«На запрос газеты по этому делу представитель управления культурно-просветительскими учреждениями дал уклончивый ответ. Дескать, происшествие расследуется. Об увольнении пока речи нет. «Однако, – успокоил он корреспондента газеты, – ведь этот человек сейчас не преподает в школе». Намек на то, что после драки коммунисту-учителю еще придется какое-то время полежать в больнице. Лечащий врач ничего не сообщил газете ни о характере ранений, ни о предполагаемых сроках лечения. Он сослался на врачебную тайну».

Поммеренке просиял от удовольствия. Это больше, чем он ожидал. Он чувствовал себя виртуозным кукловодом после удачного спектакля в театре марионеток. Впрочем, это еще не конец. Куклам еще предстоит продолжить игру. Сейчас нельзя ослаблять контакт ни с Бальзеном, ни с Оксером. Бальзен обещал поддержку других журналистов, первые шаги уже согласованы. Время от времени Бальзен будет обзванивать различные инстанции, чтобы оказать нажим якобы неослабевающей тревогой общественности. Он даже взялся переговорить с редакторами других газет.

– В конце концов, мы ведь все из одной конюшни, – сказал он.

Да, именно так и сказал, – «из одной конюшни». Единственным условием Бальзена было то, чтобы «контора» и впредь первым снабжала его жареными фактами. Это даже не условие, а просьба, поправился Бальзен, так как он не требует платы за услуги, ибо сотрудничает не из меркантильных соображений.

С Фридолином Оксером Поммеренке договорился пообедать вместе. Поскольку политика для Оксера – хобби, у него, как и у большинства парламентариев из сената, есть постоянное место работы. Ему еще не исполнилось сорока, а он уже директор школы на городской окраине. Именно поэтому он занимается в своей фракции вопросами народного образования.

Поммеренке закурил вторую сигарету. Уложив газеты в «дипломат», он отправился на службу. Грязная посуда просто составлена в мойку; для Барбары – это смертный грех.

Но Барбары дома нет. Можно наслаждаться краткой свободой. Жена и сын сейчас забыты. На какое-то время они как бы вовсе перестали существовать.

Заработавшись, Поммеренке лишь случайно взглянул на часы. О, ужа двенадцать сорок. Как пролетело время. Ровно в час он встречается с Оксером в ресторане ратуши. Это место предложил Оксер, и Поммеренке согласился, хотя и не без колебаний. Его главными правилами были осмотрительность и строгая конфиденциальность. Обычно политики не любят встречаться на людях с сотрудниками «конторы». Поммеренке даже решил, что Оксер болезненно склонен к саморекламе и недостаточно умен. Но, поразмыслив, решил, что сам он ничем не рискует и поэтому согласился с этим рестораном.

Начальник третьего отдела Рюдигер Поммеренке может на сегодняшний день гордиться результатами своих трудов. Утром он позвонил в отдел сената, ведающий приемом на работу в государственные учреждения. Личные связи помогли и здесь. Поммеренке уже несколько лет тесно сотрудничал с регирунгсратом Винклером, начальником сенатского отдела. Винклер был добродушным толстяком, расплывшимся от сидячей работы. В разговоре он часто запинался, подыскивая слова. Его мясистое, румяное лицо никак не вязалось с преждевременными сединами, особенно заметными потому, что он постоянно носил на работу один из трех одинаковых костюмов седовато-серого цвета.

Отдел Винклера уже десять лет контролировал соблюдение закона о радикалах. Преданный всем сердцем свободно-демократическому строю Винклер не жалел сил, чтобы не допустить врагов системы к государственным окладам. Нельзя поощрять тех, кто ратует за всеобщее равенство, которое выгодно лишь лентяям. Левые социал-демократы, коммунисты, иные оппозиционеры и профсоюзники покушаются на ныне действующие устои государственной службы, требуют перемен. Винклер сражался с ними; для него несомненно, что статус профессионального государственного служащего исторически оправдан и общественно необходим. «Служащие – это становой хребет государственного организма», – любил повторять он.

