— Ну, ездил я там поблизости, какое это имеет значение?

— Ты сам мне скажи, Андре, какое это имеет значение.

Лапьер покачивался на стуле. Он уперся локтями в стол, потом снял их, поерзал на стуле, упер взгляд в пол, поднял его на Санк-Марса и отвел глаза в сторону. Он кипел от злости, но с губ его не сорвалось ни единого слова, которым он мог себя выдать.

— Тебе нужно время подумать?

— Просто я не хочу об этом говорить, вот и все.

— Да, это гораздо хуже, чем признаваться в маленьких слабостях, — с намеком ответил Санк-Марс.

Лапьер тяжело вздохнул, покачал головой.

— Ладно. Я делал объезд территории. Иногда я просто куда-нибудь еду. В отличие от тебя, я отношусь к этому серьезно. Не снимаю, черт побери, трубку и не слушаю всякие голоса на другом конце провода. Мне приходится попотеть, чтобы кого-нибудь взять.

— И что дальше?

— Увидел, что в гараже горит свет, — прикрыв руками лицо, он сидел так какое-то время, потом встряхнулся. — Тогда я стал слушать, что там происходило. В тот день у меня был отгул, понимаешь?

— Что произошло потом?

— Он ушел. Тот малый, что говорил с акцентом. Я решил его выследить. У меня есть друзья среди «Росомах». Они искали парня, которого называют Царь. Я так понял, что это он и был. Дорога была скользкая, меня занесло, я застрял в сугробе. Он от меня ушел. Был — и сплыл. Опозорился я как зеленый новичок. А в итоге парнишку убили. Вот я и не хотел признаваться, что был там перед тем, как это случилось. Кроме того, ты же знаешь, я сам хотел провести это задержание. Что, это такое страшное преступление?

Эмиль Санк-Марс покачал головой с видом явного разочарования и вытянулся во весь рост.

— Ты видел этого малого? Можешь дать его описание?

Лапьер отрицательно покачал головой.

— Было слишком поздно, — сказал он. — Он был в таком широком черном пальто с поднятым воротником. А на голове — шапка, понимаешь? А потом меня занесло. Такое с кем угодно может случиться. То есть, я хочу сказать, я занимался этим, когда у меня был отгул. У меня еще несколько отгулов осталось. Дорога была скользкая. Я не вписался в поворот — и на тебе. А он тем временем ушел.

Санк-Марс кивнул.

— Какая у него была машина?

— Не знаю, должно быть, «бумер».

— Он сам сидел за рулем?

— Да. Конечно. А кто же еще?

— Вот тут, Андре, лошадей не гони. Мне неприятно так с тобой поступать, но ты же сам знаешь, как это иногда бывает.

— Да ладно, ничего.

— Мне надо глянуть, как там у ребятишек дела идут с их нарушителем. Дай мне пару минут.

— Давай, давай, занимайся своими делами, — он с пониманием кивнул.

Выйдя в коридор, Санк-Марс открыл дверь в соседнее помещение, где находились его помощники. Санк-Марс направлялся к Гиттериджу, но хотел потолковать с ним один на один.

— Следите за ним все время, — распорядился он. — Если решит улизнуть, особенно с ним не церемоньтесь. Скажите, чтобы сидел в комнате и не рыпался. Если ему надо будет в уборную, принесите какой-нибудь горшок.

Санк-Марс повернул ключ в замке комнаты номер девять, вошел внутрь и запер за собой дверь.

— А где же еда? — спросил Гиттеридж, и в его интонации прозвучало дурное предчувствие.

— Здесь все равно одним дерьмом торгуют. Если ребята вам ничего не принесли, считайте, что они сделали вам одолжение.

— Мне нужно позвонить секретарше. Вы должны мне это разрешить.

— Что вы ей, интересно, скажете? Что сидите за решеткой? Что решили кое-что слить полиции?

Гиттеридж попытался презрительно скривить губы, но выдавил лишь жалкую ухмылку.

— И не мечтайте об этом, Эмиль. Я сказал вам то, что считал нужным сказать. Можете считать своей большой удачей, что так много от меня узнали.

— Мне что, теперь на колени надо перед вами встать и ботинки вам за это вылизать? Может быть, вы еще соблаговолите наклониться, чтобы я вас в задницу поцеловал?

Адвокат слегка склонил голову набок.

