– Но ведь у нас есть специальные группы дипломников, там помогут…

– Нет, слишком многое нужно нагнать. Я ведь занимался больше политикой, чем учебой.

– Понятно. У всех у нас та же проблема.

Рюдигер остался доволен собой. Выход из игры удалось провести неплохо. Похоже, это не привлекло к себе особого внимания. Экзамены – причина вполне уважительная.

Другие дела тоже продвигались. Рюдигер напомнил Антону об обещании Бернштейна и вскоре получил фамилию профессора, к которому должен обратиться за помощью. Профессор Хенневег.

Вечером в пивной после нескольких кружек пива Антон был откровеннее обычного, считая, вероятно, что уже беседует со своим коллегой.

– На Хенневега можешь положиться. Он работает па нас. Ему объяснили, что к чему, и он взялся уладить дело.

Рюдигер дозвонился до секретарши Хенневега и договорился о встрече с профессором. В последние годы студенты часто бойкотировали лекции Хенневега. Происходило это не без участия объединенного студенческого совета, так как профессор слыл активным членом ХДС, да еще состоял в Союзе свободной науки, что также вызывало антипатии левых студентов.

Однажды Рюдигер стал свидетелем того, как во время очередной забастовки студенческая агитгруппа решила сорвать лекцию Хенневега. Но до скандала дело не дошло. Увидев агитаторов, профессор хладнокровно собрал вещи и сказал:

– Перед красным сбродом я сам не буду читать.

После чего под запоздалое улюлюканье Хенневег вышел из аудитории.

Профессор Хенневег, рослый, с зачесанной назад седой шевелюрой, принадлежал к числу тех университетских преподавателей, которые знавали лучшие времена, когда можно было спокойно вещать с кафедры, заниматься академической наукой и безраздельно властвовать в университете. Но те времена прошли, студенты взбунтовались, в аудиториях появились плакаты:

Одевался он строго, со вкусом – серый костюм и белая рубашка. Но за внешней респектабельностью давно скрывалась озлобленность.

– Я отрабатываю в университете положенные часы, но главные мои интересы обращены сейчас к политике, – сказал он с неожиданной откровенностью Рюдигеру в самом начале беседы. Газеты писали, что профессор составляет экспертные заключения для ХДС.

Хенневег приветливо улыбнулся Рюдигеру:

– А кроме того, я стараюсь помочь демократически настроенным студентам, которых, к сожалению, осталось немного.

Рюдигер признался, что запустил учебу, так как занимался другими делами.

– Мне все известно, – остановил его Хенневег. – Не надо оправдываться. Я подготовил для вас кое-какой материал. Вот рефераты и домашние задания, которые я давал своим студентам. Все они посвящены теме «Значение парламентаризма для развития Германии после 1949 года». Из этого материала можно быстро скроить диплом, а я напишу положительный отзыв.

Рюдигер засел за работу. Барбара удивлялась и радовалась. В распоряжении Рюдигера оставался целый год па диплом и подготовку к экзаменам по первой и второй специальности. Материал, подготовленный Хенневегом, действительно нуждался лишь в систематизации, да еще пришлось свести воедино из разных рефератов список использованной литературы. Перепечатка тоже не заняла большого времени, хотя диплом получился внушительный – сто двадцать страниц.

В общем, год сложился для Рюдигера удачно. Барбара ничем особенно не донимала его, считая, что он занят важным делом. Находилось время и для встреч с Антоном. В партгруппе Рюдигера хвалили за то, что он выполняет кой-какие мелкие поручения, несмотря на диплом, а он добывал информацию для Антона.

Позднее Рюдигер детально проработал с Хенневегом все вопросы и ответы предстоящих устных экзаменов. Перед экзаменом по социологии Хенневег свел его со своим приятелем по Союзу свободной науки. В итоге всех этих хлопот Рюдигер закончил университет с отличием, получил диплом и приступил к исполнению служебных обязанностей в третьем отделе (борьба с левым экстремизмом). Правда, первые полгода ушли на стажировку. Чтобы познакомиться с ведомством в целом, Рюдигер проработал некоторое время в каждом отделе.

Словом, Рюдигер Поммеренке достиг многого, Барбаре он почти ничего не рассказывал о своей новой работе, впрочем, она особенно и не расспрашивала. Бабушку же до слез растрогало сообщение о том, что ее любимый внук стал регирунгсратом.

