День сороковой
8.15 вечера
Триша отправилась поговорить с матерью Сэлли и обнаружила, что несчастная, изнервничавшаяся женщина давно ее ждала.
— Так и знала, что вы придете, а когда услышала, что сказала по телевизору дочь, поняла, что сегодня.
— Расскажите мне о ней, — попросила Триша.
— Вы, скорее всего, знаете, что мы с покойным мужем не настоящие родители Сэлли.
— Знаем. Она ваша приемная дочь.
— С тех пор как произошло убийство, я совсем не могу спать. — Женщина не отрывала от чашки глаз. — Все время представляю, что она думает. Боится, что люди решат, будто убила она, потому что... Но ведь психические заболевания не передаются. Во всяком случае, не должны... Я спрашивала врачей.
— Чем болела ее мать?
— Параноидальной шизофренией. Но я не очень понимаю, что это такое. Нынче подобные словечки можно услышать на каждом углу. Сэлли узнала на Пасху два года назад. Я считаю, что приемным детям нельзя рассказывать о прошлом. Раньше так никогда не было. Удочерение — это как будто все заново. Ребенок должен считать приемную семью своей настоящей семьей. А теперь к приемным родителям относятся как к опекунам. Они, мол, не настоящие, потому что рожали не они!
— Это Сэлли вам заявила? Что вы не настоящая мать?
— Я знаю, она меня любит и не хотела обидеть. Но в последнее время постоянно твердила, что хочет найти свою кровную мать — так она выражалась. Надрывала мне сердце. Ведь это я ее настоящая мать!
— Значит, Сэлли узнала, что ее мать страдала душевным расстройством?
— Я сама ей рассказала. Решила: пусть лучше услышит от меня, чем от какого-нибудь бездушного чиновника из Государственного архива.
— Таким образом, удочерение разрешили, поскольку мать признали психически неуравновешенной?
— Господи, неужели вы в самом деле не знаете? — искренне удивилась миссис Копл.
— Мы знаем очень мало, поэтому я к вам и пришла, — объяснила Триша.
— Боже, как мне не хочется рассказывать! Расскажу, и вы ее заподозрите. Но ведь это не передается по наследству. Я спрашивала у врачей, справлялась в Интернете...
— Миссис Копл, я предпочитаю разговаривать с вами здесь, в вашем доме. — Мягкая, завуалированная угроза подействовала моментально.
— Ее мать попала в тюрьму, — ответила женщина. — Убила человека... ножом. Поэтому Сэлли разрешили удочерить.
— А что с ее отцом? Почему он не взял к себе дочь?
— Потому что мать Сэлли убила именно его.
День сорок первый
2.15 пополудни
Триша сделала все возможное, чтобы сохранить в тайне печальное прошлое Сэлли. Она прекрасно понимала: если все всплывет, журналисты немедленно распнут беднягу. И, зная, что полицейские участки славились утечкой информации, рассказала Колриджу о своих открытиях наедине.
— Судя по всему, не было никакой ссоры или другого повода. Отец Сэлли, по отзывам, скромный человек, можно сказать, даже слабый. А мать — патологически неуравновешенна и однажды ночью совершенно свихнулась.
— Но каким образом она оказалась в тюрьме? — поинтересовался Колридж. — Ведь женщина явно больна.
— Кто знает, — пожала плечами Триша. — Судья-маразматик или некомпетентность защиты. Одним словом, обвинению удалось упечь ее как здоровую. Может, потому, что женщина была черной. Не забывайте, дело происходило двадцать лет назад. Короче, ее признали виновной в убийстве и влепили пожизненное.
— Приговор обжаловали?
— Конечно, и даже выиграли дело. Но до этого она успела ударить двух товарок заточкой из столовской ложки. После чего отправилась в сумасшедший дом для душевнобольных преступников, где и находится по сей день. Сэлли родилась незадолго до смерти отца. Видимо, состояние матери усугубила послеродовая депрессия. Вскоре женщину засадили и забыли о ней. В тюрьме она дошла до кондиции, так что когда пару лет назад дочь отправилась ее навестить, то испытала настоящий шок.
— Ясно. А у самой Сэлли есть проблемы с головой?
— Да. И немалые. Постоянная депрессия с периода полового созревания. Все время сидит на лекарствах и однажды попала в больницу. Приемная мать полагает, это связано с тем, что она розовая. По-моему, вряд ли. — Триша чуть не ляпнула, что ее саму такие проблемы никогда не колыхали. Наоборот, она испытала большое облегчение, когда в четырнадцать лет наконец сообразила, что имеет нетрадиционную ориентацию; это объясняло унизительное смущение, которое Триша испытывала, общаясь с девчонками и мальчишками. Но она вовремя спохватилась, и фраза повисла в воздухе.
— Какие бы ни были причины, Сэлли явно подвержена депрессии, а с тех пор как она узнала про мать, у нее появился страх, как бы не пойти по ее дорожке.
— Какова вероятность этого с медицинской точки зрения?
— Больше, скажем, чем у меня или у вас. Но опасность становится реальной, если болели оба родителя. Некоторые врачи утверждают, что в этом случае угроза возрастает до сорока процентов.
— О чем только думали эти чокнутые телевизионщики, когда брали в свой шутовской балаган хроника с депрессивным синдромом и плохой наследственностью?
— Они утверждают, что ничего не знали, и я им верю. Сэлли не сказала, а чтобы выяснить, пришлось бы глубоко копать — врачебная тайна и все такое прочее. Сэлли считается как бы не опасной. Я сама узнала только потому, что мне сообщила ее мать.
Колридж откинулся на спинку стула и пригубил воду из маленького картонного стакана. Некоторое время назад Хупер возглавил движение за установку в полицейском участке питьевого фонтанчика, а инспектор яростно сопротивлялся, полагая, что вся штука в том, что теперь каждый хочет походить на американцев. Но когда фонтанчик появился, ему понравилось, обдумывая проблему, потягивать прохладную воду, что к тому же сокращало количество выпитого чая.
— Скажите, Патриция, — проговорил он, — что вы сами об этом думаете? Информация о Сэлли имеет значение для нашего расследования?
— Она, безусловно, объясняет, почему Сэлли становится ранимой, если речь заходит о душевных расстройствах. Но я бы сказала, сэр, что эта информация скорее выводит ее из круга подозреваемых, чем наоборот. Теперь нам ясно, почему Сэлли говорила подобным образом, когда поссорилась с Мун.
— Я склонен с вами согласиться, констебль, хотя один и тот же способ убийства ее отца и Келли — очень неприятное совпадение. И еще: что бы мы с вами ни думали, если пронюхают журналисты, они не преминут в нее вцепиться.
День сорок первый
7.00 утра
Миссис Копл разбудил телефонный звонок, и в тот же миг принялся трезвонить дверной колокольчик. К семи тридцати на газоне перед домом собралось не менее сорока репортеров, и ее жизнь разлетелась вдребезги.
«Это Сэлли! Спросите у ее мамы!» — гласил самый щадящий из газетных заголовков.
— Журналюги всегда все раскопают, — печально заметил Колридж, когда Триша рассказала, что произошло. — Пресса работает намного лучше, чем мы. Публикуется не все, но все известно. Потому что информация оплачивается. А если есть люди, готовые платить за информацию, обязательно найдется человек, который ее сольет.