— В чем же заключается «главное»? — продолжал Шери неторопливо, словно рассказывал детям сказку о Синехуте и страшной змее, понимавшей человеческий язык. — Слушайте меня внимательно. То, что скажу я, не повторяйте даже про себя. Забудьте об этом. До особого условленного знака. Это не должны слышать ни стены, ни окна, ни двери, ни пол, ни потолок. Я уж не говорю о человеческих ушах.

Он попросил чистой воды. Не вина, не пива, но воды.

«Значит, внутри у него — огонь, — подумал Нефтеруф. — Сердце у него словно камень на солнцепеке — вот-вот треснет. Он хладнокровен только внешне. Забота и страх у него спрятаны глубоко. И оттого, может быть, хуже ему, чем нам…»

Шери отпил несколько глотков воды, поставил чарку на скамеечку. И тут Ка-Нефер заметила, что пальцы у него дрожат. Едва-едва. Почти невидимо. Но дрожат. Вода в этом отношении свидетельствует лучше глаза.

Шери говорил так тихо, что казалось, говорит только для себя. А сказал он вот что:

— Я бы не взял за себя и сломанного горшка, если бы не подумал о том, как быть с фараоном. Он должен уйти! Куда угодно. На поля Иалу. Или еще куда-нибудь подальше! Правитель, не пощадивший божества, не пощадивший знатных людей Кеми и его славного града Уасета, не должен вызывать сожаления. Что бы с ним ни случилось… Давайте подумаем: что же может случиться с ним?..

Шери загнул большой палец.

— Умрет своей смертью, — сказала Ка-Нефер, и ноздри у нее раздулись. О, как она ненавидела фараона! И ненависть эта — от Шери, воспитавшего ее…

— Верно, Ка-Нефер.

— Почему он должен умереть? — спросил Нефтеруф хозяйку дома.

— Как всякий живой. В свое время.

— Когда? Сегодня или через десять лет?

— Этого никто не скажет.

— Почему же? — сказал Шери. — Фараон — не камень. Нефтеруф, ты видел фараона?

— Давно не видел.

— Он болен. Он, может быть, умирает в эти мгновения.

Нефтеруф чуть не подскочил. От удивления. От радости. Он готов расцеловать Шери.

— Нет, нет, — остановил его Шери, — он и не помышляет об этом. Но, как всякий, может умереть в любой день и час. Сегодня, завтра или через десять лет…

Нефтеруф недовольно засопел. Ка-Нефер выпила вина — уж слишком напряглось ее сердце…

— …или через десять лет. К чему я это говорю? К тому, чтобы не слишком надеяться на естественную смерть, а действовать самим. Вспомним, как был убит его величество Тети…

— Его спровадили на поля Иалу телохранители, — проворчал Нефтеруф.

— Верно. А его величество Аменемхет Первый?

— Убит в собственных покоях.

— Это так!

— Ты удалился в седую древность, Шери. А мы живем в новые времена. Я полагаю, что фараон более предусмотрителен.

— Возможно. Но я полагаю…

Нефтеруф остановил его:

— Не продолжай, Шери. Выслушай меня. Приспела моя пора. Дай и мне сказать слово… Я отвечу — как?.. Смотри сюда: видишь мою руку? Я ею могу уложить быка. Дикого. Любого возраста. А теперь гляди! — Нефтеруф выхватил кинжальчик из-за пояса — искусно спрятанный кинжальчик, сверкающий, как звезда в ночи — Вот он! Он достает до сердца, как пчела до цветка. Он вынет душу из груди в одно мгновение. Он может все… В моих руках. Вот он, вот моя рука и вот — я!

Глаза Нефтеруфа сделались алыми от злобы. Пальцы, сжатые в кулаки, побелели от напряжения. Кинжальчик, подобно змее, извивался во все стороны.

Шери очень доволен. Шери потирает руки. Ка-Нефер залпом пьет вино. О, какой герой этот Нефтеруф!..

— Друг мой, Нефтеруф, ты показал нам «как». Но ты ничего не сказал о том, когда и где…

— Об этом следует подумать сообща… Я слышал, что фараон бывает в мастерских ваятелей.

— Да, это так, — подтвердила Ка-Нефер.

— В мастерской Джехутимеса я таскаю воду в горшках и замешиваю глину. Готов месить навоз и всяческое дерьмо. Вы знаете, ради чего я готов на многое. Я жду его. Руки в глине, а я жду. Таскаю воду — и жду. Подметаю полы — и жду. Я все-таки его дождусь!

