II

Мы сели в пирогу и отправились на яхту. Поднявшись на палубу, Арики начал робко оглядываться вокруг. Все, что он видел — высокие мачты, такелаж, белые вентиляционные раструбы, иллюминаторы, окованные медью, погнувшиеся от кораблекрушения перила, толстые стекла над машинным отделением, — все его удивляло и в тоже время пугало. В этой незнакомой для него обстановке он вдруг отрезвился. Я поспешил в каюту Смита предупредить обоих англичан, чтобы они приготовились к встрече гостей.

— Сейчас же пригласите их, сэр! — вскочил Смит, выронив от волнения сигару. — Неудобно заставлять ждать таких высоких гостей.

Когда Арики и Боамбо вошли в кают-компанию, на столе уже находилось несколько тарелок с холодными закусками: консервированные курица и телятина, икра, сардинки, бутылки с коньяком и вином и даже бутылка шампанского. Смит опять расщедрился, что с ним, вероятно, случалось и в Англии, когда приходили знатные гости. Позже я понял причину его щедрости. Капитан мне рассказал, какой кошмар пережил Смит, пока я был в селении. Стерн нарочно рассказал ему, может быть, уже в десятый раз, о тех ужасах, которые мы пережили на острове, когда нас посадили в хижину, как дикари плясали вокруг нас, как размахивали деревянными копьями, пока наконец одного за другим, не бросили в океан. У плантатора от страха дрожали губы, лицо потемнело, так мне рассказывал капитан, — а когда я его упрекнул, Стерн начал оправдываться: «Признаюсь, некрасиво его пугать, но я хотел отомстить как-нибудь за огорчения, которые он мне причинил, когда я был капитаном его яхты».

Теперь пришел конец кошмару. Главный жрец и вождь были гостями Смита, и он приглашал их, с глубокими поклонами, к столу.

Арики и Боамбо были поражены обстановкой на яхте. Никогда в жизни они не предполагали, что существуют пружинные кровати с мягкими одеялами и сетками от комаров, кожаные канапе и кресла, в которых человек тонет, столы с белыми скатертями, «онамы» из фарфора и бокалы из хрусталя, серебряные ложки, вилки и ножи, ковры, туалетные принадлежности и много других вещей. Арики осматривался и был, видимо, ошеломлен. А когда случайно увидел свое отражение в большом зеркале, он испуганно отскочил и спрятался за спиной Боамбо, словно встретился лицом к лицу со злейшим врагом. Правда, в молодые годы он, наверно, любовался собой в стоячей воде, но с тех пор прошли десятки лет, и старость незаметно наложила свой разрушительный отпечаток па его лицо: оно было сморщено, как кора высохшего дерева. А как себя держал Боамбо, когда увидел свое отражение в зеркале? Он выпятил грудь, самодовольно усмехнулся, как будто хотел сказать: «А, каково? Я еще не стар, кожа на лице не сморщена, как печеное таро, и тело у меня еще сильное».

Смит, раньше не любивший быстрых движений, сейчас был подвижен как угорь — накрывал на стол, потчевал гостей и мотал головой, как лошадь, которая отмахивается от мух:

— Прошу, ваше преосвященство... Благоволите, ваше высочество...

— Он держится, как лорд в Букингемском дворце, — ядовито заметил капитан.

Боамбо не понравились консервы, и он отказался от них. Смит впал в отчаяние. Он не мог предложить ему никакой другой еды. Когда я ему сказал, что вождь одобрил шоколад, плантатор принес целую коробку и положил ее перед вождем.

Арики был не придирчив, поглощал все, что ему попадалось под руку — телятину, курицу, рыбу, икру, попробовал даже кусочек шоколаду, но не мог разжевать единственным зубом, выплюнул в кулак и бросил на пол. Ему нравились и коньяк и вино, и он все время выпивал бокал до дна, не прикасаясь к нему губами: он выливал вино прямо в рот, потом цокал языком и снова принимался за еду. А выпив и бокал шампанского, главный жрец обнял капитана, и оба начали в один голос петь песни, — один — на языке зангов, а другой — по-английски. Теперь Смит сосредоточил все свое внимание на Боамбо, усердно наполнял его бокал, но вождь знал силу алкоголя и пил в меру.

