Установилось убеждение, что Наполеон никогда не отдал бы Константинополя России. Оно основано на предании, освященном некоторыми фразами из Мемориала. “Константинополь, – сказал император на острове Св. Елены, – по своему положению предназначен быть центром и столицей всемирного владычества”.[335] Однако нам известно, что Наполеон в разговорах с Толстым и Меттернихом,[336] предвидел и допускал водворение русских на Босфоре. В 1812 г в разговоре с Нарбонном, он признался, что предлагал Константинополь императору Александру.[337] Нам кажется, что разногласие между показаниями современников объясняется, как различием во времени, так и в направлении ума Наполеона. На острове Св. Елены он выражал свои идеи в теоретической и абсолютной форме, не принимая в расчет требований данного момента. К тому же он записывал свои мысли для потомства и хотел выставить себя защитником европейской независимости против чрезмерного честолюбия России. Наоборот, его откровенная беседа с Нарбонном, очевидно, отвечает вполне тем идеям, которые он себе составил в 1808 г. Требуя от России огромного напряжения сил, мечтая воспользоваться ею для нанесения англичанам “сокрушительного удара”,[338] он далеко не прочь был заплатить ей за содействие необычайным вознаграждением.

Однако дойдет ли он до уступки ей несравненной позиции, которая открыла бы ей доступ к Средиземному морю и поставила бы под угрозу всю Европу? Конечно, нет. Но Царь-град сам по себе, один, не составляет еще всей позиции; – он только одна из ее частей. Проход между Черным морем и Средиземным состоит прежде всего из Босфора, затем расширяется во внутреннее море, Мраморное, и суживается вторично в Дарданеллах. Этот драгоценный соединительный путь имеет два затвора, и Наполеон, оставляя за собой один из них, мог лишить всякого значения другой в руках России. Таким образом, у него появилась мысль разделить на части спорную позицию, и в случае, если император Александр решительно потребует Константинополь, обусловить приобретение наших союзников водворением в Дарданеллах другого государства: либо самой Франции, либо Австрии.[339] Конечно, Коленкур не должен сразу предлагать Константинополь. Сначала он должен отказать, предложить сделать из него столицу независимого и нейтрального государства, расположенного на двух проливах; затем, если Россия уж очень будет настаивать, медленно отступить к Дарданеллам и там сосредоточить свое сопротивление. Подобная тактика заставит, быть может, Россию отказаться от своих требований; возможно и то, что, ставя для уступки Константинополя трудно приемлемое условие, эта тактика была только средством косвенного отказа. Наконец, согласился ли бы Наполеон сделать царя византийским императором, если бы тот принял предложенный ему для разрешения трудного вопроса способ? Мы далеки от того, чтобы утверждать это. Весьма вероятно, что он не решил этого окончательно. Несомненен один только факт: в феврале 1808 г. он не ставил вопроса о Константинополе в число тех, по которым бы он отказывался от соглашения и который бы ставил вне всякого обсуждения.

Наполеон никогда не делал уступок даром: и если он не отвергал с самого начала самой блестящей из всех возможных уступок, то только потому, что эта уступчивость, может быть, только кажущаяся, могла привести его к крупным, необычайным выгодам. Для него Египет был тем же, чем для России Константинополь – его кульминационным пунктом. Во всех рассматриваемых им случаях он берег его для себя. Но завоевание Египта вынуждало его сделать другие завоевания. Для защиты нашей предполагаемой колонии будет необходимо присоединить господствующую над ней с севера Сирию, затем приобрести аванпосты Александрии, остров Кипр и Кандию и связать цепью принадлежащих Франции островов превращенный в нашу провинцию Египет с Мореей, освобожденной нашим оружием. Тогда для того, чтобы господствовать над всеми морскими путями древнего мира в точке их соединения и царствовать на главном перекрестке земного шара, Франции останется завоевать только Архипелаг и наложить руку на порты Малой Азии.