– На периферии нашего общества наблюдаются отклонения от нормы, часть людей выпадает из социального механизма, превращается, как говорят сегодня, в хипарей, бродяг, бездельников, тем важнее задача государственных служащих обеспечить жизнеспособность нашего сообщества, – это еще одна сентенция Винклера, которой он регулярно потчует свою жену: регирунгсрат Винклер, которому до пенсии осталось совсем немного, настолько сросся со своей работой, что не в силах забыть о служебных проблемах и дома.

Винклер охотно делится ими с супругой, которая целыми днями печется лишь о том, чтобы вечером мужу было хорошо и покойно. Когда он, отужинав, философствует с газетой в руках или поглядывает на экрап телевизора» то она сидит рядом в качестве внимательного слушателя, но одновременно делает что-нибудь для него – чистит ему яблоко, штопает, вяжет или вышивает. Время от времени она согласно кивает головой, тем более что иной реакции муж от нее все равно не ждет.

Совсем недавно Винклер получил неожиданную поддержку от конституционного суда, заявившего – «государственный служащий должен быть таков, чтобы в кризисной ситуации на него можно было бы положиться». Винклер частенько повторяет эту фразу, подняв указательный палец. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что констатация высокого суда звучит несколько иначе. «Государство должно иметь гарантии, что государственный служащий в рамках своей компетенции готов взять ответственность за свое государство и проявить свою лояльность, не дожидаясь, пока произойдут конституционные изменения, которые соответствовали бы его представлениям».

С некоторых пор Винклер переживал кризис, но не тот «кризис середины жизни», о котором теперь столько говорят и пишут (ведь Винклеру уже за шестьдесят), а гораздо более серьезный.

Почти сорок лет он добросовестно исполнял свой служебный долг, и у него никогда не возникало чувства несовпадения между личными интересами и интересами государства. Винклер даже шел порой на известные жертвы: например, ему пришлось вступить в нацистскую партию, что, по его словам, было для молодого чиновника тех времен просто неизбежно. А вот теперь, накануне заслуженной пенсии, его вынуждали исполнять противоречивые и непоследовательные директивы, которые вносили лишь неразбериху, а может быть, даже играли на руку экстремистам.

Винклеру помог откровенный разговор с Поммеренке. Идея Поммеренке была остроумной, эффективной, а реализовать ее можно без излишней огласки.

Винклер пожаловался Рюдигеру Поммеренке на то, что ныне по политическим мотивам отменен обязательный кадровый запрос в ведомство по охране конституции, когда тот или иной человек претендовал на должность в государственном учреждении.

– Как же работать? – обескураженно вопрошал Винклер. – Раньше все было просто. Муниципальный отдел народного образования подавал список кандидатов в соответствующий отдел сената, то есть в наш отдел. Мы заводили на каждого кандидата особую карточку, чтобы обеспечить тщательную проверку. Карточки шли в ведомство по охране конституции. Там нажимали на кнопку, и компьютер выдавал нужную информацию. Если есть противопоказания, то на карточку ставился маленький крестик. И сразу все ясно. А теперь…

Но Поммеренке, человек молодой, современный, энергичный и сообразительный, сразу догадался, как помочь регирунгсрату Винклеру.

– Обратите внимание на формулировки директивы, – сказал он. – . Они же резиновые. Их можно трактовать как угодно. Да, сплошную обязательную проверку мы отменим. Но если есть сигналы, то проверку следует произвести. А что это за сигналы и от кого они исходят, в директиве не указано.

С этих пор они обходились безо всяких карточек. Поммеренке получал весь список кандидатов на учительские должности, быстро проверял этот список и результаты сообщал Винклеру. Тот брал личные дела, тщательно изучал их и придумывал другие источники, откуда якобы могла поступить компрометирующая информация. Сотрудничество шло вполне успешно. И тем не менее сенатор, решавший вопросы приема учителей на работу, в последнее время все чаще одобрял кандидатуры, по которым Винклер предлагал отвод.