Рюдигер боялся, что его подозрения подтвердятся. Но лучше уж ясность, чем бесконечные ночные сомнения.

Подходящий случай подвернулся скоро. Поммеренке посылали на трехдневный семинар в Бонн. Стояло лето, особой работы в конторе не было. Обычная тягомотина, ничего срочного. Они условились, что Миттендорф на три дня отключится от служебных дел, чтобы выяснить что к чему.

Вернувшись из поездки, Поммеренке нашел у себя в кабинете на столе записку от Миттендорфа: «Все сделано. Есть интересная информация. Звони! Кай-Уве».

Они договорились вместе пообедать, и Миттендорф сразу подвел итог наблюдения:

– Старик, ты ошибался.

Они сидели в нише ресторана «Домм-Шенке», где можно говорить без помех, тем более что зал был почти пустой.

Сделав заказ, Кай-Уве выложил перед Рюдигером, который заметно нервничал от нетерпения, целую пачку фотографий.

– Видел когда-нибудь такое?

На фотографиях были одни женщины, все перед одним и тем же подъездом, снятые с разных точек. Похоже, съемки велись специальной камерой.

Поммеренке такие снимки видел несметное число раз. От обычных, сделанных днем, они отличаются даже не резкостью, а чуточку неестественным цветом и светотенью.

На фотографиях пять женщин в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Одна из них – Барбара.

– Что это значит? Где ты их взял? Чем они там занимаются?

– Даже не знаю, поздравить тебя или посочувствовать… – Миттендорф ухмыльнулся.

На миг Поммеренке пожалел, что посвятил его в свои секреты. Даже если Кай-Уве не протреплется, у него останется возможность шантажировать. Но и эту мысль вытеснило нетерпение поскорее узнать, что удалось разведать.

– Дорогой мои Рюдигер, надо бы уделять жене побольше внимания. Поклонника у нее нет. Там одни бабы. Это женская группа. Они обсуждают всякие бабские проблемы, воспитание детей, говорят о мужчинах. Есть и еще кое-что. Одна из них… – где она у нас? – вот, Анита Малихов, тридцати девяти лет, разведена, двое детей, член производственного совета одного страхового агентства, сделала интересное предложение. Тут уж совсем не до смеха. Они собираются устроить что-то вроде женских курсов, чтобы вместе читать книги и обсуждать их. Знаешь, кто идет первым в программе? Август Бебель – «Женщина и социализм».

Миттендорф вручил обескураженному Поммеренке фотографии и магнитофонную пленку.

Техника записи была известна Рюдигеру. Микрофопы направленного действия позволяют сделать пригодную запись даже при закрытых окнах в квартире пятого этажа. Конечно, от мысли, что он не рогоносец, вроде бы легче. Но беспокойство осталось.

Зачем Барбаре эта женская группа?

Барбара и Бебель. Вот уж никак не вяжется.

– Молчишь, потому что нечего сказать. Пора подумать о семье, а то дождешься, что ее не будет.

Визгливый голос Барбары вывел Рюдигера из оцепенения. Она выскочила из комнаты. Через мгновение хлопнула дверь квартиры.

Первой реакцией был безотчетный страх. Барбара еще ни разу не убегала на улицу после ссоры. Да и Конни всегда ночевал дома. За сына он отвечал в любом случае. Позднее на смену страху пришло облегчение. Можно отдохнуть, не боясь, что тебя будут вновь и вновь распекать как мальчишку.

Такого скандала у них еще не случалось. Да, своим браком он недоволен. Но много ли вообще довольных?

К вспышкам гнева у Барбары он, собственно, привык. После перепалки она обычно хватала постель, сворачивала в узел, взваливала на плечо, будто мешки картошки, и отправлялась из спальни в гостиную. Да еще частенько хлопала дверью. Напоследок говорила:

– Ладно, хватит!

Все это ужасно раздражало Рюдигера. Его родители обходились без криков и хлопания дверьми, размолвки Вегенеров отличались сдержанностью. Впрочем, при четком распределении ролей размолвки вообще бессмысленны. Дед и он точно знали, что от них требуется. И делали свое дело. Или хотя бы соблюдали видимость. Ради мира в семье шли порой на хитрости, уловки. Так и жили.

В первые годы с Барбарой тоже не возникало особых проблем. Ее целиком занимали домашние обязанности, для заскоков попросту не оставалось времени. Он учился – она воспитывала сына.