Поммеренке засиделся с Вайнманом далеко за полночь. Тот оказался любителем выпить. Поммеренке сначала хранил некоторую дистанцию, которая приличествует отношениям между будущим начальником и подчиненным, однако в конце концов все потуги блюсти субординацию утонули в поглощенном алкоголе.

Впрочем, Вайнман нравился Рюдигеру не только теми качествами, которые хороши для приятельской пирушки. Он действительно мог бы стать находкой для отдела. Вайнман умел вдохновляться полученным заданием; в каждое дело он буквально вгрызался и добивался успеха. Однако он никогда не лез на первый план, что тоже импонировало Рюдигеру. Кстати, эта скромность свидетельствовала об уверенности в себе и отнюдь не отрицала здорового честолюбия.

Особым плюсом Вайнмана была его внешность. Она никак не вязалась с расхожим представлением о тайном агенте, созданном левыми журнальчиками. В этом веселом прожигателе жизни никто не заподозрил бы сотрудника ведомства по охране конституции.

Несмотря па изрядную выпивку и недолгий похмельный сон, Поммеренке встал утром довольно бодро. Его окрылял охотничий азарт, подстегивало тщеславное желание справиться с предстоящей, весьма напряженной программой. Хорошо, что Барбары все еще нету дома.

Он выскочил в булочную и нарочно сделал крюк, чтобы купить в киоске все свежие газеты, где надеялся увидеть результаты своих вчерашних трудов. Приготовив на завтрак кофе, булочки с мармеладом и закурив первую сигарету, Рюдигер с огромным удовольствием прочитал большую броскую статью Бальзена. Он буквально наслаждался и успехом, и тем, что надежда на Бальзена оправдалась, и даже возможностью спокойно покурить за завтраком с газетой в руке, что обычно ужасно раздражало Барбару. Она ругалась из-за этого до тех пор, пока Рюдигер не подчинился ее диктату.

Поммеренке любил именно таких журналистов, как Бальзен. Надежен, сообразителен, все схватывает с полуслова, на удивление эрудирован. Страничка городских новостей подала его статью как сенсацию под довольно смелым заголовком. «Участник поножовщины – учитель и государственный служащий?»

В некоторых абзацах Поммеренке узнает собственные мысли. Он даже чувствует себя польщенным. Хорошо зная, с каким отвращением обыватель относится ко всяческим беспорядкам, дракам, Бальзен пишет о «непрекращающихся стычках между левыми и правыми экстремистами, которые происходят среди иностранцев, занимающихся политикой».

В этом районе едва ли не каждый день происходят драки между фанатиками-иностранцами, причем драки с кровавым исходом. Все это угрожает безопасности местных жителей. «С наступлением темноты я боюсь выходить на улицу», – испуганно говорит пятидесятичетырехлетняя Амалия С, вдова государственного служащего». «Пожилые жители района невольно вспоминают об уличных сражениях между коммунистами и нацистами, о той атмосфере террора и насилия, которая погубила Веймарскую республику. Люди с беспокойством спрашивают: когда же государственные власти положат этому конец? Почему наши границы открыты для зачинщиков беспорядков? Ведь на родине их давно бы упрятали за решетку».

Особенно рискованным показался Поммеренке переход к Феликсу Бастиану.

«Не удивительно, что в этом старинном городском районе ныне распоясались нанки и рокеры, которые даже днем пристают к прохожим, хулиганят и дебоширят. Ведь эту буйную молодежь воспитали учителя, подобные Феликсу Бастиану (37 лет), коммунисту, который открыто проповедует насилие и выступает за ниспровержение свободного демократического строя. Ведущий кандидат от коммунистов на последних коммунальных выборах, Феликс Бастиан оказался активным участником недавней кровавой стычки. Прокуратура расследует его роль в этом деле, сам же он находится сейчас в больнице. Фридолин Оксер, депутат от ХДС, выступая вчера в сенате, потребовал досконально расследовать участие Бастиана в драке и немедленно уволить его из школы. Депутат Оксер, ответственный фракции ХДС за народное образование, обратился к сенатору по делам школ с вопросом, допустимо ли, чтобы человек, подобный Бастиану, причастный к кровавой резне, оформлялся на государственную службу, да еще пожизненно? Пора, наконец, принять самые решительные меры! Нам не нужны революционеры, претендующие на пенсию от государства. Увольте его!»