Селин казалось, что ее разорвет на части ощущение плоти Корда внутри нее. Его пальцы впились в ее мягкие бедра, удерживая ее под собой. Она попыталась пошевелиться, освободиться от этого переполняющего ее ощущения, но постепенно поняла, что он молча умоляет ее лежать не двигаясь. Она зажмурилась, стараясь не обращать внимания на стихающую боль, и прижалась к нему, боясь пошевелиться, боясь, что он сделает что-нибудь, от чего эта пронзительная боль возобновится.

Он горячо дышал ей прямо в ухо, по спине бежали мурашки. Селин дрожала, а Корд задыхался, постанывая. Он полностью растворился в ней, был внутри нее и вокруг нее, напряженный настолько, что напоминал себе натянутую тетиву.

Теперь она стала его женой. Он был внутри нее, стал частью ее, наполнил ее своей плотью. Она поглаживала его по мускулистой, гладкой спине, по ребрам, потом опустила руки к его бедрам. Мысль о том, что их тела наконец соединились, привела ее в чудесное состояние. Она почти забыла о боли. Они лежали, слившись в одно целое, на хрустящих, прохладных простынях. Их ласкал морской ветерок. Вокруг них складками ниспадала москитная сетка, они словно оказались в прозрачном коконе.

Корд боялся отпустить ее бедра, боялся, что она пошевелится, чтобы освободиться от боли, освободиться от него. Он попытался смягчить эту боль поцелуями, провел языком вокруг уха, спустился ниже, к шее. Тепло, смешанное с медом, разливалось вокруг него. Корд снова начал двигаться внутри Селин – очень медленно, боясь снова причинить ей боль. Она не двигалась в ожидании и едва дышала, продолжая поглаживать его спину кончиками пальцев. Миллиметр за миллиметром он наконец начал отделяться от нее, покидать ее теплое лоно.

– Нет, пожалуйста, останься, – прошептала она.

Корд потерял над собой контроль. Запрокинув голову, он громко закричал, дав волю чувствам, проникая в нее снова и снова, изливая свое семя в ее чрево.

Наконец стук его сердца начал постепенно стихать, он осознал, что нависает над Селин, опираясь на локти, а она, открыв глаза, внимательно смотрит на него. Через некоторое время она перевела взгляд на распахнутую балконную дверь. Как хорошо, что до этого ему удалось доставить ей настоящее удовольствие, ведь на сей раз она не достигла пика блаженства вместе с ним.

– Ты была девственницей, – выговорил Корд, чувствуя такое смущение, какого не испытывал никогда прежде.

– Ты говоришь так, словно это грех.

– Тебе никогда больше не будет так больно.

Ее губы были слишком большим искушением. Ему снова захотелось ее поцеловать, только теперь уже медленно, наслаждаясь их сладостью. Он вышел из нее и на мгновение ощутил какую-то утрату.

Они лежали рядом, совершенно обнаженные, едва касаясь друг друга, наслаждаясь прохладой ветерка, обдувающего их разгорячённые тела. Селин очень хотелось расспросить его, что он чувствует, узнать, испытает ли когда-нибудь еще испепеляющий душу огонь наслаждения, который она познала, когда он поднял ее до заоблачных высот. И этот его крик – неужели он тоже испытал такое блаженство?

– О чем ты думаешь?

Похоже, он требовал ответа, а не просто интересовался.

– Так всегда бывает?

– Я уже сказал тебе, что ты никогда больше не будешь чувствовать боли, если только тобой не попытаются овладеть силой.

Она повернулась к нему:

– Ты никогда не будешь заставлять меня силой.

Его снова потрясла ее доверчивость. Казалось, она знает его лучше, чем он сам.

– Я говорила не о боли, – продолжала она. – Я имела в виду другое…

– Удовольствие?

– Да.

Корд не знал, как он может обещать ей это, если сам до сегодняшней ночи не испытывал такого острого наслаждения ни с одной женщиной.

– Всегда бывает по-разному, хотя в то же время это всегда одно и то же.

Как жаль, что они не были настоящими друзьями. Она могла бы тогда попросить его объяснить ей это. При нынешних отношениях она не могла преодолеть смущения.

Одно стало для Селин совершенно ясно: ее страхи остались позади. Она знала, что не сможет быть такой же, как мать. Из вечера в вечер соединяться с совершенно чужими мужчинами в столь интимном акте она не сможет даже за все деньги мира. Она скорее умрет с голоду.

