– Корд, пожалуйста. Я обещаю, что никогда больше не пущу твои воспоминания в свой разум без твоего ведома.

Он потянулся к ней, готовый, казалось, схватить ее за плечи, но сдержался и опустил руки. Ему хотелось одного: прикоснуться к ней, притянуть ее к себе и сказать, что все в порядке. Ведьма! Она накрепко привязала его к себе. И не отпускала даже теперь, когда он знал о ее вероломстве, о ее обмане – а это, без сомнения, был жестокий обман: скрыть такую страшную тайну.

– Откуда я знаю, что могу тебе доверять?

– Но мы ведь не можем жить так всю оставшуюся жизнь, – тихо сказала Селин.

Корд едва расслышал эти слова из-за рокота накатывающихся волн. Слезы блестели у нее на ресницах. В глубине ее глаз он увидел нечто такое, с чем не хотел соглашаться. Она смотрела на него так, словно его прощение и доверие что-нибудь для нее значат. И это его пугало. Корд повернулся к ней спиной, намереваясь сесть в седло. Он понимал, что ему придется прикоснуться к Селин, знал, что не имеет права взять и уехать без нее.

Корд уже ставил ногу в стремя, когда Селин поняла, что не может оставить все как есть и не попытаться преодолеть его гнев и упрямую гордость. Намертво заперев ненавистную часть своего подсознания, обладающего свойством запросто бродить по самым дальним закоулкам чужих воспоминаний, Селин дотронулась до руки Корда. Девушке показалось, что ее пронзило электрическим током, таким первозданно-чувственным оказалось прикосновение к теплой даже сквозь ткань рубашки коже этого мужчины.

– Корд, послушай…

По телу Корда разлилась приятная, трепетная волна. Он повернулся и, забыв об осторожности, положил ладони на плечи жены. Ее голова была откинута назад, глаза закрыты. Одинокая слезинка блеснула под темными ресницами, прокатилась по щеке и упала на песок. Морской бриз играл ее распустившимися, спутанными волосами. Корд подумал, что эта женщина, эта ведьма – его жена – медленно, но верно очаровывает его, проникает в сердце.

– Ты права, Селин, – сказал он, крепче сжимая пальцы у нее на плечах и заставляя открыть глаза. – Мы не можем прожить так всю оставшуюся жизнь.

Нарастающее желание оказалось сильнее страха. Он притянул ее к себе и попытался заглянуть в самую глубину этих глаз, словно проникая в ее тайну. Он, кажется, дразнил ее своей близостью, предлагая снова окунуться в его душу.

– Ты хотела пробраться в мое прошлое, ну давай же, вперед, дорогая Селин! Если я должен заплатить такую цену за то, чтобы быть с тобой, ничего не остается делать – я плачу!

Он обнял ее и прижал к себе так крепко, что она не могла даже пошевелиться. Ожидая встретить сопротивление, Корд был поражен тем, что она замерла в счастливом ожидании, глядя прямо ему в глаза.

– Я хочу тебя, Селин. Будь ты проклята, но я снова хочу тебя.

Она не могла ничего ему возразить. Только не сейчас, когда во всем теле нарастала сладкая истома. Корд опустился на одно колено и потянул ее за собой в тень смоковницы. Песок здесь оказался неожиданно прохладным, совершенно не таким, какой лежал под горячими лучами солнца. Селин так много нужно было сказать ему! Ей хотелось, чтобы его упрямое сердце услышало и приняло то, что она скажет. Но она уже достаточно хорошо его изучила. Нежные слова любви и обещания станут всего-навсего звеньями цепи, которая опутает его сердце, но он никогда не смирится с этими оковами!

Он хотел ее и был нужен ей. Добровольно отдаться ему – вот лучший способ общения с ним сейчас, понимала Селин. Позволить ему утолить страсть ее телом – единственная возможность ублажить его, дать ему утешение.

Слиться с ним – только так могла она отдать ему всю любовь, которой он сопротивлялся из недоверия, из страха потерять ее.

Корд отпустил ее и немного отодвинулся, чтобы раздеться, потом взялся за ее платье. Узлы на бедрах лишь ненадолго задержали его, но он справился с ними, и мягкая ткань соскользнула с ее бедер.

