Когда я вошёл, папа сразу поинтересовался, как у меня дела в школе. Обычно он никогда этого не спрашивает, потому что школьными делами заведует мама. Потом он спросил, не нужно ли мне что-нибудь. Мне очень нужен был фонарик на динамике к велосипеду, такие как раз появились в «Спорттоварах». Но я сказал, что не надо. Когда папа с мамой ругаются, они всегда такие ненастоящие, и их доброта тоже какая-то ненастоящая. И если пользоваться этой добротой, то потом как-то нехорошо. Как будто кого-то предаёшь. А предавать ведь плохо.

Потом папа сказал, что на выходные свозит меня в цирк. Или на рыбалку. В другие время меня это обрадовало бы, но сегодня – нет. Потому что если я поеду с папой, мама, конечно, обидится и на меня и скажет: «Иди со своим любимым папочкой». Несправедливо и обидно, потому что я – то с ней не ругался.

Я направился на кухню, и тут меня позвала мама. Конечно, она слышала, что я пришёл домой, но позвала только теперь, когда я вышел от папы. Мне стало совсем нехорошо. Потому что сейчас начнётся «перетягивание». Это когда папа тянет меня в одну сторону. А мама – в другую. Сейчас мама скажет, что на выходные мы поедем к тёте Вале, у которой есть новая «Волга». Она знает, что я люблю кататься на машине. Только и кататься мне не хочется, потому что она специально это говорит, чтобы я не поехал с папой.

Я так и знал, – мама спрашивает, хочу ли я ехать к тёте Вале. Я сказал, что не знаю, потому что мне болит голова. Соврал, конечно, но если так дело пойдёт дальше, голова и правда разболится.

Когда я опять оказался в зале, папа посмотрел на меня с весьма довольным видом, зачем-то погладил по голове и даже похвалил за то, что я такой хороший. Чего это я вдруг стал хорошим, не совсем понятно. Но наш разговор с мамой он, конечно, слушал. Конечно, приятно, когда тебя хвалят, но всё равно как-то на душе тоскливо.

И вдруг папа сказал, что купит мне роликовые коньки. Я видел их в «Культтоварах», коньки – просто блеск! Таких не было ни у кого в классе. Удержаться было просто нельзя, и я бросился папочке на шею. Он сказал, что мы пойдём с магазин сейчас же.

Я сразу же бросился одеваться, и в спешке даже забыл шапку. Мы уже почти вышли из дому, как вдруг из комнаты появилась мама. Она скрестила руки на груди, и я понял, что сейчас будет скандал. Стало совсем не по себе. Мама начала кричать, что «он» – это значит, папа, совсем не имеет совести, что он не только редкая бестолочь, но ещё и преступник: что он выпихивает родного ребёнка на улицу раздетого, несмотря на то, что у него (это значит, у меня) болит голова. Оправдывался, но как-то не очень активно. Странный был это скандал: мама не смотрела на папу, а папа – на маму. Нечестный скандал. Потому что ругались они, а без коньков остался я. Была, конечно, надежда, что папа сейчас уговорит маму, что они помирятся, и всем будет хорошо. И папе, и маме, и мне – потому что они будут снова вместе и что папа купит мне коньки. А может быть, мы с мамой поедем к тёте Вале. А с папой – в цирк. Потому что если они помирятся, то можно будет договорится поехать вместе. И не будет обид. Впрочем, можно и без коньков. Можно и без цирка. И без тёти Валиной «Волги». Пусть только помирятся.

Только они не помирились. Мама потащила меня на кухню, кормить, хотя какое там есть! Мне ничего не лезло в горло. Меня душили слёзы.

Папа с мамой не разговаривают и сегодня. Сегодня собиралась прийти в гости тётя Полина. Она увидит, что они не разговаривают, и быстро пойдёт домой, и не будет надоедать мне своими слюнявыми поцелуями. Хоть что-то хорошее есть в скандалах.

И ещё была маленькая надежда, нет, БОЛЬШАЯ НАДЕЖДА, что папа с мамой помирятся, чтобы не представится перед тётей Полиной «в невыгодном свете». «В невыгодном свете» – это когда другие видят, что на самом деле ты плохой, когда нужно показать, что ты хороший. А ведь и мама, и папа очень не любят, когда их видят «в невыгодном свете». Тогда, конечно, лучше пусть тётя Полина приходит.

