Иоганнес был отпрыском его первой жены Дженни Ласе — маленькой, пухленькой и меланхоличной женщины, которую доктор считал работящей, но мало одухотворенной. Ребенок родился 2 июня 1847 года в деревне Вайссенштайн, где обосновались молодожены. Отецврач не смог вырвать у смерти старшую дочь и не надеялся сохранить жизнь мальчику, родившемуся от истощенной матери. Молитва его была проста: «Господи, я отдаю его Тебе. Он крещен как Иоганнес. Ты определишь его путь. Веди его к вечному покою или к служению». Спустя четыре года Дженни умерла от сердечного приступа. Она подарила мужу шестерых детей, двое из которых умерли. Элегантный вдовец Карл Герман, не выждав и года, повел к алтарю в Якоб-кирхе, в Риге, новую жену Лину, которой едва исполнился двадцать один год.

Иоганнес, стремясь уйти от одиночества, пытался завести друзей. Не чувствуя себя уютно в университете, он написал почти с мольбой в дирекцию миссии в Базеле патетическое письмо: «Возьмите меня, воспитайте меня, используйте меня для того, в чем я вам кажусь способным». Бодрый пиетизм отца оказывал на него сильное влияние: «Я хочу быть среди единомышленников, в которых растворилось бы мое „я“. Я в ложном положении по отношению к себе самому и своей жизни. Одно лишь может внести покой в мое сердце — надлежащее воспитание». Оставив надежду испытать суровость монастырской жизни, он бросился в джунгли язычников, а потом, болезненный, бледный и обессиленный, сосланный в царство бесконечных молитв, стал искать умиротворения.

В Кальве Иоганнес не осмеливался верить своему счастью. В доме Гундертов его приняли как родного. Хозяин и ассистент увлеченно вели научные и теологические беседы. В очаровательную и набожную Марию он тотчас же влюбился.

Она старше его — ей скоро будет двадцать шесть. Есть ее фотография этого времени с двумя сыновьями, Теодором и Карлом, где она запечатлена с тщательно уложенными на прямой пробор волосами: крохотный кружевной воротничок застегнут медальоном, небрежно наброшен платок, резкая складка у рта. Взгляд кажется обращенным в пустоту или, скорее, в созерцание невидимого. С упрямой отрешенностью она лелеяла душевное тепло, в убежище своего внутреннего мира прятала следы прожитых лет. Ее звали в Индию учиться медицине, чтобы потом ухаживать за больными. Но дети и стареющие родители приковывали ее к Кальву, к семье, чьи фамильные черты отразились и в ней: та же гордая линия скул, тот же суровый крестьянских дух, тот же строгий пиетизм.

Приезд Иоганнеса разбудил в ней духовную жажду. Она прислушивалась к Господу более чем когда-либо и тосковала безутешно по вечно поруганному Мессии. Новоприбывшего красавца она воспринимала как медиума, в общении с ним улавливала трепет божественного, завороженно следя за его движениями, осененными, как ей казалось, благодатью. Зачем он приехал в Кальв, в дом ее родителей, стал столь близким ей, что каждый его вздох отзывался в ней эхом участия и понимания? Он часто обсуждал с Гундертом результаты своих исследований индийских языков и становился тогда бледным и задумчивым, как отрешенный махараджа. Стоило ему заговорить о Боге, взор его начинал блестеть, на щеках загорался румянец. Когда он произносил длинный монолог, то почти всегда сбивался на лирический тон, заканчивавшийся для него мигренью. Мария любовалась им, считала образованнее и умнее себя и вполне достойным докторской степени. Она, питавшаяся всегда лишь чувствами и образами, испытывала почти сладострастное откровение, погружаясь в ясный мир его мыслей.

1 сентября 1874 года Иоганнес и Мария обручились. Радостное событие вызвало в Кальве много шума. Оба сына вдовы были довольны. Маленький Карл спросил ее: «Мой папа на небе уже знает, что господин Гессе будет моим папой?» старший, Теодор, которого близкие звали Тодо или Тео, прыгал от радости. Гундерт и Юлия видели в этом браке воплощение своей заветной мечты.

