День тридцать второй

7.30 вечера

Шли дни, группа поднаторела в балете, в результате получился сюжет — исполнение «полета лебедя» сначала на берегу, потом в бассейне — самый дорогой в истории телевидения четырехминутный видеоролик.

Кроме танца в этой записи, естественно, присутствовал драматический накал сосуществования «арестантов», чтобы зрителям было над чем поразмыслить и чем насладиться. Каждый купальщик смотрел на остальных как на потенциальных убийц... как на реальных убийц. Любой взгляд казался зловещим: брошенный исподтишка, пристальный и пронзительный или поспешно отведенные глаза. Умелый монтаж превращал подергивание мышцы на лице в признание либо в обвинение в убийстве.

И еще были ножи. Подпитанная деньгами, Джеральдина теперь постоянно держала в зеркальных коридорах шестерых операторов, а как только «арестанты» садились за стол, операторам на подмогу появлялись еще четверо. И каждый получал инструкции следить за ножами. Стоило кому-либо из ребят взять нож, чтобы намазать масло, нашинковать морковь или нарезать мясо, как все объективы поворачивались в его сторону, делали быстрый наезд на сжатые на ручке ножа пальцы и ловили на лезвии вспышки отражения беспощадного верхнего света.

Психолог «Любопытного Тома» перестал копаться в тонкостях зазывных поз флирта и переключился на комментирование жестов угрозы. Вскоре к нему присоединился криминалист и отставной главный констебль,[54] и они втроем до бесконечности рассуждали, кто из семерки ловчее орудует ножом.

День тридцать второй

11.00 вечера

Вечерами им приходилось труднее всего. Дел особенно не было, и у них хватало времени обдумать свое положение. Когда ребята обсуждали его друг с другом, что, впрочем, случалось нечасто, обязательно соглашались, что хуже всего неизвестность. Правила игры не изменились: им по-прежнему запрещались всякие контакты с внешним миром. И после короткого сумасшедшего дня в самом эпицентре урагана они больше ничего не видели и не слышали.

Словно внезапно выключили безумный рев или захлопнули дверь, что так и было на самом деле. Они все вместе и каждый по отдельности жаждали информации. Что происходит?

Даже Дервла с ее тайным источником информации оставалась в неведении. Она решила, что после убийства ее корреспондент перестанет писать, но этого не случилось.

Однажды Дервла рискнула упомянуть убийство, притворившись, что говорит со своим отражением в зеркале.

— Боже, — спросила она, — кто это сделал?

Зеркало не расщедрилось на ответ.

День тридцать третий

9.00 утра

Эксперт-криминалист лично подал Колриджу отчет об исследовании простыни, в которую кутался убийца.

— Рад был вырваться из лаборатории, — объяснил он. — Мы выбираемся нечасто, а с такими знаменитостями вообще никогда не имеем дела. Полагаю, нет шансов потихоньку увязаться с вами, когда вы в следующий раз туда поедете? Очень уж хочется посмотреть, что там и как.

— Нет, — коротко отрезал старший инспектор. — Будьте добры, доложите о простыне.

— Абсолютная мешанина. Масса разнородных ДНК. Мертвая кожа, остатки слюны. И не только. Простыня есть простыня.

Колридж кивнул, и эксперт продолжал:

— Видимо, накрывались по очереди или спали все вместе, поскольку наблюдаются очевидные улики присутствия четверых мужчин и следы пятого. Полагаю, явно выявленные ДНК принадлежат четверым оставшимся в доме, а пятый — это Воггл. Ничего не скажешь, хорошенький оставил за собой след. Но чтобы утверждать определеннее, необходим материал для сравнения.

— Все сразу? На одной простыне?

— Получается так.

Дель тридцать третий

11.00 утра

«Одиннадцать утра тридцать третьего дня «ареста», — сообщил Энди. — Ребят собрали в исповедальне, чтобы получить образцы ДНК. Все происходит на добровольной основе, но никто из них не отказался».

— Замечательно, — сухо заметила Дервла. — Сегодняшнее задание — попытка самоисключения из процесса расследования убийства.

Гарри казался разочарованным.

— Я думал, конец в кулак и трудись, пока не потечет, а им нужен всего лишь соскоб моей кожи.

День тридцать четвертый

8.00 вечера

Лейла ступила за порог церкви и споткнулась — ее глаза застилали слезы. Священник спросил, почему она ощутила потребность в вере, от которой отказалась в пятнадцать лет.[55]

— На моей совести смерть, святой отец.

— Что за смерть? Кто умер?

— Симпатичная невинная девушка, которую я ни во что не ставила. Я ее ненавидела, и вот она умерла. Я думала, что обрадуюсь, но стало гораздо хуже: все называют ее святой.

— Ничего не понимаю. Кто эта девушка? Кто зовет ее святой?

— Все до единого. После того, как она умерла, стали публиковать ее фотографии, называть невинной и милой, утверждать, что она не способна обидеть даже мухи. Но она обидела меня — очень сильно. Ей пора уходить, но она — повсюду. Она — звезда!

Священник строго посмотрел из-за решетки. Он ни разу не видел трансляций «Под домашним арестом», но время от времени заглядывал в газету.

— Постой... я тебя знаю... ты...

Лейла побежала. Даже в церкви не укрыться от позора отравляющей собственной ничтожности. Нет убежища от своей антиславы. Всем известно, что она неудачница и именно ее первую изгнали из дома. В тот раз Келли проголосовала против, а потом поцеловала ее на виду у миллионов телезрителей. И вся страна наблюдала, как Лейла принимала сочувствие Келли. Но вот Келли умерла, однако Лейле от этого не легче.

День тридцать пятый

7.30 вечера

Наступил первый после убийства вечер выселения.

Исполнительный редакционный совет постановил, что комментарии Хлои останутся по-прежнему энергичными и жизнерадостными. В конце концов, таков стиль шоу «Под домашним арестом».

— Нам всем чрезвычайно недостает Келли, потому что она — настоящая суперледи. Кто-то жестоко оборвал ее жизнь — как ужасно! Она была смешливой, заводной, отпадной, обалденной, прикольной и просто классной. И нисколько не заслуживала такой подлянки! О, Келли! Как мы по тебе скучаем! Так хочется тебя обнять! Но шоу продолжается! Как говорили недавно сами «арестанты», «наша тусовка — это дань памяти замечательной Келли. Кайфуй на небесах — все это ради тебя!». Ну хорошо, а теперь — в дом!

За этим предложением, как водится, появилась известная заставка: «Один дом. Десять претендентов. Тридцать камер. Сорок микрофонов. Выживает один». Фраза довольно двусмысленная в новых обстоятельствах. Но руководство решило: еще двусмысленнее что-либо менять. В любом случае на экране возникало отличное телешоу.

— Ребята, вы меня слышите? Это говорит Хлоя!

— Мы тебя слышим, — ответили все семеро со своих диванов, и на мгновение показалось, что в доме опять все нормально. Почти удалось представить, что никто не умирал.

— Четвертый человек, которому придется покинуть дом «Любопытного Тома»...

Наступила долгая драматическая пауза.

— ... Дэвид! На этот раз придется уйти Дэвиду!

— Есть! — Дэвид восторженно ударил в воздух кулаком. Он долго репетировал радость по поводу того, что выставляют именно его.

— Дэвид, собирай вещи. У тебя полтора часа на то, чтобы попрощаться с товарищами. Потом мы вернемся в эфир и будем следить за твоим выходом из дома!

В эту неделю были номинированы Дэвид и Сэлли.

Против Сэлли проголосовали, потому что она непрерывно хандрила, а Дэвид с самого начала был для группы геморроем.