— Хотите, чтобы я ужасно страдал?
Кэтрин покачала головой. Ее глаза наполнились слезами, но она, поморгав, удержалась от плача. Нащупав руку старика, она взяла ее в свои. Кардинал сжал отцу предплечье.
— Единственное, что ты в жизни сделал правильно, — произнес отец. Слова выходили из его рта медленно, словно отдельные ноты, не дающие уловить мелодию.
— И что же? — спросил Кардинал. Ему не хотелось плакать на глазах у отца.
— Кэти.
— Я знаю. — Кардинал стиснул ему руку. — Послушай, папа. Я знаю, ты давно не был в церкви, но…
— Не надо священника.
— Точно? Если хочешь, позвоним в «Корпус кристи».[24]
— Не надо священника.
Кардинал услышал, как вой сирены пронесся мимо дома. Они прозевали поворот. Впрочем, вряд ли санитары могут тут чем-то помочь. Или даже врачи.
— Джон.
— Да, папа?
— Джон…
— Говори, папа. Я здесь.
— По-моему, нам было неплохо, а?
Кардинал сглотнул. Ему казалось, что его адамово яблоко стало втрое больше.
— Было отлично.
Следующую фразу отца Кардинал расслышал плохо. Сирена стала вновь приближаться к Мадонна-роуд.
— Прости меня за все. Знаешь…
— Папа, не надо ни за что просить прощения.
— За все…
— Я понимаю. И ты меня прости.
— Ты-то за что извиняешься? — Казалось, этот вопрос повис между ними в воздухе, как абстрактная скульптура.
— Я не сделал так, чтобы у тебя было все, что тебе нужно. Чтобы ты мог все это пережить дома, а не…
— Нет, нет.
Отец закашлялся. Его руки взлетели вверх, словно он пытался поймать какую-то тяжесть, которая на него обрушивается. Потом они бессильно упали на пол.
— Папа! — Кардинал яростно тер ему руку, словно восстановление циркуляции крови в ней могло оживить умирающее тело. — Папа!
Отец силился что-то произнести. Кардинал и Кэтрин нагнулись поближе, чтобы лучше слышать, но из его рта вылетали только бессвязные вздохи. Потом он выдохнул в последний раз, и тотчас же его глаза подернулись серой пленкой. Кэтрин, наклонившись к нему, зарыдала. Потрясенный Кардинал согнул ноги в коленях и присел.
В окнах мелькнули фары, стукнули дверцы машины, и послышались тяжелые шаги по льду. Потом санитары вошли в дом, проверили симптомы и подтвердили, что Стэн Кардинал мертв.
— Извините, что мы не смогли приехать раньше, — сказал один из них. — Дороги сейчас просто невозможные. И до самого Форельного озера нет электричества.
— Знаю, — ответил Кардинал.
— Мне надо позвонить коронеру, он должен приехать засвидетельствовать смерть.
— Звоните.
Санитар уже раскрыл свой мобильный телефон.
— Да, мы на Мадонна-роуд, кардиологический больной, полная остановка сердца, никаких признаков жизни. Свободен кто-то из коронеров? Спасибо.
Кардинал толком не видел, но чувствовал, что Кэтрин движется в бликах пламени. Наверное, кто-то подкинул еще дров в печь. Он не помнил, чтобы делал это сам. Каким-то образом ей удалось переправить детей в комнату Келли, не разбудив при этом миссис Потифер. Она вскипятила воду и дала Салли и санитарам чаю. Все они то вплывали в поле зрения Кардинала, то вновь исчезали: силуэты без лиц в этом потустороннем мире, где все расстояния беспредельны и каждый голос — лишь эхо. Кардинал отхлебнул чай и обжег себе язык.
Вместе с очередным облаком холодного воздуха в комнату ворвался доктор Барнхаус, сжимая свой неизменный черный саквояж. Он опустился на колени рядом со Стэном Кардиналом, приложил к телу стетоскоп и долго слушал.
— Сердечных сокращений нет, — произнес он наконец. — Дыхания нет. — Он сверился с часами. — Время смерти: два пятьдесят семь.
Барнхаус убрал стетоскоп и с резким щелчком захлопнул саквояж. Потом он подошел к Кардиналу и протянул ему руку. Кардинал тоже протянул руку и ощутил, как сухая белая рука доктора сжимает ему ладонь.