Москитная сетка всколыхнулась и замерла, когда ветерок улегся. В мертвой тишине слышалось только назойливое гудение насекомых-кровопийц, которые никак не могли прорваться сквозь защитный навес, да еще ровное дыхание Корда. Она думала о том, что сейчас между ними произошло. Как же это было бы, если бы они любили друг друга? Могли ли ощущения быть еще ярче и приятнее?

– Не жди от меня любви, Селин. Во мне нет этого чувства.

Можно было подумать, что он прочел ее мысли.

– У всех нас есть любовь, которой можно поделиться. Просто некоторым это сделать труднее, чем остальным, – сказала она.

Он так старательно стремился сохранить стену вокруг своего сердца, что ей захотелось взять его за руку, подбодрить, убедить, что он не один. Вместо этого она спросила:

– Неужели твой кузен Алекс хотел, чтобы ты замкнулся в себе и никогда не испытал любви? Ты говорил, что он любил тебя. Неужели он хотел бы видеть, как ты всю жизнь живешь с каменным сердцем?

– Каменное сердце ничего не чувствует – ни любви, ни боли. А я потерял всех, кого когда-то любил.

– Так, значит, ты предпочитаешь всю жизнь жить без любви и не рискуешь испытать это чувство снова?

Он перекатился на бок и приподнялся на локте:

– Почему ты так настойчиво хочешь навязать мне твою чертову помощь?

– Наверное, я все еще так наивна, что верю в то, чему меня учила одна очень мудрая женщина, – сказала она.

– Чему же это?

– Тому, что любовь исцеляет все недуги, лечит любые раны.

– Я не болен и не ранен.

– Но ты все равно страдаешь от боли.

– Прекрати, Селин.

Испугавшись, что он уйдет в свою комнату, она перестала настаивать, но не удержалась и добавила:

– Мне бы хотелось чаще видеть тебя улыбающимся.

Он не обратил внимания на ее замечание и снова откинулся на спину. Селин взбила подушку и расправила ее. Потом протянула руку, нащупала простыню и прикрыла свое обнаженное тело.

– Ты закончила нудеть?

Вздохнув, она легла и закрыла глаза:

– Да.

Корд прислушивался к ее глубокому, ровному дыханию. Он никогда не спал в одной постели с женщиной всю ночь. И не собирался это делать только из-за того, что Селин – его жена. Этому было только одно объяснение: ему совершенно не хотелось уходить от нее. Это желание вот так просто лежать с ней рядом выводило его из себя. Она повернулась на бок и во сне придвинулась к нему поближе. Протянув руку, Корд натянул простыню ей на плечо.

Любовь. Потеря времени и источник огромной боли. Любовь – для дураков. Глупость, придуманная для тех, кому хотелось испытать, что такое боль.

Она снова пошевелилась не просыпаясь, провела по простыне рукой и положила ее ему на грудь. Ее прикосновение было легко и невинно, она сделала это совершенно неосознанно, но Корду оно сказало очень о многом. Теперь они связаны не только простой брачной клятвой. Их связало нечто большее – отношения мужчины и женщины. Они стали плотью от плоти друг друга, обменялись чем-то, что было старо, как время, и вечно, как мир. Они стали мужем и женой. Нет ничего плохого, чтобы остаться спать в ее постели. К тому же в этой комнате нет тех воспоминаний, которые поджидали его в хозяйских покоях. Он останется спать здесь, рядом с ней, до рассвета. Но он не станет ее любить.

Фостер и Эдвард, в ночных сорочках и шлепанцах на босу ногу, медленно выбрались в коридор, держа в руках по подсвечнику. Как только они подошли к хозяйским покоям, Эдвард прижался ухом к двери.

– Я ничего не слышу, – прошептал он.

– Попробуй, нажми на ручку, – предложил Фостер.

– Сам попробуй, Фос, – отмахнулся Эдвард, с силой задувая свечу. Фостер сделал то же самое.

Насколько они могли судить, в хозяйских покоях было темно и тихо. Фостер оттеснил Эдварда и повернул ручку двери. Тяжелая створка совершенно бесшумно распахнулась. Слуги на цыпочках вошли в дверь и уставились на пустую кровать на возвышении.