Из Вайссенштайна эстонский патриарх Карл Герман Гессе прислал благословение будущей невестке и воспользовался случаем, чтобы угостить своих друзей «во Христе», что соответствовало его стилю жизни и привычкам. Необузданный доктор не упускал случая «собрать в своих покоях, украшенных лебедями и соловьями», тридцать, сорок, пятьдесят друзей, которых потчевал угощением, анекдотами и подарками. Был ли это день рождения, свадьба, крестины или похороны, он благодарил Господа с набитым ртом, со здоровым румянцем на щеках и неистощимым запасом энтузиазма. На поминках Лины, второй жены, присутствовали тридцать два приглашенных. Несколько месяцев спустя он в обществе сотни сотрапезников праздновал юбилей своего пребывания на посту патриарха. Получив в 1860 году два ордена — Станислава и Бедных — за свою неистощимую щедрость, он устроил для своих близких потрясающий летний отдых на берегу моря в Вайнопе. когда в 1861 году умерли бабушка Стакелберг и Ядвига, мать его третьей жены Ад ели фон Берг, поминки, начинавшиеся в пять часов пополудни, длились до трех часов утра.

Чего он только не сделает для Иоганнеса и Марии, когда год спустя после свадьбы они приедут в Вайссенштайн со своим Первенцем девочкой, названной Аделью, без сомнения, в дань уважения родовому имени!

Мария испытывала нежность к своему свекру — гиганту с лицом мастерового и бородой до ушей, в которой пряталась добрая улыбка. Он отпевал и крестил неизменно громогласным голосом, исполненным полноты ощущения жизни и звучавшим доверием к истинности божественного промысла. Его третья жена принадлежала к высшему обществу Петербурга, была добродетельна и милостива. Ее окружала толпа приемных детей.

Иоганнесу предложили место в маленькой церкви Вайссенштайна — его родной деревни. 20 июля 1876 года Мария запишет: «Иоганнес произносил проповедь. В церкви, обычно заполненной лишь наполовину, было очень много народу. Подъезд был запружен всевозможными дилижансами и экипажами. Наконец, у Джонни жутко заболела голова, и он вынужден был прилечь».

Могла ли предвидеть эта образцовая жена, что за страница будет вписана благодаря ей в мировую культуру, когда сольется кровь Гессе и Гундертов? Северный и южный пиетизм объединяются. Торговая Пруссия сближается с мистической Германией Шварцвальда, происходит духовное обогащение, пыл жителей одной соединяется с усердием другой, чувство домашнего очага — с авантюризмом, надежда — с сомнениями, вера — с недоверием. Два почтенных деда держат в своей власти невидимую семью. Эти страны будто благословляемы на набожность и ученость. По их долинам и проселкам пролегают тысячи путей, осененных святой благодатью. Таков семейный закон немецкого пиетизма: отец уподобляется Христу, дед — Богу-Отцу. Пиетизм тянется из глубины веков, он родился из земли, крови и плоти, нужно только следовать его зову, и Марии ничего не остается, как надеяться на свою веру и очищающую силу пережитых страданий.

В ноябре она поняла, что вновь беременна, и стала умолять Бога даровать ей сына, которого так хотел Иоганнес. Она ожидала его рождения в большой квартире на втором этаже дома с голубятней у конька крыши, напротив арочного фасада городской гостиницы Клльва, недалеко от Нагольда. Окна выходили на рыночную площадь, на фонтан, посреди которого красовался бронзовый лев. Городская суматоха, купол церкви из розового песчаника, ели ближнего леса — все это создавало атмосферу спокойной уверенности в будущем.

Она много молилась, стараясь очиститься от любой скверны перед рождением ребенка — на досуге она записала тогда в дневник: «Мне так тяжело теперь. У меня боли, порой очень сильные. Если это не близнецы, я тогда ничего не могу понять». 24 июня 1877 года она оставила дневник открытым: «С минуты на минуту я жду события, которое пугает меня». В последние дни месяца усилилась жара. Резкие порывы ветра приносили запах елей и слабое блеяние мучимых жаждой коз. Лунный диск казался огромным, время тянулось необыкновенно долго…

Мария возобновила записи 3 июля: «В понедельник 2 июля 1877 года после дня мучений Господь в своем бесконечном милосердии даровал мне долгожданного ребенка, нашего Германа. Он очень большой, тяжелый и красивый. Когда он хочет есть, то широко открывает свои светло-голубые глаза и тянется головкой к свету…» С нежностью и гордостью она добавляет: «Он замечательный — веселый, здоровый и сильный…»