— Приношу вам глубокие соболезнования, детектив Кардинал.
В глазах у врача читалась мольба, словно он кричал: «Помогите! Я не умею этого делать!» Провожая его до двери, Кардинал чуть было не начал его утешать, чуть было не сказал: «Не волнуйтесь, все в порядке».
Санитары двинулись к телу.
— Дадите нам еще несколько минут? — попросил Кардинал.
Кэтрин была рядом с его отцом, она с трудом держалась на ногах от усталости. Кардинал снова опустился на колени по другую сторону от тела. Он сам поразился глубине своего страдания.
— Что он пытался сказать? — спросил он. — Перед тем как уйти. Он пытался что-то сказать, но я не мог понять, что.
— Он ответил на твои слова.
— А что я говорил?
— Просил прощения. За то, что не дал ему умереть дома.
— И что он сказал?
— Он сказал: «Я дома».
27
Дождь шел всю ночь, не прекратился он и утром. Тяжелые капли шлепались на все, что попадалось им на пути. Но слово «шлепались» тут не очень подходит. Дождь яростно обрушивался на все автомобили, здания и дороги и сразу же замерзал: внутри каждой капли виднелось зерно льда, и упавший холодный шарик мгновенно срастался с обледенелыми ветровыми стеклами и тротуарами.
Машины коммунальных служб посыпали улицы солью до тех пор, пока все мостовые не превратились в черноватое стекло, похрустывающее под ногами, как гравий, и потрескивающее под зимними шинами немногочисленных автомобилей, медленно пробиравшихся по городу, словно в замедленном кино. Под тяжестью льда провода провисали все больше. Столбы линий электропередач вдоль шоссе стояли, наклонившись под всевозможными углами, словно здесь происходили массовые распятия.
К девяти утра электричества не было уже во всем городе. У полицейских и пожарных были аварийные генераторы, но тот, что стоял в управлении полиции, все время норовил заглохнуть, и двое измученных механиков то и дело бегали на крышу, вполголоса ругаясь по-французски.
Чуть позже небо расчистилось, и выглянуло ослепительное солнце. Холодный фронт наконец пришел на смену теплому, но, хотя благодаря этому и прекратился дождь, температура упала до минус двадцати градусов по Цельсию. Лишенные электричества и тепла, жители Алгонкин-Бей подвергались серьезной опасности. Школы переоборудовали под временные общежития, занятия прекратились.
Два человека погибли: мужчина, готовивший обед дома, отравился угарным газом, и еще один человек стал жертвой пожара на Кристи-стрит, возникшего из-за керосинового обогревателя.
Все плановые полицейские операции были приостановлены. Всех сотрудников мобилизовали на поквартирный обход населения: нужно было эвакуировать детей и престарелых в школы. Протестующие вопли Маклеода разносились по всему управлению — от кабинета Шуинара на третьем этаже до тренажерного зала в подвале:
— Я следователь, а не бойскаут, черт побери! Что мы будем делать дальше? Снимать кошек с деревьев?
Кардинал проснулся поздно. Сначала ему показалось, что у него на груди лежит крупная собака, но потом он понял, что это тяжесть отцовской смерти. Он позвонил Шуинару и сообщил ему о случившемся. Шуинар выразил ему свое сочувствие и сказал, что он может оставаться дома сколько потребуется: это время следует провести с семьей, заметил он, словно Кардинал не мог додуматься до этого сам.
И Кардинал решил остаться дома. Он позвонил в похоронное бюро и обо всем договорился, потом связался с братом, жившим в Британской Колумбии, а Кэтрин позвонила Келли.
Супруги Уолкотт каким-то образом ухитрились не проснуться во время ночных событий, их не разбудила даже приезжавшая и уезжавшая «скорая». Как только Кэтрин рассказала им о том, что произошло, они как по команде вытащили свои книжки и уткнулись в них. Все остальные были очень предупредительны, особенно миссис Потифер, и даже девочки сохраняли приличествующую случаю хмурость. Но через час такого существования Кардинал понял, что он отравляет атмосферу в комнате и принесет больше пользы в другом месте. Его мысли обратились к Полю Ларошу и той горе архивных документов, которую должны были утром доставить на вертолете.
24
«Корпус Кристи» — «Тело Господне» — одна из международных христианских организаций.