Но, помимо этого, Гитлер обладал большими зна­ниями и удивительной памятью, а также творческой фантазией в области техники и всех проблем воору­жения. Его знания в области применения новых видов оружия в нашей армии и — что было еще более удиви­тельно — в армии противника, а также цифровых дан­ных относительно производства вооружения в своей стране и в странах противника, были поразительны.

...После успехов, которых Гитлер добился к 1938 г. на политической арене, он в вопросах политики стал азартным игроком, но в военной области боялся вся­кого риска. Смелым решением Гитлера с военной точ­ки зрения можно считать только решение оккупиро­вать Норвегию, хотя и в этом вопросе инициатива ис­ходила от гросс-адмирала Редера. Но даже и здесь, как только создалась критическая обстановка под Нарви­ком, Гитлер был уже готов отдать приказ об оставле­нии города и тем самым пожертвовать главной це­лью всей операции — обеспечением вывоза руды. При проведении наступления на Западе также проявилась боязнь Гитлера пойти на военный риск, о чем уже шла речь выше. Решение Гитлера напасть на Советский Союз было в конце концов неизбежным следствием отказа от вторжения в Англию, риск которого опять-таки показался Гитлеру слишком большим.

Во время кампании против России боязнь риска проявилась в двух формах. Во-первых, как будет пока­зано ниже, в отклонении всякого маневра при прове­дении операций, который в условиях войны, начиная с 1943 г., мог быть обеспечен только добровольным, хотя и временным, оставлением захваченных районов. Во-вторых, в боязни оголить второстепенные участ­ки фронта или театры военных действий в интере­сах участка, который приобретал решающее значение, даже если на этом участке складывалась явно угро­жающая обстановка».

Итак, по Манштейну, Гитлер был трус в военных во­просах и авантюрист, «азартный игрок» в политических. Причем к своему мнению об авантюризме Манштейн присовокупляет и мнение будущего фельдмаршала Рундштедта и других генералов в 1939 г.: «Мы были с каждым разом все более поражены тем, какое невероятное поли­тическое везение сопровождало до сих пор Гитлера при достижении им довольно прозрачных и скрытых целей без применения оружия. Казалось, что этот человек дейст­вует по почти безошибочному инстинкту».

Сначала задумаемся — а может ли так быть? Может ли один человек быть трусом в военной области и аван­тюристом в политической? Ведь при переходе из эконо­мической области в военную, а из военной в политиче­скую риск возрастает на порядки. Что стоит ошибка в экономической области? Скажем, построили не тот завод! Это пфенниги потерь в расчете на каждого немца, допол­нительная его работа в течение нескольких минут.

А что стоит ошибка в военной области, скажем, про­игранное сражение? Это уже десятки тысяч убитых гра­ждан и сотни марок материальных потерь в расчете на каждого.

А что стоит ошибка в политике, скажем, выбор не того союзника или не того противника? Это миллионы убитых и десятки тысяч марок потерь в расчете на каж­дого оставшегося в живых. Эти риски несоизмеримы. По Манштейну получается, что Гитлер не рисковал там, где возможные потери еще не так велики, но охотно риско­вал там, где они неизмеримы. Может ли такое быть? Мо­жет ли человек, который не принимает ванну из-за стра­ха утонуть, отважиться переплыть Волгу в ее низовьях? Такой человек немыслим, и Гитлер им не был, он не был авантюристом.

Просто Гитлер знал то, чего не знали или не пишут его генералы (даже после войны). Они поражались «неве­роятному политическому везению» Гитлера. В роли «неве­роятного политического везения» Гитлера выступал сио­низм — международное еврейство, еврейские лобби в государствах — противниках Германии. Именно этот со­юзник обеспечивал Гитлеру достижение целей, которые генералам казались «невероятными».

К примеру, Манштейн от имени генералов, участни­ков совещания у Гитлера, вспоминал:

«Гитлер в 1938 г. развернул свои силы вдоль гра­ниц этой страны (Чехословакии. — Ю.М.), угрожая ей, и все же войны не было. Правда, старая немецкая по­говорка, гласящая, что кувшин до тех пор носят к ко­лодцу, пока он не разобьется, уже приглушенно зву­чала в наших ушах. На этот раз, кроме того, дело об­стояло рискованнее, и игра, которую Гитлер, по всей видимости, хотел повторить, выглядела опаснее. Гаран­тия Великобритании теперь лежала на нашем пути. За­тем мы также вспоминали об одном заявлении Гитле­ра, что он никогда не будет таким недалеким, как не­которые государственные деятели 1914 г., развязавшие войну на два фронта. Он это заявил, и, по крайней мере, эти слова свидетельствовали о холодном рассуд­ке, хотя его человеческие чувства казались окаменев­шими или омертвевшими. Он в резкой форме, но тор­жественно заявил своим военным советникам, что он не идиот, чтобы из-за города Данцига (Гданьск) или Польского коридора влезть в войну».

Заявил и тем не менее именно из-за этого в войну и «влез», хотя ни ему, ни Германии она не была нужна. Те­перь понятно, что она нужна была его союзнику — сио­низму.

Манштейн, повторюсь, не пишет, что целью Гитле­ра (целью его союзников) было переселение западноев­ропейских евреев в Палестину, прямо он даже ничего не пишет о захвате Палестины, но он так детально анали­зирует бессмысленность войны против Англии в Сре­диземном море и Африке и прямую необходимость для победы над Англией высадки на Британские острова (он готовил свой корпус к этой высадке), что невольно на­прашивается вопрос: какова же тогда цель войны Гитле­ра в Средиземном море и в Африке, если победа над Анг­лией здесь ни при чем?

Манштейн рассматривает различные варианты опе­раций на Средиземном море: как гипотетические (захват Мальты и Гибралтара), так и те, которые удачно или не­удачно осуществлялись (захват Греции, Крита, Египта). Причем скорее из академического интереса, поскольку он одновременно утверждает, что с точки зрения страте­гии война на Средиземном море именно Германии ни­чего не давала.

«Бесспорно, потеря позиций на Средиземном море была бы для Великобритании тяжелым ударом. Это могло бы сильно сказаться на Индии, на Ближнем Востоке и тем самым на снабжении Англии нефтью. Кроме того, окончательная блокада ее коммуникаций на Средиземном море сильно подорвала бы снабже­ние Англии. Но был бы этот удар смертельным? На этот вопрос, по моему мнению, надо дать отрицатель­ный ответ. В этом случае для Англии оставался бы открытым путь на Дальний и Ближний Восток через мыс Доброй Надежды, который никак нельзя было блокировать. В таком случае потребовалось бы соз­дать плотное кольцо блокады вокруг Британских ост­ровов с помощью подводных лодок и авиации, т.е. из­брать первый путь. Но это потребовало бы сосредото­чения здесь всей авиации, так что для Средиземного моря ничего бы не осталось! Какой бы болезненной ни была для Англии потеря Гибралтара, Мальты, пози­ций в Египте и на Ближнем Востоке, этот удар не был бы для нее смертельным. Напротив, эти потери скорее ожесточили бы волю англичан к борьбе — это в их ха­рактере. Британская нация не признала бы этих потерь для себя роковыми и еще ожесточеннее продолжала бы борьбу! Она, по всей видимости, опровергла бы известное утверждение, что Средиземное море — это жизненно важная артерия Британской империи. Очень сомнительно также, чтобы доминионы не последовали за Англией при продолжении ею борьбы».

Победу в Европе могла обеспечить только высадка на Британские острова, эта высадка решала и вопросы по­беды на Средиземном море. Манштейн пишет: