И не отказал.

Временами Санк-Марса обескураживало то обстоятельство, что у многих полицейских напрочь отсутствует чувство профессиональной гордости. Ему было легко учиться полицейскому ремеслу, он с удовольствием участвовал в семинарах и конференциях, знакомился с коллегами из других округов, городов и стран в надежде на то, что когда-нибудь сможет обратиться к ним с просьбой или попросить совета — как в прошлые выходные он обращался к Раймонду Райзеру. Он прослушал много разных лекций, и одна из них навсегда запала ему в память. Один ученый, исследовавший поведение и характер полицейских в нескольких городах, пришел к выводу, что полицейские и воры имели между собой больше общего, чем можно было предположить на первый взгляд. И тех и других преступления возбуждали будоражащим ощущением опасности, привлекали, как пламя мотыльков. И тех и других одолевала потребность быть в центре событий, у всех на виду, завладевать всеобщим вниманием. Те и другие не выносили рутины. Обе социальные группы отличались агрессивностью и испытывали пристрастие к оружию, обе не терпели фальши. И те и другие полагали, что находятся как бы вне рамок общества — полицейские, как и воры, считали себя неспособными занять в обществе подобающее им место. Обе группы характеризуются корпоративностю, верностью своим, преданностью собственным законам поведения и обычаям. Лектор даже высказал предположение, что воры и полицейские являются как бы двумя сторонами одной медали, разве что полицейские стремились соблюдать, а не нарушать закон. Может быть, некоторые из них сами стали бы ворами, если бы по роду службы не охраняли закон. Развивая свою мысль, он даже договорился до того, что полицейским следует опасаться коллег, потому что их сослуживцы могут быть склонны к преступным действиям. У Санк-Марса сложилось тогда странное впечатление, что лектор считал преступников даже более храбрыми, чем полицейские, которые больше боятся тюрьмы.

С содержанием этой лекции Санк-Марс был по большей части не согласен. Он знал, что пришел работать в полицию совсем по другим причинам, чем многие его сослуживцы. Он был совсем не таким человеком, какого пытался изобразить лектор, — не был он простым отражением своей противоположности. Он действительно не переносил рутины и стремился быть в курсе событий, однако никогда в жизни перед ним не вставал вопрос выбора между ограблением банка и поимкой грабителей, которые на это решились. Он знал, что полицейские часто были выходцами с тех же улиц и росли в таких же условиях, как и воры, которых они ловили. Из кулуарных разговоров с сослуживцами он узнал, что многие в детстве и юности так или иначе были связаны с преступниками. Их ловили, запугивали или наставляли на путь истинный усилиями семьи. Тот, кто играл в хоккей, но не стал профессионалом, лучше помнит драки на льду, чем забитые шайбы. Санк-Марс полагал, что некоторые полицейские хорошо работали потому, что думали так же, как жулики, и его раздражение постепенно сменилось озабоченностью, что он не достигнет успеха в избранной профессии, так как никогда не сможет почувствовать себя мошенником по натуре.

Со временем, когда он стал полнее оценивать свое место в управлении, его неуверенность в себе прошла. Он понял, что вполне может проникнуть в образ мыслей жулья, если попытается влезть в их шкуру, но — что было существенно важнее — если станет относиться к преступникам с позиции католических нравственных ценностей. Если он был творением Господа, человеком с предначертанной Богом судьбой, тогда очевидно, что присущие ему конкретные особенности имели определенную ценность, даже если ее и непросто было сформулировать. Позже Санк-Марс убедился, что, храня верность благородным идеалам, он сможет стать чем-то вроде совести полицейского управления, постоянно напоминая своим сослуживцам о тонкой грани, пролегающей между корректным выполнением долга и злоупотреблением, между дисциплиной и беспорядком и, соответственно, между справедливой карой и жаждой мщения. Точно так же он считал, что мошенников надо либо перевоспитывать, либо сажать в тюрьму и что полицейские не должны становиться своими собственными злейшими врагами. Но прежде всего он презирал любое притворство, никогда не подстраивался под большинство и всегда старался держаться достаточно обособленно.

Погрузившись в собственные мысли, Санк-Марс отпил глоток кофе, и в этот момент, шумно хлопнув дверью, в кафе вошел Окиндер Бойл, всем своим свежим утренним видом давая понять, что полон рвения к работе. Санк-Марса это позабавило. Журналист заказал шоколатин — рогалик с черным разогретым до жидкого состояния шоколадом внутри. Санк-Марс даже забеспокоился, выдержит ли он сладкое искушение, которое должны были подать его собеседнику.

— Как поживаешь?

— Все в порядке, Эмиль, спасибо. А вас чем жизнь балует?

— Жаловаться не на что.

— Не может быть! В вашем возрасте такое трудно себе представить.

— Ты, Окиндер, не забывай, я ведь вооружен…

— Виноват, забыл. Честно говоря, мне бы хотелось так же хорошо сохраниться, как вы, когда мне стукнет девяносто пять — ой, простите, не стреляйте, я имею в виду пятьдесят пять!

— Пятьдесят шесть, но кто считает?

Бойлу принесли шоколатин, и он с жадностью на него набросился. Санк-Марс следил, как из рогалика вытекает на тарелку капелька горячего шоколада.

— У меня для вас, детектив, припасена долгая история. Так что придется вам потерпеть, ладно? Эти выходные у меня выдались чертовски непростые.

— Я весь внимание, — заверил его полицейский, не сводя глаз с капельки.

Окиндер Бойл напомнил ему о своем походе в туннель в канун Рождества и разговоре с Банкиром. Потом рассказал о визите дочери Карла Бантри — Хитер, навестившей его в связи с публикацией репортажа о ее отце.

— А теперь представьте себе, что несколько дней назад ко мне пришла еще одна молодая женщина, которая тоже назвалась Хитер Бантри и дала мне координаты своего отца — настоящего Карла Бантри, за которым ухаживают в лечебнице на южном берегу, и ни к какому туннелю он в жизни близко не подходил.

— Постой. Выходит, есть два Карла и две Хитер?

— Именно так. Только одна комбинация отца с дочерью настоящая, а другая — состряпана ЦРУ.

— Окиндер, не торопись делать скоропалительные выводы. Ты же не станешь меня убеждать, что у тебя есть реальные доказательства?

Бойл сдувал крошки с пальцев и хитровато улыбался.

— Согласен. Только умозаключения. Но давайте рассмотрим факты. Кто-то направляет группу мужчин к туннелю, чтобы они адресовали меня к кому-то, кого называют Банкиром, только он оказывается не тем, за кого себя выдает, а тех мужчин, которые мне на него указали, позже и след простыл. Я проверил. Железнодорожная полиция проводит обходы туннеля каждую ночь. Там запрещается жечь костры и ночевать. Но случайно обстоятельства складываются так, что в канун Рождества сотрудники железнодорожной полиции получают несколько дней отгулов. Получается, что те актеры, которые направили меня в туннель, хорошо знали свое дело. Они были очень убедительны, им бы кто угодно на моем месте поверил. — Бойл облизнул губы и откусил еще кусок шоколатина. — И тут я выясняю, что есть еще и настоящие Хитер и Карл Бантри. Я еду на южный берег и навещаю там Карла, который живет своей жизнью в дурдоме для шизанутых. В общем, он рассуждает достаточно здраво. Он мне сам говорит, а дочь это подтверждает, что его счета оплачивает бывший работодатель, то есть банк.

— Так что, значит, банк в самом деле оплачивает его счета?

— Когда я работал над своим материалом, я наводил справки в этом банке. Они толком не могли мне объяснить, что к чему. Их финансовая поддержка очень невелика. Чеки посылает страховая компания, и, по-видимому, их львиную долю получает его жена. В этом плане в том материале, который я опубликовал, все в порядке. На выходные я снова связался с банком. Там по этому поводу никто большой радости не выразил, но делать им было нечего. Что касается двух больших начальников оттуда, они не платят за лечение Карла Бантри в лечебнице. К чему им это отрицать? Такая информация только выставила бы их в лучшем свете. Я снова перезвонил в лечебницу. Там мне сказали, что они не знают, кто оплачивает счета. Каждый месяц им перечисляют деньги на счет.