— На буксире приплыл — мокрошлепы баржу со жратвой пригнали, обратно эвакуировать будут. Сейчас у коменданта их представитель сидит.

— Ну, слава тебе яйца! Стой, куда? Стой, сказал — руки показывай!

Михайловский с помповухой за шкирку ловит пытавшегося проскочить мужика, кивает мне головой — пролезаю в дверь.

Прямо передо мной — параллельно Кронверкской протоке, отделяющей Заячий остров и Крепость от остальной суши, за Кронверкской набережной — здоровенная и высокая чугунная ограда Зоосада. В плане Зоосад похож на сердце. Но это, если бы я стал рассказывать про него лекарям. Если же пытаться объяснить, что из себя изображает Зоосад в плане нормальным людям, то проще сказать, что в плане он похож на корявенький треугольник. Два катета проходят вдоль каналов — один — вдоль Кронверкской протоки, другой — обращенный к боку Артмузея — вдоль Кронверкского канала — рва, отделяющего Артмузей от остальной суши. Там где прямой угол — аккуратно выгрызен кусочек. А вот гипотенуза этого дурацкого треугольника выбухает дугой наружу.

На стыке каналов — там, где грызаный кусочек в плане, что-то интенсивно краснеет на ограде. Перебегаю по льду протоку, поднимаюсь по откосу, пропускаю какую-то синюю легковуху, гляжу влево — и замечаю, что и тут саперы постарались — от дальнего угла ограды Зоосада к Кронверкской протоке сооружено что-то среднее между блокгаузом, воротами и забором. На ограде и там что-то краснеет. Оттуда — из зоосада слышится четко пальба. Равномерная такая. Частая, но без солдатской истерики. Выделяются гулкие одиночные, и трескотня — по два по три — короткими очередями, более слабенькие, как палкой по забору.

Добегаю до стыка каналов и вижу, что там, где ограда образует прямой угол наверху положен настил из досок — и на этом настиле сидит с удобством Ильяс и еще пара человек с винтовками. Под винтовки сделаны специальные козлы и потому стрельба идет с упора. На всех трех — ядовито красные бейсболки. Это они и краснели издалека. Тут же в ограде выпиленная, наверное, болгаркой дыра. Рядом возится еще трое человек — похоже, что они варганят дверь для новосделанной дыры. На этих — рыжие бейсболки. И на четырех стариках из Артмузея, которые бдительно несут службу прямо под помостом со снайперами — тоже рыжие. Лезу к ним сквозь дыру в ограде, окликаю снизу Ильяса. Он придвигается к краю, видит меня и скалит приветственно зубы. Сверху на меня падает красная бейсболка с какой-то дурацкой надписью.

— Надевай! Красный — у группы зачистки. Рыжий — группа поддержки. Наши сейчас у главного входа, только что закрыли. Двигай вдоль ограды — не ошибешься. И не лезь на рожон!

— Пошли, сопроводим — один старичина остается под помостом, трое решительно собираются со мной в дорогу. Сверху сверкнув медным боком, летит винтовочная гильза. Оставшийся дед рачительно подбирает ее в мешочек.

Территория не проглядывается полностью, мешают разношерстные домики и павильончики — но старики, бодро выстроившись передо мной и поделив сектора обстрела (а мне опять привычно остался тыл) ведут меня вдоль ограды. Что меня удивляет — старики словно помолодели! Определенно! И выправка восстановилась и глаза горят. Двигаться стали по-другому, без старческого семенения. Что удивляет — у всех троих дедков охотничьи стволы.

— Слушайте, для вас же ППСы привезли? Не выдали что ли?

— Почему не выдали, выдали. Только мы сейчас в Зоопарке. Много ты медведя или тигра из ППС остановишь? И насчет мертвокрыс нас специально проинструктировали. Попади в нее из ППС. Ваши со снайперами от мертвецов — людей хорошо почистили, а вот зверь какой-нибудь дохлый может набежать.

То, что наши постарались — это я вижу, трупы попадаются часто и чем ближе к входу — тем больше. А мы ведь пробираемся по задворкам Зоопарка — тут и зверей то не было, так всякая птица.

