Заключение, или дневник, найденный на антресолях

Еле высидел уроки. Завтра у меня день рождения, представляю, как будет весело! Пригласил всех одноклассников и свою учительницу Ольгу Петровну. Как жаль, что день Рожденья только раз в году…

Вчера у меня был день рождения. Мне уже двенадцать лет. Папа сказал, что я уже взрослый. Ещё он сказал, чтобы я позвал всех, кого я захочу. Я захотел позвать тётю Инну, Пётю, Оксану, одноклассников и мою любимую учительницу Ольгу Петровну. Но папа сказал, что всех одноклассников приглашать не будем, потому что тогда он разорится. Петю тоже приглашать не разрешил, потому что за столом будут «приличные люди». Кто такие «приличные люди», я не знаю, но когда я спросил это у папы, он ответил, чтобы я не приставал с глупыми вопросами.

Ольгу Петровну мне пригласить тоже не разрешили, потому что мама сказала, что приглашать на день рождение учителей не принято. Что такое «не принято», я знаю: это когда хочется, но нельзя. И ещё я знаю, что такое «принято»: это когда нельзя, а надо. Вот папа, например, сказал, чтобы я позвал дядю Аркадия и тётю Полину. Дядю Аркадия и тётю Полину я приглашать не люблю: тётя всегда лезет целоваться, а мне это не нравится, потому что у неё всегда холодные и липкие губы. И они никогда не приносят хороших подарков, а какие-то рубашечки да брючки. Но мама говорит, что это «прелесть» и что у нас такого не достать.

Ещё мне сказали сходить за бабушкой и дедушкой. За ними мне тоже идти не хотелось, потому что они старые, с ними всегда скучно. Я сказал, что лучше пригласить тётю Инну. Но и тётю Инну папа не разрешил приглашать, потому что сказал, что она дальняя родственница, а у нас будет торжество «только для своих».

Так что из тех, кого я хотел пригласить, не пришёл никто, зато пришёл незнакомый мне дядька, которого папа называл «Егором Степановичем». Дядька был очень важным, и я слышал, что папа по секрету сказал маме, что это – большой начальник, и чтобы она «присмотрела за ним». Мне же настрого приказал «быть паинькой».

Получилось, что на моём дне рождения было очень скучно. Тётя Полина и дядя Аркадий принесли какую-то майку, которая мне сразу не понравилась, хотя дядя Аркадий сказал, что привёз её «из загранки». Что такое «загранка», я тоже знаю: это когда дядя Аркадий уплывает на пароходе в другие страны, в которые нельзя приехать поездом. Егор Степанович тоже принёс подарок, какую-то вазу, которую подарил почему-то не мне, а моей маме. Конечно, мне совсем не нужна была эта ваза, но всё равно обидно, когда в твой день рождения подарки дарят другим. Бабушка с дедушкой собирались очень долго, и пока они пришли, остыл яблочный пирог. Потом все начали меня поздравлять, и это было очень приятно, но почему-то недолго: как только папа налил гостям стаканы, все выпили и стали говорить на свои взрослые темы. Я сидел на самом почётном месте, и иногда на меня обращали внимание, но скоро как будто забыли, что это я именинник, потому что все разговаривали только с Егором Степановичем. Наверное, он всем нравился, потому что ему улыбались и наперебой предлагали самое вкусное. Впрочем, я думаю, он не успел поесть дома.

Потом меня попросили рассказать какой-нибудь стишок, и я обрадовался, потому что мы совсем недавно проходили Некрасова «Крестьянские дети». Этот стишок я выучил лучше всех. Поэтому я поломался для приличия и согласился. Дядя Аркадий поставил меня на стул, и я начал рассказывать. Но пока я рассказывал, гости начали говорить между собой, и мне стало обидно. Я замолчал, слез со стула, а тётя Полина сказала: «Какой молодец, как хорошо рассказываешь!». И мне стало ещё обиднее, потому что в то время, когда я рассказывал про мужичка-с-ноготка, тётя Полина говорила Егору Степановичу, как они с дядей Аркадием делали ремонт в своей квартире. Я расстроился и убежал в спальню. Самый грустный день рождения в жизни!

