* * *
Всем душам нежным и сердцам влюбленным,
Кого земной Любви ласкали сны,
Кто пел Любовь во дни своей весны,
Я шлю привет напевом умиленным.
Вокруг меня святыня тишины,
Диана светит луком преклоненным,
И надо мной, печальным и бессонным,
Лик Данте, вдаль глядящий со стены.
Поэт, кого вел по кругам Вергилий!
Своим сверканьем мой зажги сонет,
Будь твердым посохом моих бессилии!
Пою восторг и скорбь минувших лет,
Яд поцелуев, сладость смертной страсти...
Камены строгие! – я в вашей грозной власти.
<1912>
* * *
Речи медной, когда-то звучавшей на форуме Римском,
Я бы ответить желал звуками тех же времен,
Но дерзну ль состязаться с Титаном, себе подчинившим
Все наречья земли, словно все ветры Эол,
С тем, кто в строки письма влагает Симмаха сладость,
Кто в авсонийский размер Пушкина стих
заключил.
Нет, обращаться не смею к другим благосклонным
Каменам.
Я Полигимнии лишь скромный вручаю ответ,
Муза, любовно скажи «quam mellea res set epistui»[61],
Если, как подпись, стоит Федор Евгеньевич
Корт.
1912
«День красочный, день ярко-пестрый...»
Есть некий час всемирного молчанья.
День красочный, день ярко-пестрый,
Многоголосный шумный день;
Ты сердце ранишь болью острой,
Ступени взносишь на ступень.
Всходя по лестнице небесной,
Мы, страх и радость затая,
Взираем, из юдоли тесной,
На всю стоцветность бытия!
И, как Адамы, всем виденьям,
Всем звукам, всем лучам миров
Мы ищем, с нежным умиленьем,
Непобедимо-верных слов.
Но сходит ночь, и яркость тонет
В единой, безразличной мгле,
И Тень бестрепетно хоронит
Все разделенья на земле.
Нет ничего, дела и вещи
Смешались, чтобы в бездну пасть,
И Хаос древний, Хаос вещий
Рукой оледеняет страсть.
Подходит страшный час незнанья,
Единства и слиянья час...
О, час всемирного молчанья,
Ты с Тайной жизни близишь нас!
7 мая 1913
* * *
Разбегаются снова поля за окном,
Темный лес по окружности медленно вертится,
Сеть из проволок то на кругу голубом,
То на поле зеленом отчетливо чертится.
Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.
Это я прошептал, иль колесами сказано?
Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!
Что-то длинное, долгое снова развязано.
Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессор
Я, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,
И уже Океан смотрит прямо в упор
Мне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.
29 июня 1913
* * *
Строго и молча, без слов, без угроз,
Падает медленно снег;
Выслал лазутчиков дряхлый Мороз,
Непобедимый стратег.
Падают хлопья, угрюмо кружась,
Строго и молча, без слов,
Кроют сурово осеннюю грязь,
Зелень осенних лугов.
Молча, —послы рокового вождя, —
Падают вниз с высоты,
Кроют овраги в полях, возводя
С горки на горку мосты.
Выслал лазутчиков дряхлый стратег,
Скоро появится рать.
Падая молча, безжизненный снег
Хочет всю землю ровнять.
Чу! не трубит ли воинственный рог,
Не авангард ли идет?
Изморозь бело блестит вдоль дорог,
Речки затянуты в лед.
Падают хлопья, спокойно кружась,
Делают дело без слов:
Скрыли покровы осеннюю грязь,
Скрыли просторы лугов.
Лед над водой, над полянами снег,
Слиты мостами холмы.
Вьюга трубит... Выступает стратег
Старой царицы Зимы.
25 августа 1913
* * *
Мне кажется, что в саване я,
Лежу в глухой земле.
Где все восторги плавания
Под солнцем и во мгле?
И призраки томительные
Проходят предо мной.
Стучат часы медлительные,
Поют «Ты был живой».
И лишь одна, единственная
Тень меж других теней, —
Как вестница таинственная
Грядущих новых дней.
Душа, душа, обманутая
Так много, много раз,
Ужели даль оглянутая
Опять обнимет нас?
И, снова мукам преданная,
Душа, ты будешь петь,
А тайна неизведанная
В мои глаза глядеть?
Нет, нет! Еще не в гавани я,
Мой путь не завершен!
Вновь будут буйства плавания,
Вновь вспыхнет небосклон!
<Декабрь> 1913
Эдинбург II
вернуться
61
Сколь приятно должно быть послание (лат.)