— Это ты устроила Нефтеруфа в мастерской?

Ка-Нефер утвердительно кивнула.

— Очень хорошо, Ка-Нефер!

— Шери, я полагаю, что именно в мастерской проще всего встретить его величество.

— Не только в мастерской, — заметил Шери. — А во дворце?

— Туда сложнее проникнуть.

— Кому? — Шери повторил свой вопрос: — Кому?

— Я имела в виду Нефтеруфа…

«…Старик все предусмотрел. Умница, умница, умница! В таком деле надо смотреть в оба, а думать за семерых. Видеть сквозь стены. Слышать то, чего не слышат другие. Я не удивлюсь, если фараон отправится к своим предкам сегодня же. Разве Маху сидит сложа руки? И неизвестно, что собирается делать Эйе. Или Хоремхеб. Ясно одно: недоброжелателей у фараона немало. Это так! Но что толку? Нельзя же тянуть без конца…»

И Нефтеруф говорит вслух:

— Если волк обложен со всех сторон — это еще не значит, что он пойман и что охотники могут предаваться отдыху и веселью.

— Не значит, Нефтеруф, — согласился Шери.

— Волки имеют привычку огрызаться. Даже в предсмертные мгновения. Я это знаю хорошо. Особенно волки матерые.

— Тоже верно.

— Мне придется снова повторить свое: не слишком ли мы медлительны? Не очень ли уповаем на всякие чрезмерно благоприятные обстоятельства, которые заставляют себя ждать?

— А что делать?

— Я говорил: действовать, Шери!

Ка-Нефер сказала:

— В поспешности есть свои недостатки. В промедлениях — свои. Где же середина, та самая верная середина, которая нам необходима? Имейте в виду: у фараона чуткий слух и длинные руки. Кто может утверждать, что он пребывает в полном неведении? Кто скажет, что ничего не знает о нас? А этот Маху? Разве он бог? Он тоже человек. И ему тоже не чуждо предательство. Если, не дай бог. смекнет, что дело наше обречено.

Но Шери решительно отмел это подозрение. Кто-кто, а Маху сказал свое слово. Предательство дорого ему обойдется. Это ему доподлинно известно… Шери обратился к бывшему каторжнику:

— Я прошу одного, приказываю об одном: ты не должен предпринимать ничего такого… Понимаешь? — ничего! — пока не известишь нас — меня или Ка-Нефер. Если фараон явится в мастерскую — присмотрись к нему, прикинь все, будь хладнокровным. Возьми себя в руки!

Нефтеруф что-то промычал.

— Что ты сказал, Нефтеруф?

— Ничего.

— Ты меня понял?

— Да.

— Не торопись. Если это говорю я, значит, знаю, что говорю. Ты слышишь, Нефтеруф?

«…Он слишком озлоблен. Он — словно зверь. Ничего не слышит. Да и не может слышать…»

Шери поглядел на бывшего каторжника долгим взглядом. Велика обида этого отпрыска виднейшего рода Уасета. Нефтеруф сделает свое дело. Наверное сделает… Будь что будет!..

Любимые семеры

Хоремхеб подъехал к дому Эйе на боевой колеснице. Огнедышащие кони не то чтобы довезли его, а буквально домчали на крыльях. Точно птицы из древних сказок.

Военачальника провели через сад, разросшийся бурно, словно рос он целое столетие. Сикоморы были необычайно тенисты. А гранаты? Где найдешь лучше этих? Пальмы — тоже одна краше другой. А клетки с обезьянами? Где клетки с обезьянами? Ему показали клетки. Каких тут нет обезьян! И маленьких, точно собачки, и пушистых, как кошечки, и краснозадых, с гривою, как у льва. Правда ли, что собранию этих обезьян может позавидовать зверинец его величества?

Начальник покоев, встретивший Хоремхеба, подтвердил, что обезьяны, принадлежащие Эйе, превосходят разнообразием обезьян фараона.

— Как ты сказал? — переспросил Хоремхеб.

— Твоя светлость, я сказал «обезьян фараона».

Начальник покоев Эйе был молод, хромоног. Он изрядно покраснел, сообразив, что сказал нечто двусмысленное. Хоремхеб зычно рассмеялся, ткнул молодого человека кулачищем в живот.

— Хорошо сказано — обезьяны фараона! Клянусь богом, хорошо! Как тебя звать?