– Обхвати меня своими ручками, Селин. Закрой глаза и проникни в мои воспоминания, но знай одно: я буду позволять тебе это, только когда не смогу уже отказывать себе в удовольствии насладиться твоим телом!

Он опустился на нее, взволнованный и трепещущий, готовый овладеть ею, мучаясь от любовной жажды, ненавидя себя за это.

– Нет, – сказала Селин, медленно покачав головой, и прижалась к нему. – Обещаю тебе. Я не буду…

Он провел рукой между их прижатыми телами, почувствовал, как влажно ее лоно, и мягко опустил ее на песок, заставляя замолчать так же, как заставил себя забыть на минуту свой гнев. Он не всегда был праведником, но никогда не причинял женщине физической боли.

Заставив ее пошире развести ноги, он ощутил теплую влажность между ее бедрами, и пальцы его задвигались нежно и ритмично, заставляя ее стонать от наслаждения, прижимаясь к нему всем телом. Легким движением бедер она дала ему понять, что хочет большего, нуждается в большем так же, как и он.

Воздух был насыщен солью и туманом. Они вдыхали аромат тропических цветов. Не способный больше ждать, не желающий думать о последствиях того, что он делает, Корд уткнулся лицом в изгиб ее шеи и полностью отдался своей страсти. Она была горячей, напряженной и полностью принадлежала только ему. По крайней мере в этот единственный и неповторимый благословенный миг.

Селин приподнялась ему навстречу, почувствовав, что он проникает внутрь ее, подспудно ожидая, что вот-вот ощутит рвущую, иссушающую боль, знакомую со вчерашней ночи. Но ничего подобного не произошло. Как Корд и обещал, физической боли больше не было. Только горькое сознание: то, что он испытывает к ней помимо страсти, – хуже, чем гнев: он не чувствует ни-че-го! Верная своему обещанию, Селин не проникала в его воспоминания, сосредоточившись на тех ощущениях, которые вызывала в ней близость с Кордом.

Он начал двигаться в ритме набегающих на берег волн прибоя, но потом этот темп показался ему слишком медленным и ровным, движения его стали более быстрыми и нетерпеливыми, Корд все настойчивее и глубже проникал в ее лоно. Он делал такое, что она готова была сойти с ума. Он покусывал ею шею и плечи, и она ощущала на своей коже его теплое дыхание, дрожа, когда он водил языком вокруг пульсирующей на шее жилки.

Селин выгнулась под ним, требуя большего, страстно желая получить от него все. Она хотела, чтобы он отдал ей все, излил в нее свое семя, наполнил ее собой. Она звала его по имени, прося, чтобы он довел ее, наконец, до наивысшей точки наслаждения. Этот крик слился с голосом моря, улетел на крыльях пассата.

Ее голод подогнал его. Корд больше не владел собой, словно стараясь пронзить ее насквозь, чувствуя, как разгорается ее страсть, как бьется в восторге ее тело. Он оказался бы не в силах сдержать ее, даже если бы захотел, и, пожалуй, не смог бы разжечь ее еще сильнее, поэтому он отдался наивысшему удовольствию и изливал в нее свое семя снова и снова.

Корд не мог с уверенностью сказать, что он слышал: плеск морского прибоя или стук своего собственного сердца. Забыв о недавнем гневе, он обнял Селин и крепко прижал ее к себе, откидывая с ее лица влажные локоны, чувствуя под пальцами набившийся в эти прекрасные волосы песок.

И вдруг восторг момента разрушился от одного воспоминания, которое пронзило все его существо. Он отпустил жену, отодвинулся от нее и сел. Стянув рубашку через голову, он отшвырнул ее, пробежал по песку и нырнул прямо в набегающую волну.

Селин села, не желая уступать навалившейся на нее печали. Глупо оплакивать потерю того, чем она никогда по-настоящему не обладала, да и не собиралась обладать. Она села и накинула платье, щурясь на солнце и наблюдая за уверенными мощными гребками Корда, который уплывал все дальше от берега. Его обнаженная спина, показываясь из хрустально-голубой воды, блестела на солнце.

Селин завидовала свободе, с которой он убежал в совершенно иной мир, пусть даже всего на несколько минут. Она знала: до тех пор, пока живы ее воспоминания, прошлое не отступит ни при каких обстоятельствах. Однако Селин не секунды не сомневалась в бесполезности оплакивать прошлое, особенно когда не известно, какое будущее тебя ждет.