Едва братья ушли, кади сам принялся разгадывать загадки. Сперва велел привести к себе самого старого старика в городе и спросил его:

— Не слыхал ли ты чего-нибудь про ту долину, где моя кукуруза посеяна?

— Слыхал, — ответил старик. — Когда я был ещё маленький, мой дед говорил, что его дед рассказывал, будто в той долине наши великий бой с турками приняли.

— Так, так, — сказал кади и отпустил старика.

Потом позвал своего управителя.

— Отвечай, как могло случиться, что барашка из моего стада свинья выкормила. Ведь мы, мусульмане, свиней не держим.

— Прости, кади, — взмолился управитель, — боялся я тебе раньше сказать. Вот как всё было. Объягнилась одна овца, принесла двух ягнят. Не прошло и трёх дней, как пропал один ягнёнок. Искали его, не нашли и искать бросили. А он прибился к стаду свиней, что сосед-христианин держит. Никогда я раньше о таком не слыхивал, а только выкормили его свиньи вместе со своими поросятами. Осенью, когда стали стадо в хлев загонять, сосед увидел барашка и отдал его. И такой откормленный был тот барашек, что я тебе его к столу подал. Не гневись, хозяин, всё тебе сказал по правде.

Кади не рассердился. Погладил в задумчивости бороду и пошёл на женскую половину дома. Поклонился матери и спросил:

— Скажите, матушка, почему я отцом не отца называл. Кто был мой отец?

Заплакала старая женщина:

— Рано я овдовела. Была ещё молодой и красивой. Второй раз замуж вышла. А ты совсем младенцем был, у груди лежал. Муж мой сказал: «Зачем поселять раздор в сердце ребёнка, пусть лучше никогда не узнает, что я ему не родной отец. Воспитаю его, как своего сына». Уехали мы из того места, где раньше жили, чтобы никто тебе правду не открыл. Как же ты узнал через столько лет?

Ничего не ответил кади, только ещё ниже матери поклонился. Наутро целая толпа собралась у лавки Муссы. Кади посмотрел на братьев, посмотрел на Муссу и заговорил:

— Не хотелось мне верить, что такой уважаемый человек, как ты, Мусса, мог присвоить чужое. Но за эту ночь я убедился, что братья правду говорят. У тебя их лошадь, Мусса?

Мусса потупился и сказал:

— Лучше один раз покраснеть, чем сто раз бледнеть. У меня их лошадь. Только не крал я её, сама она к моему каравану прибилась. Верно, забыли на ночь конюшню запереть. Надо бы отогнать чужую лошадь, да мои лошади тяжело были товаром нагружены, а одна так и вовсе захромала. Снял я с неё поклажу, перегрузил на ту, что приблудилась, и двинулись мы дальше. А когда братья сюда пришли, стыдно мне стало при всех признаваться. Одного понять не могу — как они узнали, что их лошадь на моей конюшне стоит.

— Сейчас поймёшь, как я сам понял, — сказал кади и приказал принести плошки с застывшим бараньим жиром. Налил в плошку воды из длинногорлого медного кувшина и показал всем собравшимся.

— Глядите, жир как был на дне, там и остался. Так и мы до поры не знаем истины. Но вот я ставлю плошку на жаровню, следите внимательно! Видите: начал плавиться жир и первая капля уже всплыла наверх. У этих братьев ум подобен жаркому огню. Хотел бы я иметь таких советчиков. — И, повернувшись к братьям, кади спросил: — Не пойдёте ли ко мне на службу?

— Нет, кади, — ответил старший брат, — не нужны тебе советчики.

— Ты мудрый человек, — сказал средний брат, — и сам умеешь идти по следу правды до конца.

— А нас земля ждёт не дождётся. И руки наши стосковались по работе, — добавил младший.

— Будь по-вашему, — согласился кади. — А ты, Мусса, отдай им лошадь да нагрузи на неё те товары, что она на себе привезла.

И все, кто стоял кругом, закивали головами и погладили бороды в знак одобрения.

Братья вернулись домой и зажили по-прежнему. Как раньше, лошадь и в плуг, и в борону, и в телегу запрягали. Весной сеяли, осенью урожай собирали.

А довелось ли им ещё раз свой ум в ход пускать — знать не знаем. Мы сказку услыхали, вам пересказали, а дальше дело не наше.

