— Полностью согласен.

— Так сделайте же это. И пришлите ко мне фотографа.

Глава четвертая

Заместитель прокурора Массимо Де Сантис приблизился к окну и с опаской отодвинул шторы. Конечно, нежелательно, чтобы толпа внизу заметила, что за нею наблюдают. Нет, он не боялся этих людей. Были чувства, которых он не мог себе позволить. Ему хотелось изучить противника, и сейчас он смотрел на толпу с высоты четвертого этажа. Там, внизу, посреди внутреннего квадратного двора Дворца правосудия, окруженного портиками, взывали к справедливости полсотни манифестантов.

К справедливости во имя Аллаха.

Большинство плакатов было написано по-итальянски, но на некоторых виднелись арабские надписи. Этого заместитель прокурора понять уже не мог. Какой смысл обращаться к блюстителям итальянских законов на незнакомом им языке? Таким образом взаимное непонимание только усугубится. Исламская община не получит ответа на вопросы, которые не доходят до адресата. И еще неизвестно, что именно там написано по-арабски, внезапно пришло ему в голову.

Эта мысль побудила заместителя прокурора вернуться к столу и набрать внутренний номер. Двое мужчин, сидящих перед ним, заметили, что, как только его соединили, он весь напрягся.

— Господин прокурор, это я.

— Что вы хотели?

— Вам не кажется, что пора вызвать переводчика с арабского?

По лицу Пьетро Кау, балансирующего в кресле, скользнула неуловимая улыбка. Он понял, к чему клонит Де Сантис. На лице сидящего слева от капитана Паоло Мормино ничего не отразилось. Однако и он спрашивал себя: с чего это зампрокурора понадобился переводчик?

— Зачем? — сухо спросил прокурор.

— Чтобы прочитать надписи на плакатах. Сейчас эти бандиты уже вплотную подошли к нашему зданию. Да, я понимаю, что вы пошли на это, чтобы предотвратить более серьезные беспорядки… Да, да, вы правы, господин прокурор. Но все же, если эти лозунги на арабском содержат оскорбления или непозволительные выпады, мы могли бы… Я хотел сказать… усилить методы воздействия на них, действуя в рамках закона.

Кау заметил, что в этот момент на другом конце провода воцарилось молчание. Глава прокуратуры в резкой форме запретил своему заместителю подобного рода действия и повесил трубку. Де Сантис же сделал вид, будто разговор продолжается.

— Да, конечно. Хорошо, что вы тоже так считаете. Не сомневайтесь, мы сразу же этим займемся. До свидания.

Наконец внимание зампрокурора вернулось к посетителям. Он приоткрыл было рот, намереваясь сообщить им что-то, но передумал, подошел к окну и задернул занавески, словно стараясь отгородиться от шума протестующей толпы.

Тем временем голоса во дворе становились все громче. Около пятидесяти человек представляли собой авангард более многочисленной толпы манифестантов, оставшейся снаружи. Прокурор позволил делегации исламской общины войти во внутренний двор Дворца правосудия, чтобы хотя бы немного утихомирить несколько сотен человек, которые требовали соблюдения законов на площади напротив трибунала.

— Да, вот такие дела, — пробормотал Де Сантис, принимаясь ходить взад и вперед по комнате.

Карабинеру и полицейскому пришлось вертеть головами, следя за его передвижениями; когда заместитель прокурора оказался за их спиной, они поднялись с кресел.

— Да сидите, сидите уж, — велел им Де Сантис, чувствовавший себя неуютно рядом с почти двухметровым капитаном Кау.

Оба представителя комиссии по расследованию уселись обратно в кресла и приготовились выслушать речь зампрокурора, глядя на пустой стол перед собой.

— Итак, — начал Де Сантис, — спустя три дня после того, как мы обнаружили труп, арабы фактически объявили нам войну. При этом они еще взывают к правосудию! Известно лишь, что погибший был одним из них. Предположим, что это так и он на самом деле араб и почти наверняка — наркоман, как и сотни других, которые погибли в этом году от передозировки или были зарезаны своими соплеменниками. Поводом для этого массового психоза, — а результат вы можете слышать собственными ушами, — послужил тот факт, что именно из этого араба и наркомана вытащили кишки.