Сына п домашнего хозяйства ей вполне хватало, поэтому Барбара и Рюдигер были довольны семейным укладом. Год тому назад, когда произошла первая крупная ссора, Барбара сама подтвердила это. Он уже тогда поразился ее агрессивности, враждебности. Речь шла о том, что ее жизнь исчерпывается ролью матери и домохозяйки. Рюдигер разозлился. Разве он виноват? Да, следовало бы повременить с ребенком, но ведь они оба радовались его появлению. А кто говорил, что хочет отдохнуть от вечерней школы? Барбара. Не он устроил мир так, что детей рожают женщины. Он бы и сам отдохнул, посидел бы дома с ребенком, сказал тогда Рюдигер. Тут-то Барбара и разошлась, так никогда прежде.

– Что значит сидеть дома и отдыхать? – Ее тонкий голосок пресекся и перешел на визг.

Рюдигер попросил ее говорить потише, чтобы не слышали соседи, но Барбара заголосила еще пуще:

– Плевать мне на соседей! Посмотрела бы я на тебя, как бы ты управился с ребенком и домом. Тебя и на неделю не хватило бы. Где ты был, когда Конни плакал но ночам? Я его кормила, перепеленывала. А ты дрыхнул себе. Кто глаз не смыкал над ребенком, когда у него зубки резались? Когда он болел? Может, ты, умник?

Рюдигер пытался ее утихомирить, сказал, что зато он зарабатывает им на жизнь, по это лишь подлило масла в огонь. Перечисление ее домашних дел оказалось чудовищно длинным, а слышно его было даже на первом этаже.

– А ты еще ноешь, что я мелочусь. Да ты сам омещанился, обуржуазился. Рюдигер А. Поммеренке! Шовинист – вот ты кто.

Темные глаза Барбары метали молнии. Голос ее срывался, но постепенно она взяла себя в руки.

Когда Барбара ушла из спальни, то Рюдигер, сидя на кровати, задумался над дзумя вопросами. Почему «обуржуазился»? При чем тут его имя и фамилия? Рюдигер А. Поммеренке. Может, она намекает на его новые визптные карточки? Да, заказывая их, он вставил для солидности это «А». Второе имя у Рюдигера было Артур, он почти забыл об этом. «А» придавало визитке значительность. Рюдигер заметил, что у многих знаменитостей указывается второе имя. Например: Джон Р. Кеннеди. Просто Джон Кеннеди не звучит. Так при чем тут «обуржуазился»?

И почему «шовинист»? Что она хотела этим сказать. До сих пор она таких слов вообще не говорила. Заснуть Рюдигер уже не мог. Он взял с ночного столика иллюстрированный журнал. Рюдигер знал по прежнему опыту, что достаточно с полчасика почитать и вся злость пройдет. Он умел отвлекаться. Но слово «шовинист» не давало ему покоя. Кстати, что же оно в точности означает?

Барбара в гостиной, можно незаметно вытащить с книжной полки «Словарь иностранных слов».

В словаре говорилось: «Шовинизм – ненависть к другим народам; разжигание национальной вражды, агрессивный национализм».

По своей работе Поммеренке знал, что понятие «шовинизм» смыкается для коммунистов с империализмом. При чем же тут он, Рюдигер? Жаль, нельзя попросить Барбару, чтобы объяснила. Скорей всего это жаргон феминистки, их бранное слово для мужчин.

Несмотря па умение забывать неприятности, Рюдигер чувствовал, что теряет почву из-под ног. Такой неуверенности в себе но было со студенческих лет. Он сходил на кухню, взял из холодильника пива, закурил, включил телевизор и сел перед ним, не глядя на экран.

Ему предстояли два тяжелейших дня. Больше времени нет. Два дня уже израсходованы. Завтра придется ехать в Кёльн, выслушивать болтовню Дегенкольба. А на следующей неделе надо передавать материалы Штофферсу. Теперь нужен покой хотя бы дома.

Философия жизни у Поммеренке проста. Есть две главные опоры – семья и работа.

Еще вчера казалось, что у него все в порядке и тут и там.

Теперь за завтраком, отхлебывая кофе, он видит, что опоры пошатнулись.

Надо сохранить хотя бы одну.

С работой это сделать проще.