– Остановись! – кто-то вдруг прикоснулся к Гоча и прервал его.

Народ глухо зашумел: кто смеет прикасаться к хевисбери, когда тот стоит под сенью верховного знамени? Это был Онисе.

– Остановись, хевисбери! Гугуа прав!.. – крикнул Онисе. Его спутанные волосы взметались, глаза выступали из орбит.

Негодующий ропот усилился. Гоча шевельнул знаменем, колокольчики зазвенели – и тишина водворилась.

– Говори! – приказал он сыну.

– Гугуа прав, – нельзя наказывать невинного! У нас с ним есть причины для кровной вражды. Верно, он шел с гор и свернул вниз на тропинку только затем, чтобы убить меня… Но он натолкнулся на неприятеля… И вы напрасно обвинили его в измене!..

– Кто тебе рассказал все это? – воскликнул Гугуа, и глаза его загорелись подозрением.

– Я слышал все сам, своими ушами… Когда ты говорил, я сидел у дороги в засаде… К чему скрывать?… В гибели моих братьев повинен я, на моей душе грех… Я потерял рассудок, я пропустил врага!.. Гугуа не виновен ни в чем… – торопился досказать Онисе. Он дрожал всем телом.

Слова Онисе упали на толпу, как гром…

Ошеломленный отец дрожал от ужаса, слушая сына. Долго молчал он, потом раздался его слабый голос.

– Вот как понял ты мое наставление! – проговорил он наконец с глубоким укором. – Будь проклят! – вдруг крикну он. – Ты станешь ненавистен для всех, ты осквернил кости предков своих! Нет наказания, достойного тебя!.. Кровь братьев наших вопиет к небу, – обернулся он к судьям, – кровь братьев требует возмездия! Решайте же!

Старейшины посовещались, потом один из них приблизился к Гоча.

– Гоча! Твой сын не предавал Хеви… Юношеская страсть заставила его забыть свой долг…

– Тем суровей должна быть кара! Усы – знак чести мужской, он опозорил их. Мертв для нас Онисе… Он должен быть казнен на костре!..

– Гоча! – обступили хевисбери старейшины. Все напрасно

– Он должен, должен умереть!.. И если у вас не хватает отваги для справедливого приговора, – я, я сам…

Старец выхватил кинжал и с криком: «Изменник должен умереть!» – кинулся к сыну.

Сверкнул клинок, и Онисе рухнул на землю. Кинжал пронзил ему сердце насквозь.

Все это совершилось так стремительно, что никто не успел предотвратить беды.

Страшен был старец в своем исступлении, все испуганно сторонились его.

– Гоча! – подошел к нему наконец Гугуа.

– Ну? – безотчетно, словно откуда-то издали, спросил старик.

– Я говорил тебе, что не виновен я, но все равно мне не жить после такого позора… Не может мужчина слизнуть с себя плевок… Прощай, Гоча! Прощай, мой народ!.. – Гугуа выхватил из-за пояса пистолет, наставил себе в рот дуло, и мозг его взлетел в воздух…

Старик глубоко вздохнул, испуганно огляделся и вздрогнул. Он отшвырнул от себя окровавленный кинжал… Постоял молча. Потом вдруг рухнул на землю и прильнул к холодеющему трупу сына.

– Сын мой, сын!.. – часто зашептал он.

Долго сидел он, склонившись над трупом. И вдруг поднял голову, вскочил на ноги, безумие загорелось в его глазах.

– Прочь, прочь!.. – закричал он, отталкивая что-то невидимое протянутыми вперед руками. – Кровь, кинжал… Сын, сын мой! Где мой сын? – рыдал он исступленно…

Прошли дни. Успокоился Хеви. Жизнь вошла в свою привычную колею.

Только с тех пор никто не ходил мимо леса Самтверо. Там жил умалишенный Гоча и донимал прохожих расспросами о сыне своем. Всех зазывал он к себе в гости и каждому рассказывал, что ждет, ждет своего сына с дальней дороги. Потом начинались угрозы и мольбы… Где его Онисе, почему не идет так долго, что с ним случилось?

Долго томился так несчастный безумец, пока однажды в снежную зиму не унес его в глубокую пропасть обвал.

А Дзидзии никто больше не видел с того дня, как рассталась она с Онисе.