Но Наполеон не хотел, чтобы оттоманские владения в Африке и Азии были теперь же точно распределены, во-первых, потому, что он не установил еще соотношений долей в предполагаемом разделе, а во-вторых, боялся, чтобы Россия не сочла бы себя вправе сократить нашу европейскую долю, если бы Франция в слишком ясной форме стала домогаться провинций по ту сторону морей. Его желанием было, чтобы император Александр, сосредоточив все свое внимание на Дунае, на Черном море и Константинополе, предоставил нам свободу действий в Египте, Сирии, в портах Малой Азии на Средиземном море, и даже оказал бы нам в этих приморских местах бескорыстное содействие своим флотом. Русский флот еще не перешел из Средиземного моря в Балтийское; его корабли были разбросаны между Триестом, островом Эльбой и Лиссабоном, без всякой пользы качаясь на своих якорях. Наполеон с болью в сердце видел, что русский флот остается в бездействии в то время, как все силы его энергии были направлены к борьбе на морях. Поэтому он поручил Коленкуру просить о передаче в его распоряжение русских кораблей, о представлении ему права распоряжаться ими по своему усмотрению и пользоваться ими, как частью своих эскадр. Он хотел, чтобы это содействие было ему обеспечено теперь же; чтобы оно предшествовало всякой окончательной сделке; чтобы Россия, одолжив нам свой флот, тем самым помогла нашим предварительным операциям, около Корфу и Сицилии; чтобы она содействовала формированию могущественной Армады, назначением которой было подобрать расположенные на морях останки Турции и которая должна была покинуть Тулон только для того, чтобы сделаться владычицею Средиземного моря.[340] Если бы Россия в возмещение столь значительных услуг, в свою очередь, потребовала бы права на приобретения вне европейского континента, Коленкур не должен отказывать ей в этом; но пусть он предложит ей вознаграждение вдали от нас, на севере турецкой Азии; пусть он укажет ей на Трапезонд, на южный берег Черного моря и с этой стороны покажет ей естественное поле к ее расширению.[341]

Итак, пусть Черное море сделается русским озером, но при условии, чтобы Средиземное море сделалось французским. Такова, очевидно, была преобладающая мысль Наполеона. Он вносил еще поправку, в силу которой оба моря окончательно были бы отделены одно от другого; он сохранял за собой право в случае надобности закрыть доступ к Черному морю. Имея именно это в виду, он и предлагал создать в Константинополе промежуточное государство, поставленное на страже проливов и обязанное держать их закрытыми для России. Если бы Россия во что бы то ни стало пожелала получить Константинополь, оккупация Дарданелл, оборудованных так, чтобы запереть выход с востока в Средиземное море, в иной форме выполнила бы цель, преследуемую императором. Россия найдет тогда в Константинополе великолепное, но зато и окончательное завершение своего поступательного движения в Европе, и когда она довершит свою историческую и ниспосланную Провидением миссию, когда отомстит за Крест и водрузит его на Босфоре, когда благодаря ей своды храма Святой Софьи огласятся торжественным греческим богослужением, – тогда на пороге своего завоевания она столкнется с авангардом Запада, поставленным у второго пролива, владеющим сильно укрепленными позициями и поддержанным силами Франции и Австрии. Все это создаст более серьезное препятствие, чем слабая и непрочная Турция. Россия отступит перед “такой преградой”.[342] Энергично сдерживаемая со стороны Европы, она направится в Азию, куда Наполеон указывал и открыл ей путь. Таким образом, объясняется фраза, сказанная позднее Нарбонну, обе части которой, на первый взгляд, как будто исключают одна другую. “Я по-дружески хотел толкнуть Россию в Азию: я предложил ей Константинополь”.[343] Громадным обходом, путем русского союза, приближался Наполеон к тому, к чему хотел его привести Талейран путем союза с Австрией. Что бы он ни обещал для услаждения гордости и воображения России, он предоставлял ей основываться только на восточном берегу Балканского полуострова. Отдавая в ее распоряжение устье Дуная без Сербии, болгарскую землю без центральных частей Румелии, быть может, и Константинополь, но без Дарданелл, он поставил бы ее в положение, уступающее в стратегическом отношении положению Австрии, прочно устроенной в центре прежней Турции. Оттесняя одновременно оба государства к востоку, он натравил бы их друг на друга и закончил бы тем, что толкнул бы Россию на путь, на котором она в один прекрасный день очутилась бы соседкой Англии, т. е. в борьбе с ней. Таким образом, между тремя государствами, с которыми нам нужно было сражаться или которых нам нужно было опасаться, установился бы вечный конфликт. Одновременное отступление к Востоку наших обеих соперниц на континенте очистило бы перед нами поле и сделало бы Францию властительницею Европы и царицей Средиземного моря.