сидел над девушкой один. Он молча что-то делал в ее животе. Над его головой горела лампочка. Начиналась ночь.

Рядом, на стуле, сидел старик-зоотехник. Он дремал, склонив голову набок. Вдруг Митя выпрямился и бросил в таз пулю. От звука Федор Иванович проснулся. Митя, склонившись, продолжал работать.

Подошел Рябов, подвел за локоть здоровенного парня. Парень, улыбаясь, покачивался.

— Вот, — сказал Рябов. — У него вторая группа, резус отрицательный. Но он, собака, пьяный!

— Это ничего, — сказал Митя. — Это даже хорошо.

Парня посадили на стул, вогнали ему иглу в вену. От иглы шла длинная трубка с резиновой грушей посередине. Иглу на другом конце трубки ввели в руку девушки, и Федор Иванович, нажимая на грушу, стал перекачивать кровь.

Митя продолжал возиться в ране.

— Сколько уже? — спросил он через некоторое время.

— Да литра полтора, хватит, — ответил зоотехник.

— Качай еще, — сказал Рябов. — Кобель здоровый. Что, Петро, крови не жалко? — спросил он у парня.

— Нет, запросто, — улыбаясь, ответил парень.

— Хватит, хватит, — сказал Митя. — Дайте водки ему…

Митя и Федор Иванович работали уже стоя, вдвоем.

Зоотехник подавал Мите инструменты, помогал держать их, когда было нужно. Митя зашивал рану…

Закончив зашивать, он наложил на живот девушки повязку. Склонившись над ее лицом, поднял ее веки, осмотрел зрачки. Щеки девушки порозовели. Митя постоял, щупая ее пульс, потом улыбнулся и поцеловал в лоб.

— Все, — сказал Митя.

Он вышел из-под марлевого полога в ночь, прошел в дом, упал на диван и тотчас уснул.

Он не слышал, как во дворе и на холмах зашумели люди, машины. Степь ожила, наполнившись криками, светом. Он не видел, как в комнату вошел Рябов, постоял тихо и вышел…

Ночью была буря. Выла собака. Ветер срывал солому с крыши, раскачивал провода во дворе. Дождь хлестал в окна. Марлевый полог над каменным столом сорвало и унесло в степь. Завалились столбы у навеса. Митя спал и ничего не слышал.