А все — таки зря старики так рванули — запыхались. Хотя вижу, что по ряду признаков — были деды в деле. Давно, но были. И идут грамотно и прикрывают хорошо. Все четко. И даже — как мне вдруг показалось — они еще и мальчишествуют. Ну, вот словно бы в индейцев играют. То есть то, что мы в Зоопарке и тут всякие слоны и тигры придает легкий привкус невсамделишности происходящему. Нет, я вижу, что появись из-за угла зомби — старички сработают как часы и бабахнет одиночным в голову неизвестной бедолаге только один — в чьем секторе цель. Но при этом им и хочется, чтоб вышел из-за угла лев или тигр и немного страшно, потому как человек для воевавших офицеров — цель привычная, ни разу не романтичная. Объект рутинной работы. Тем более артиллеристам. А вот на льва охотиться, да в Петербурге… Нос к носу… Частью я и сам так чувствую. Не ассоциируется Зоосад с рутиной. Детством пахнет. Хотя вот по-настоящему — так пахнет тут пометом, навозом и слегка — ацетоном. Как раз перешагиваем по очереди через тело девчонки-подростка — растянулась поперек дорожки. Одета как солдат по форме — мода такая идиотская у девчонок: джинсы и куртка до пояса. Полпитера так ходит. Почему им так хочется быть одинаковыми? Когда перешагиваю, прошибает глупая мысль — а вдруг она не упокоена и сейчас неожиданно тяпнет снизу? Не, тут видно — кто-то аккуратным одиночным прострелил девчонке голову. Да и страшилка дурацкая — зомби тупы и на такие засады не способны. Это уже из области Чорной Простыни, Красного Пятна и Гроба на Колесиках. А может и способны?

Плохо им сейчас, зомбям, не Гаити тут, Питер. Холодно, ветер свищет, снег сыпет — весна короче. А если бы тепло было? Я и сам-то на холоде соображаю плохо. Надо будет некромантку Валентину Ивановну озадачить!

Головной старичина бахает из своей горизонталки. Оглядываюсь — это он дохлую крысу разнес. Видно нас не почуяла — шкандыбала по своим дохлым делам деревянной зомбячьей походкой по дорожке в направлении от нас — вот дед ей в корму и влепил, пока нас не заметила. Однако дробь да с близи по крысаку — одни ошметья разлетелись.

— Внимание! Предельное внимание! — дед меняет патрон, потом говорит: — Пошли!

Про себя ехидничаю — пошли на льва охотиться, а подстрелили крысу. Но тут же одергиваю — неизвестно, что по нынешним временам хуже — живой зоопарковый ленивый лев или зомбокрыса? Еще и подумаешь.

Проходим мимо утиного вольера. Это я помню, всякие дурацкие птицы тут кучедрючились. Но сейчас — как-то приятнее, что тут не медведи. Зомбиутка — это хня. Полная хня. Крыса куда хуже.

Мертвецы валяются гуще, наконец, выходим из коридора между двумя павильонами. О, так это площадка у входа — административное здание, кассы — и кучка наших в красных кепках. Реденькая цепочка кругом — внешний периметр — внутри трое, что-то делают. Народу многовато — либо Николаич набрал дополнительно людей, либо добавили из гарнизона.

Подхожу. Ближним стоит знакомый мент, только его «Кедр» куда-то делся. Держит ППС, на поясе ремень и кобура, наскоро переделанная под ТТ. Кивает, но смотрит пасмурно. Трое в центре поднимают головы — обращаю внимание, что физиономии у них бледные и буквально похоронные. Что у Николаича, что у Саши, что у третьего мужика — вроде я его у Иоанновских ворот видал — значит из внутренней службы безопасности Заповедника. Сердце екает. Что-то гадкое случилось. Определенно. И гадкое — с большой буквы Г!

— Что?

— Вот!

У Саши забинтован большой палец левой кисти. Забинтован качественно, но и кровотечение сильное, пятно на повязке расползлось.

— Крыса укусила. Я полез наверх — на павильон, взялся рукой — а там мягкое. Отдернуть не успел — она и тяпнула. Я рукой как тряхнул — она и улетела куда-то… Крыса… Большая такая… — говорит Саша монотонно, деревянным голосом.

— Ясно. Давно?

— Ну, минут десять прошло…

— Ладно, ничего теперь не остается, как надеяться. Кровотечение сильное было, может и обойдется — это хорошо, что я навострился врать не краснея. Помогает. Врач — от слова «врать»…

Но ни Сашу, ни Николаича это как-то не убедило.

— Продолжаем по плану — говорит жестко Николаич — теперь зачищаем от жирафятника. И двигаем к белым медведям. Руки не распускать, носы не совать! Хватит с нас… — он осекается. Саша, бледный как простыня, мрачно смотрит на Старшого.