Чтобы лучше оценить эффект, произведенный его обвинительной речью, Де Сантис перестал наворачивать круги по комнате и, взгромоздившись на свое место за столом, поочередно посмотрел прямо в глаза Кау, а затем Мормино.

— В связи со всем вышеизложенным, я прошу вас помочь мне, ответив на два вопроса. Кем являлся убитый? И почему с ним расправились именно так?

В качестве лица, отвечающего за ход следствия, первым слово взял Кау.

— Мы не знаем, кто он. Этот человек не фигурирует в наших списках подозрительных лиц, это мы проверили, и никто из информаторов прежде о нем не слышал.

— Что-то я не знал, что у нас есть информаторы среди арабов, — прервал его Де Сантис.

— Действительно, их нет, — признал Кау. — В подобных случаях мы используем наркоманов-итальянцев, но никто из них не имел с убитым никаких дел. До сих пор следов не обнаружено.

— Итак, у нас нет даже малейшего представления о том, кто жертва убийства?

— Да, это так, — бесстрастно подтвердил Кау.

Зампрокурора переключил свое внимание на Мормино:

— В котором часу он умер?

— Между двадцатью двумя и полуночью, двадцать девятого ноября, за день до того, как его обнаружили.

— Что явилось причиной смерти?

Шеф криминального отдела поудобнее устроился в кресле, стараясь тщательно подбирать слова:

— В настоящий момент это неизвестно.

— Инспектор, извольте мне объяснить! Мы не знаем, как умер человек, у которого вытащили все содержимое живота: желудок, печень и кишки?!

— Для того чтобы получить результат аутопсии, нужно ждать около двух месяцев, и…

— Да, я знаю, но у патологоанатома должны же быть какие-то соображения на этот счет?

— В данном случае вскрытие дало возможность исключить некоторые вероятные причины смерти, но не помогло установить истинную причину.

— Превосходно! — взорвался Де Сантис. — Его закололи, попав при этом в печень или в желудок. Но поскольку потом из него выпотрошили все внутренности, точно установить ничего невозможно.

— Напротив, — Мормино отдавал себе отчет в том, что новость, которую он собирается преподнести собеседнику, встанет тому поперек горла, — по мнению патологоанатома, жертва не была заколота. Даже учитывая тот факт, что ни печени, ни желудка на месте не обнаружено, подобная смерть должна была повлечь за собой повреждение кровеносных артерий. Но эту гипотезу не подтверждает состояние сердца и легких. Таким образом, аутопсия исключает возможность того, что причиной смерти послужило ножевое ранение или оружейная рана. При этом с большой долей уверенности можно сказать, что труп «разделали» уже после.

— Значит, можно предположить, что причиной смерти была передозировка?.. — развел руками зампрокурора.

Кау развлекали попытки Де Сантиса направить следствие в нужное ему русло. Однако ответы Мормино сам он слушал с напряженным вниманием, стараясь не упустить ни слова. Он не подвергал сомнению важность результатов, полученных криминалистами, но доверял также своему чутью и способности идти по следу, выявляя скрытые улики даже в тех случаях, когда научная экспертиза может ошибаться.

— Врач исключает возможность смерти из-за передозировки. У жертвы исколоты руки, множество следов от уколов на ногах и языке, но ни один из них не относится ко дню его гибели, — ответил Мормино.

— Итак, он был отравлен, — заключил Де Сантис.

— Это мы узнаем только по завершении всех токсикологических исследований, то есть через тридцать — сорок дней. Однако такую версию патологоанатом считает наиболее правдоподобной. Если же анализ тканей ничего не даст, мы никогда не установим настоящую причину смерти. Единственное, в чем мы уверены: речь идет об убийстве.

— Извините, господин заместитель комиссара полиции, — в запальчивости продолжил атаку Де Сантис, — но мне даже в самом страшном сне не приснился бы труп человека, из которого вытащили внутренности. Вы думаете, можно поверить в то, что бедолага араб умер в своей постели по неизвестной причине, а затем кто-то решил взрезать его, как рождественскую индюшку, просто так, развлечения ради? Изложите свою гипотезу.