Сегодня в кинотеатре будет идти американский фильм «Ангар – 18». Про инопланетян. Денег у меня совсем нет, к Петьке подходить стыдно. Я его не пригласил на день рождения и он, наверное, обиделся. Ольга Петровна, наверное, тоже, но по ней не видно. Она говорила со мной, как всегда. А мне было стыдно поднять глаза. Еле пережил этот понедельник! А папа сказал, что думать нужно заранее, кого приглашать, а кого нет, чтобы потом не мучаться. Хорошо ему говорить… Я попросил у него денег, но он сказал, что деньги я могу взять у бабушки. Всё равно она на пенсии и ей деньги уже не нужны. Я подумал, что, наверное, и бабушке нужны деньги, но ничего не сказал. Идти к бабушке не хочется, потому что у неё неинтересно, и она обязательно заставит меня есть тонкие блинчики с сахаром, которые я с детства ненавижу. Она говорит, что я должен быть сильным и толстым, что у меня «кожа да кости». Не понимаю, что это за фраза дурацкая – «кожа да кости». Ещё ведь и волосы есть, и ногти, и сердце. Да много чего! А кости и кожа есть даже у самых толстых. Даже у Димки Фомкина, хотя он еле за парту влазит. Я сказал, что бабушка не даст денег, но папа ответил, что если я чмокну её в щёчку, то конечно, даст. Вот ещё! Видели вы её щёчку? Вся в морщинах и с бородавкой! Ну, хоть лопни, ничего не получается. Сложная это всё-таки штука, жизнь.

Сегодня маму вызвали в школу. Я нечаянно сломал скелет в кабинете биологии. Не сам сломал, а меня Витька толкнул. Я на него спиной налетел, оглянулся – а скелет и рассыпался. Я даже не представлял, что он такой слабенький. Мама вела меня в школу за ручку, как маленького. По дороге она спрашивала меня, что я натворил. Я рассказал, как было. Мама сказала, что тогда я не виноват, виноват Витька. И ещё она спросила, кто из одноклассников видел, что меня толкнули. Я сказал, что никто не видал. В классе мы были только двое, а учитель биологии вошёл, когда я на полу лежал с разбросанными костями. Витька успел убежать, и его не заметили. Конечно, мне никто не поверил. Разве что мама.

А потом случалось совсем непонятное: в кабинете биологии мама схватила меня за шиворот и стала кричать, что она до инфаркта доведу, что она с меня шкуру спустит, что я – настоящий паразит, которого неизвестно как земля носит. Я совсем ничего не понимал, потому что она же сама сказала, что я – не виноват! Учитель биологии вдруг бросился к нам, оттащил маму в сторону и сказал, что «ничего страшного», что он не собирается требовать возмещения убытков, что он только хотел, чтобы родители знали, чем занимается их сын…

Я ревел, как белуга. Когда мы выходили из школы, мне было очень стыдно, потому что каждый видел, что я плачу. Однако мама как будто этого не замечала. Когда мы вышли в город, она сказала, что купит мне мороженное. Сказала, что всё кончилось хорошо. Я совершенно растерялся: как это так? Ведь совсем недавно она говорила, что я – оболтус, и что как меня земля носит? Но мама сказала, что так надо. Теперь нам не придётся платить на скелет. А скелеты стоят дорого.

Мороженное, наверное, было вкусным, но чего-то мне оно показалось горьким.

Я думал, что вчера у меня был плохой день, но это оказалось не так. Сегодня ещё хуже. Сегодня поругались мама с папой. С утра они кричали друг на друга, и это было ещё ничего. Я пошёл в школу, надеясь, что когда вернусь, они помирятся. Но, когда я пришёл, в доме была тишина. Это самое страшное – когда дома тишина. Это ещё страшнее, чем когда они ругаются. Потому что когда ругаются, это значит, они ещё слышат друг друга. А когда молчат, значит, дело совсем плохо. Папа смотрел телевизор, мама, наверное, сидела в своей комнате. Она всегда сидит в своей комнате, когда родители ругаются.