К вечеру мы все сошли на берег. Кто-то сказал туземцам, что вождь и главный жрец отправились на большую пирогу пакеги, и все селение высыпало на берег бухты. Всем хотелось узнать, что делается на большой пироге, но Боамбо не удовлетворил их любопытства, а главный жрец вообще не мог ни говорить, ни держаться на ногах. Он обнял за плечи капитана и плантатора, и они потащили его к селению среди веселого шума толпы.

III

Дело Смита наладилось: Арики и Боамбо разрешили ему жить в моей хижине. Разумеется, не шла речь о Стерне — он уже пользовался, наравне со мной, одинаковыми правами жителя острова. Оставалось решить, что делать с имуществом Смита.

А чего только не было на яхте плантатора! Десяток боевых и три охотничьих ружья, ящики с патронами, консервы, мешки с мукой и рисом, ящики с макаронами и сахаром, ящики испанских и французских вин, коньку, рома, вермута и много других напитков, названия которых я даже не знал; два больших гардероба с бельем и одеждой, одеяла и простыни, мебель, книжный шкаф, обеденный и чайный сервизы, кухонная посуда, столярные и кузнечные инструменты — молотки, долота, сверла, топоры, напильники, пилы, и чего только не было... Капитан предложил большую часть инструментов передать племени, а себе оставить мебель, сервизы, кухонную посуду, одеяла, простыни, одежду, разумеется, и ружья. Но Смит не согласился делиться с кем бы то ни было своим имуществом. Он заявил, что только он имеет право распоряжаться своей собственностью.

— Все мое, сэр! — несколько раз повторил Смит.

— Наше, сэр! — поправил его Стерн.

— Ничего подобного, Стерн, — встрепенулся Смит и уставился на капитана своими пепельными глазами. — Всегда было мое и остается моим. Это я решу, что дать племени. Кое-что дам и вам, конечно...

— Нет, сэр! — вскипел Стерн и ударил кулаком по столу. — Мы не нищие. Здесь все равны, и все поделим по-братски.

Смит вытер вспотевшую шею.

— Как так равны, Стерн? Не забывайте, что я собственник, а вы мои служащие...

— Были! — прервал его капитан. — Но теперь мы равны. Сейчас я такой же ваш служащий, как вы — мой. Понятно?

Я решил положить конец этой неуместной ссоре.

— Напрасно вы спорите, — сказал я. — Все на яхте не принадлежит ни мистеру Смиту, ни нам троим. Все это принадлежит племени.

— Вы шутите, сэр! — враждебно посмотрел на меня Смит и, смяв мокрый платок, сунул его в карман брюк.

— Я говорю совсем серьезно, сэр. Частная собственность на острове крайне ограничена. Тут каждый имеет копье, лук, стрелы, две-три рогожки, два-три онама, два-три кувшина — вот и вся частная собственность. Все остальное — земля, леса, дичь в них, рыба в океане — все это общественное владение.

Смит так на меня смотрел, как будто бы я ему сообщил, что на острове свирепствует чума. Как это может быть? Значит, он не сможет ходить на охоту за дичью. Но это его любимый спорт!

Я объяснил ему, что здесь охота не спорт, а способ пропитания. Конечно, каждый может убить дикую курицу или другую какую-нибудь птицу, каждый может поймать рыбу в океане, но в охоте на крупного зверя «кро-кро» и диких свиней участвует все селение, а иногда и все племя, и то только в определенные месяцы в году.

— А что делают с убитыми животными? — спросил Смит.

— Устраивают праздник и съедают их. Туземцы не могут держать запасы из рыбы и мяса, потому что они скоро портятся. Они еще не научились добывать морскую соль и потому пользуются морской водой.

— А разве у вождя и главного жреца нет своих плантаций? — полюбопытствовал Смит.

— Нет. Я же вам сказал, что земля является коллективной собственностью.

— Но... это же коммунизм, сэр! — встрепенулся Смит.

— Не коммунизм, успокойтесь. Остаток первобытного коммунизма.

— Тех же щей да пожиже влей! — воскликнул Смит. Потом, подумав, он спросил: — Скажите мне правду — тут люди, наверно, лентяи?