МАЛЕНЬКАЯ ВИЛА

Боснийская сказка

Был в королевстве большой праздник. Вырос у короля с королевой единственный сын. Как положено, в день совершеннолетия подрезали ему кудри, что раньше ниже пояса спускались. Зажгли множество свечей во дворце, а в саду цветные фонарики.

Король с королевой да гости постарше в зале пируют. А кто помоложе — в саду веселятся. И королевич с ними, любуется, как девушки на лужайке коло — хоровод — водят и песни поют. Юноши один другого красивей. А королевич краше всех. Девушки с него глаз не сводят, юноши завидуют.

К полуночи разъехались гости. Слуги фонарики в саду потушили, в залах свечи задули. Тихо во дворце, темно. Все спят. Одному королевичу не спится. Вышел он в сад погулять. А ночь лунная, светлая. Узорная тень листвы на земле лежит. И увидел королевич на лужайке, где гости недавно хоровод водили, маленькую вилу-волшебницу в белом платье с золотым шитьем. Свищет, заливается певчая птица на ветке, и под её песни маленькая вила танцует.

Королевич нагнулся, протянул руку, и вила ему на ладонь ступила.

— Почему же ты на мой праздник не пришла?

— Меня не пригласили, а сама не осмелилась, — ответила вила. — Да и что мне делать, такой маленькой, на большом празднике? Меня в траве никто бы и не заметил.

— Зато я теперь тебя заметил, — сказал королевич и погладил её длинные волосы кончиком мизинца.

Даже при лунном свете было видно, как вспыхнули румянцем нежные щёчки вилы. Спрыгнула она с ладони королевича и бросилась бежать. Королевич хотел её остановить, но она выскользнула из-под его пальцев и пропала. Только её крошечная рукавичка и досталась королевичу.

Весь остаток ночи он вилу во сне видел, весь наступивший день лишь о ней думал. А как взошла луна, опять принесли его ноги на лужайку.

Вышла ему навстречу вила, улыбнулась ласково.

Королевич говорит:

— Я тебе твою рукавичку принёс. Дай я сам её на руку надену.

Протянула вила ему руку. Что за диво — не налезает рукавичка.

— Кажется, я чуточку выросла, — сказала вила. — Придётся новые рукавички шить.

— Так подари мне эту на память, — попросил королевич. — Я её у сердца носить буду.

— Бери, — шепнула вила и на глазах у королевича ещё немножко подросла.

Так и повелось. Королевич день мается, вечера ждёт. Ночью спешит на лужайку. Смотрит на свою вилу — не налюбуется, слушает её речи — не наслушается.

А вила всё растёт да растёт. Доросла до пояса королевичу, потом до плеча. Уже королевич с ней рука об руку по саду гуляет.

На седьмую ночь вила сказала:

— Луна на убыль пошла. Теперь, пока новый месяц на небе не народится, не увидимся мы с тобой.

— Милая моя, — отвечает королевич, — не могу я с тобой расстаться. Изойду тоской, разорвётся мое сердце. Хочу, чтобы ты всегда была со мной не тайной подругой при луне, а женой перед всем светом.

— А так ли ты меня любишь, как говоришь? Если стану твоей женой, хватит ли твоей любви, чтоб во всю жизнь мне верным остаться, на другую не взглянуть, той, другой, не улыбнуться?

Не одну клятву, а без числа клятв дал королевич. И тогда вила согласилась выйти за него замуж. Проговорили они до утра, а утром пошли вместе во дворец, рассказали всё королю и королеве, и те дали им своё благословение.

Скоро сыграли пышную свадьбу, и все гости дивились на невиданную красу невесты.

Семь лет прожил королевич со своей женой-вилой в счастье и согласии. Только на неё он глядел, только ей улыбался. Ни спору, ни размолвки меж ними не бывало.

А через семь лет умер старый король. И на печальных его похоронах вот что случилось. Стоят все вокруг гроба, хор погребальные песни поёт, мужчины молча слезу утирают, женщины в голос плачут. Лишь одна красавица с рыжими волосами не плачет, не причитает. Смотрит в упор на королевича чёрными, как ночь, глазами, с его лица взора не сводит.

Любил и чтил королевич короля, своего отца, и горько было у него на душе, а всё же заметил он красавицу. Сам на неё нет-нет да взглянет.