— Если у вас есть такие наклонности, Санк-Марс, пожалуй, я вам это позволю.

— Не забывайте, с кем разговариваете, адвокат.

— Вы тоже.

Санк-Марс зашагал по комнате со своей стороны стола, пересек ее несколько раз от стены к стене, потом схватился обеими руками за спинку стула и с высоты внушительно уставился на сжавшегося в комочек Гиттериджа.

— Сегодня утром я был в университетском клубе. Вы являетесь его членом?

Перед тем как ответить, тот чуть прикусил нижнюю губу.

— Я полагаю, вы сами знаете, иначе не стали бы меня об этом спрашивать.

— Каплонские в последний раз в жизни ели вместе с вами. Как насчет его жены? Она же была совершенно ни при чем.

— Я не могу здесь весь день с вами торчать, Эмиль, — заметил Гиттеридж.

— Во время ужина вы спустились в раздевалку. Не тратьте время, чтобы отрицать этот факт, у меня есть доказательства. Выйдя из раздевалки, вы отправились к вашему «лексусу».

— Мне нужно было сделать один звонок личного характера.

— С каких это пор звонки по сотовому телефону вы считаете звонками личного характера?

— Может быть, я неправильно выразился.

Санк-Марс агрессивно склонил голову.

— Вы ведь никому не звонили, адвокат, разве не так? Это можно легко проверить по вашим телефонным счетам. Вместо этого вы открыли ваш «лексус» и взяли из него бомбу. Вы перенесли ее через улицу к припаркованному там «линкольну» Каплонского. У вас были от него ключи — вы вытащили их у него из кармана в раздевалке, где каждому члену клуба и гостю отведено свое место. Потом вы подложили бомбу под переднее сиденье машины, как вас учили и инструктировали. — Санк-Марс ненадолго смолк, чтобы посмотреть, как его пленник воспринял эту новость. Тот сидел не двигаясь, совершенно не шевелясь, как будто его разбил паралич. — Вы установили взрывное устройство. Потом вернулись в клуб, положили ключи Каплонского ему в карман и поднялись наверх как раз к десерту, кофе и отходной рюмочке. До этого момента все так и было, как я говорю?

— У вас потрясающая фантазия, детектив. Неужели вы именно ею зарабатываете на жизнь?

— Вам ведь в клубе не выписывают отдельные счета в ресторане, вы там получаете один общий счет раз в месяц. Значит, мы с уверенностью можем сказать, что вы оплатили последний в его жизни ужин. С вашей стороны это было очень мило. Это была ваша идея? Вы полагали, что, если вы с ним вместе ужинали на людях, все подозрения с вас будут сняты? Вы даже там задержались, когда Каплонский с женой уехали домой, но ненадолго. Потом вы следовали за ними к их дому. Макс, вы ждали, пока наступит удобный момент, но времени у вас было в обрез, вы уже выбились из графика. Надо было нажимать на кнопку, адвокат. Всего лишь нажать на кнопку, и Каплонские взлетели бы на воздух. Только нажать на эту чертову кнопку! Но вы не смогли, ведь так, трусливый, малодушный крючкотвор? Кишка тонка оказалась!

У Гиттериджа дрожали губы.

— Что все это должно означать? Вы специально хотите вывести меня из себя? Или я должен вам в чем-то признаться, чтобы защитить свое мужское достоинство? Неужели вы заработали вашу репутацию такими средствами?

— Вы слизняк, Гиттеридж. Вы не могли этого сделать, даже зная, что в противном случае станете следующим. Поэтому вы проехали за ними весь путь до их дома. Из-за вашей подлой трусости вы тянули до последней секунды, до того момента, когда он стал сдавать назад. И в конце концов вы все-таки нажали на эту проклятую кнопку. Из-за вашей трусости вам пришлось взорвать Каплонского и его жену перед самым их домом, где спокойно спали их дети. Теперь эти дети, скорее всего, никогда не смогут там спать. Может быть, теперь они вообще нигде заснуть не смогут. Вы не могли их хоть от этого избавить? Вам так приспичило дожидаться последней проклятой секунды? Вам обязательно надо было, чтобы дети проснулись от грохота взрыва, который в клочья разнес их маму и папу?

— Я юрист, детектив. Если вы хотите предъявить мне какое-то обвинение — предъявляйте. Если нет, сейчас же выпустите меня отсюда.