Только что-то совсем не заметно, что мои родители собираются мирится перед её приходом. Разве что мама что-то готовит на кухне, а папа принёс большую яркую бутылку. Мне-то от этого не очень весело: из бутылки пить мне не дадут, да и то, что там налито – совсем невкусное и щиплет язык. Я как-то пробовал, когда папа ушёл на кухню. И ещё потом голова кружится. Но, похоже, угощать тётю Полину они всё – же собираются.

Тётя Полина пришла вечером. Я был на седьмом небе: мама заговорила с папой, и папа улыбался маме. Наконец-то! Как хорошо, что она пришла, теперь мы снова будем сидеть вечером вместе, рассказывать друг другу смешные истории. И мама опять будет смеяться, когда папа что-то скажет. Папа у меня очень весёлый, это все знают. И мама – самая добрая. Когда только не сердится. Я носился вокруг тёти Полины, как угорелый, давал ей целовать себя в обе щеки и даже в губы. Я готов был стерпеть всё, потому что она помирила моих папу с мамой.

За столом было весело, мама говорила с тётей Полиной, папа носил с кухни разные блюда. Я не отходил от них ни на шаг. Какой же я был дурак! Потому что когда тётя Полина ушла, всё вдруг изменилось. Мама снова ушла к себе в спальню. Папа уткнулся в газету, и я сначала ничего не понял. Почему они не сядут вместе на диван, и не станут обсуждать новости, которые принесла им тётя Полина? Ведь всегда было так!

Наверное, они просто меня обманули. Меня и тётю Полину. Они просто притворились, что у нас всё хорошо. Дураки, настоящие дураки, а ещё взрослые! Ну, сколько можно сердиться? Мы бы уже давно помирились. Хотя они же – не дети, может, у них более сильные, взрослые обиды. Какая неудачная неделя…

Сегодня мама показала, что такое хорошо, а что такое плохо. Я проснулся оттого, что она звонила тёте Полине. Сначала мне не интересно было слушать их разговор, но потом я заинтересовался. Потому что оно говорили о тёте Вале. Оказалось, что тётя Валя – совершенная дура. Мама сказала, что она ничего не понимает, одевается, как лахудра, и у неё совершенно нет вкуса. Потом она подтвердила, что тётя Валя превратилась в жирную клушу, и что скоро ей придётся шить платья на заказ, потому что в магазине таких размеров не бывает. Оказалось, что муж тёти Вали – вор и хапуга, а дачу они построили на ворованные деньги. И ещё – что тётя Валя никакая маме не подруга, а так, только считается ей. Потому что никто маму так не поддержит, как тётя Полина, а тётя Валя скорее повесится, чем одолжит кому-то денег.

Я лежал и удивлялся, как же я мог так обманываться в человеке! Ведь тётю Валю я всегда считал хорошей. Да и мама, похоже, тоже. Неужели всё это время тётя Валя искусно притворялась?

Но вечером, когда я пришёл из школы, я удивился ещё больше. Дело в том, что моя мама говорила по телефону… с тётей Валей! Вот никогда бы не подумал, что после того, как мама узнала о ней всю правду, она стала бы разговаривать с этой «жирной клушей». Но ещё больше я поразился, когда услышал, о чём они разговаривают. Они обсуждали… Тётю Полину!!! Мама говорила, что тётя Полина – пустая тетеря, совершенно не ориентируется в жизни и витает в облаках. Что если бы не дядя Аркадий, которого пристроили родственники в мореходку, то она сидела бы нищая и голодная, потому что на работу её никто не взял бы. Мама говорила, что «эта сумасшедшая» все мужнины деньги выбрасывает на ветер, покупает разные страшнющие шмотки и потом ходит, как «фифа». Какое отношение имеет тётя Полина к федерации футбола, я не понял, зато понял, что тётя Полина – ещё более плохой человек, чем тётя Валя, раз уж мать передумала и назвала подругой не её. Она так и сказала: тётя Полина – никакая не подруга, только воображает себя такой. А вообще от неё пользы, как от моего папы, и лучше бы, конечно, чтобы им вообще не встречаться. Что она терпит тётю Полину только из жалости.